Пару раз он оглянулся на свое приобретение, и дрожащая Эвента встретила взгляд внимательных черных глаз, поблескивающих красными огоньками. Мощная нижняя челюсть и чуть выпирающие бугорки верхних и нижних клыков, клочковатая щетина на подбородке и стремительные, хотя и не лишенные грации, движения дополняли образ, в котором было больше от зверя, чем от разумного существа.

Это был страшный мужчина, и Эвента теряла силы от одного взгляда на него. Ноги у нее становились ватные, когда она представляла себе, что ждет ее в его доме — насилие, жестокость, бесконечный труд, а возможно, пытки. Афсар прославились своей жестокостью, и теперь, похоже, девушке предстояло испытать ее на себе. Она ступала за ним, глядя на его руки, на широкую спину и мускулистые ноги, обтянутые штанами, и боялась представить, что он, с его первобытной силой, может сотворить с ней, хрупкой и беззащитной. Наверняка, изнасилует, а потом убьет или отдаст друзьям. А может, если не врут слухи, отправит ее в котел. Не зря же их считают каннибалами!

Думать о побеге хотелось бы — но только Эвента не могла найти в себе на это мужества. Весь мир сжался до пузыря, в котором она, привязанная за ногу, покорно вышагивала по обжигающе жарким улицам Тарпы все дальше и дальше за поработившим ее дикарем, и надежды не было. Только все тот же ветер нес ей в лицо пыль и песок, и она отплевывалась от них с каждым следующим вздохом, чувствуя, как трескаются пересохшие губы. Наконец, впереди показались желтые стены из песчаника, и потянулись жилые кварталы — низкие заборчики, просторные дворы, засыпанные песком, а в дворах побогаче — ракушечником. У одного из заборчиков Ба Саргун остановился. Посмотрев на глиняную хижину, Эвента поняла: в этом доме ей предстоит теперь жить.

Если она только останется жива.

Покосившаяся, подпертая с одной стороны тремя массивными сучковатыми стволами каких-то корявых деревьев, хижина доверия не внушала. Двор был выскоблен, хижина — побелена, но общее впечатление кромешной нищеты не оставляло при взгляде на хозяйство афса. Так вот, значит, на что предстояло ей поменять палаты торговца и свои скромные комнаты у тетушки. На хижину, со всех сторон оползшую. На колючки, впивающиеся в босые ноги. На бесконечную пыль вокруг, и бесконечный ужас перед будущим — и пристальный, опасный взгляд дикаря-афса из-за плеча, когда он, наконец, соизволил остановиться и приглашающим широким жестом показать своей добыче ее новый дом.

Эвента сглотнула и зажмурилась.

«Господь, пощади меня. Господь, верни меня назад».

Комментарий к Вступление. Шаги по песку

Будет обновляться, возможно, медленно и печально.

========== Нечистая ==========

Ба Саргун проклинал торговца Ба и искренне полагал, что духи, могущие разозлиться на подобное отношение к однофамильцу, на сей раз его поймут.

То, что денег ему не заплатят, он понял сразу. Это было очевидно, как рассвет над синими горами Тары. Он и не собирался больше работать на клан, но деньги надеялся вернуть. В конце концов, четыре месяца он гнул спину за тяжелой работой, и каждый раз ходить за своими же честно заработанными монетами на поклон к дяде Ба было унизительно. Торговцы! Для них слово «честь» имеет меньше цены, чем овечий помет! Надо было продать девку в бордель в тупичке самхитов. Там любят экзотических шлюх. Но сделать этого Саргун не мог по простой причине: стоило ему переступить это правило воина, и его честь погибла. Рабов нельзя продавать в такие места. Никто не запрещает их дарить, но и в этом случае на нем навсегда останется клеймо торговца живым товаром, да еще и распутного торговца.

«Лишний рот, — в отчаянии клял себя Ба Саргун, шествуя по рынку, — что я выручил за ее тряпки? Мы будем голодать, если она не умеет работать. А если она заболеет? А если она заразная?». Он с неприязнью покосился на пленницу. Выглядела она относительно чистой, но он-то знал, побывав в нескольких селениях западной стороны, что моются остроухие соседи не так часто, и ритуальная чистота их столь же слабо заботит, как и чистота сделок. Уж он-то никогда бы не дал продать себя в рабы. Никто из его друзей в Таше не дал. Да, они умерли, но это была честная смерть. Ему повезло тогда избежать этого выбора, но в том, каким бы тот был, Ба Саргун не сомневался.

Пленница, должно быть, здорово выдохлась с непривычки на обжигающем солнце, когда впереди показался тупичок Ба и его собственный дом. Завидев его, Саргун напрягся.

Ему предстояло объясниться с бабушкой.

Старуха ожидала прибыли от охраны каравана, а вместо этого он вел к ней обузу, с которой ей предстояло возиться даже больше, чем ему. И он не ошибся, оценивая ее реакцию. Едва лишь старая афсийка завидела рабыню на веревке, как когтистые ее руки сжались в крепкие кулаки и уперлись в бока, а нога принялась отбивать ритм злобного воинственного танца.

— Что это? — спросила она, когда Ба Саргун молча начал привязывать рабыню к каштану, — почему это здесь?

— Это вместо денег от господина Ба, — бросил через плечо Саргун, и поспешил разуться и снять с себя штаны.

— Это скверна! — визгливо выкрикнула старуха, семеня за внуком по пятам, — ты опозоришь порог дома? Как ты сможешь есть и спать под одной крышей со скверной?

— Она из свободных, — пояснил неохотно Саргун; он рад был бы заставить старуху молчать, но этого пока не удавалось никому.

Не удалось и на этот раз.

— А деньги? — алчно спросила бабушка, — деньги тебе заплатили?

— Нет.

— А на что кормить это… Эту…

— Будет работать, — поспешил сказать Саргун, облачаясь в привычную набедренную повязку, — помогать по хозяйству.

— Она дохлая, — заявила бабушка Гун, неприязненно тараща сиреневые глазища на пришедшую, — она ничего не умеет.

— Будет учиться.

— Она говорит на варварском наречии!

— Будет учить наш язык, — Саргун выдохнул, тяжело выпрямился: спина немилосердно болела после дня на разгрузке.

— Дикое животное и в клетке остается диким животным, — изрекла мудрость старуха, и, поджав губы, торжественно удалилась за занавесь.

Саргун помедлил, прежде чем войти в комнатушку, которая считалась его. Если рабыня в самом деле чистая, он будет держать ее здесь. Потом. Сразу она такого хорошего обращения не заслуживает. Пока поживет на улице во дворе. Может быть, со временем можно будет поселить ее с козами — если он убедится, что она ничем не больна, а бабушка скажет, что на ней нет проклятий, порчи и других форм черного колдовства.

Удружил дядя Ба, ох удружил!

Взяв более длинную и крепкую веревку и одну из циновок, Саргун вышел во двор к каштану.

Девушка, поджав ноги под себя, смотрела в сторону, но увидев его, сжалась и подобралась, как загнанный зверь.

«Дикое животное», — мелькнуло в голове у охотника. Бабушка была права. Приручать дикарей — тратить время, и никто не даст гарантий на успех. Но ему отчаянно нужна было поправлять состояние своего едва держащегося на плаву хозяйства, и рабыня была очень кстати, если отвлечься от возможных проблем.

Если. Ба Саргун не любил неопределенности.

Он быстро снял с щиколотки рабыни одну веревку, и принялся старательно завязывать другую. Закончив с этим, кинул под каштан циновку, и указал на нее пальцем. Девушка проследила за его жестом, но никак не отреагировала.

— Ты была свободной? — задал он первый вопрос, затем, подумав, дополнил его, — была? Родилась?