Двое стали чем-то одним, и это одно наслаждалось единением. Сначала Лиза, вздрогнув, чуть приоткрыла вспухшие от поцелуев губы. Сложила их в тихое «ах». Он вошел — мягко, идеально, плавно и осторожно. Выдохнул, и на лице Грегори Хауса появилась улыбка — Лиза не могла сказать, что когда-либо видела его лицо настолько счастливым. А потом на короткое мгновение приоткрыл глаза, взглянул на нее — и прижался губами к ее щеке.

Он двигался медленно, чуть опираясь на руки, которые положил на ее ладони сверху, глубоко дыша, стараясь продлить до бесконечности короткие моменты близости. Лизе было сладко — перед глазами разливалась белая тишина, было тепло, свободно и совсем не тяжело. А он сзади закусил мочку ее уха, поцеловал ее чуть ниже лопатки — от чего дрожь прошла почти до пяток, и Кадди выгнулась, подтянувшись еще ближе к нему.

— Ой, — раздалось тут же из-за ее спины, — хочешь мне остатки культи оттяпать?

Она даже не могла выдавить на его колкости ответа, лишь улыбалась, плавно покачиваясь в такт его движениям.

— Ну повернись ко мне лицом, Лиза, — хрипло попросил Хаус, и спустя мгновение она уже сидела на нем сверху, порозовевшая, растрепавшаяся, счастливая.

Скорость ее движений нарастала. «Ох, еще минуту, еще две минуты, — билось вместе с ее телом перед закрытыми веками Грегори Хауса, — пять минут этого блаженства, и я… нет, десять… вечность». Он был расслаблен. Она слишком хорошо знала его, эта женщина с распутно набухшими сосками и кожей оттенка слоновой кости. Точеные черты ее изящного лица терялись в дымке, только ее открытые губы маячили — темнели, темнели, потом Кадди их облизывала, потом часто взмахивала длинными ресницами, упираясь руками об его грудь.

А потом вдруг вокруг Хауса сомкнулся тесный, пульсирующий мир, и пахнущие ментолом, апельсинами и почему-то пчелиным воском губы приникли к его губам. И их обоих накрыла сладчайшая, долгая агония оргазма — у Хауса даже слезы едва не брызнули из глаз от этой мгновенной разрядки.

И как ни старался доктор Хаус оживить эти воспоминания, лежа на своей кровати, и уже почти засыпая, он не мог заставить себя все перебрать по деталям. Она его целовала, потом, упав ему на грудь, тихо что-то лепетала шепотом. Что-то о том, что хорошо, и сладко, и так было бы всегда — и было бы еще лучше. И пахла она теперь еще и мускусом, острым перцем и немножко — розмарином — пахла она теперь Хаусом.

Он не отпустил Кадди ни на секунду. Спутались ее волосы, но все равно Лиза не стала отодвигаться. Она так и заснула, уткнувшись лицом в его грудь, свернувшись в теплый клубок, обняв его ногами. Хаусу было неудобно, однако он все же не шевелился. Впрочем, неудобство не длилось долго — спустя секунды Грег спал как убитый.

…Было за полночь, когда она позвонила в его дверь, и тут же кисло ухмыльнулась.

— У тебя моя записная книжка, — без предисловий заявила доктор Кадди, — больше негде. Верни.

— Я спрятал ее в тайнике и уже писал письмо с шантажом, — сонно пробормотал Хаус, и кивнул в сторону большой комнаты, — сейчас откопаю и принесу.

Лиза оглянулась. Ей было не по себе. Конечно, Хаус не занимался с ней сексом здесь! Уж это забыть было бы невозможно — и едва подумав о самой вероятности подобного события, Кадди покраснела. «Какая чушь, — уже планировала она месть, и первыми в списке стояли шесть часов в клинике для Хауса, — пусть в этот раз он победил, но в следующий…».

— Вот, — сунул ей под нос блокнот в замшевой обложке Хаус, отчаянно зевая, — но это, конечно, был предлог, чтобы повторить вчерашнюю оргию?

— К девяти в клинике, — мстительно улыбнулась она в ответ, пряча в сумку ежедневник.

Кадди стояла уже почти на пороге, когда насмешливый голос за ее спиной вдруг изменил свою тональность:

— Ты пользуешься этими духами, если надо отбить посторонние запахи, Кадди. Душ не справился?

Один — ноль. Гол в ее ворота под дружное улюлюканье возбужденных фанатов. Но вместо того, чтобы убиваться, вратарь рыдал от счастья.

— Пока, Хаус.

Грегори Хаус завалился на диван, закинув на спинку ноги. Грегори Хаус мечтал. Мечты переплетались с воспоминаниями, превращаясь в дурманящую смесь возбуждающих картин. И острое воспоминание, точное, как галлюцинация, навеянная наркотическим бредом — волна, лавина, сход ледника и извержение вулкана перед распахнутыми в никуда синими глазами.

— Моя, — складываются почти беззвучно сухие губы, — моя.

…Грегори Хаус закрыл глаза, и потянулся. Лиза Кадди еще вернется — это он знал совершенно точно.

========== Приманка для гиены ==========

— Он такой, какой есть, Лиза, — утешал в очередной раз доктора Кадди Уилсон, прозванный не зря «Матерью Терезой в брюках», — ты ничего с этим не поделаешь. Он хамит, он зверствует, но к нему тянутся некоторые люди.

— Вроде тебя, например, — съехидничала главный врач. Уилсон не моргнул и глазом:

— И тебя.

Взглянув друг на друга, они рассмеялись в голос.

— Поговори с ним, — продолжил онколог уговаривать Кадди, — он не такой уж и сухарь. Просто на него надо знать управу. До сих пор тебе это удавалось.

— Его застали в морге на вскрытии с тарелкой лапши, — ледяным голосом оборвала Лиза друга, — и сделал это не практикант-новичок, а комиссия Министерства здравоохранения. Когда его спросили, что он делает, он ответил, что я запретила ему обедать в столовой.

— Лиза…

— Запретила обедать, потому что он прилюдно испортил воздух, и выношу ему миску под дверь своего кабинета, — закончила Кадди, — скажи, человеку в таком возрасте должно быть стыдно, если он ведет себя, как придурок в пубертате?

— Я сам поговорю с ним, — сдался Уилсон, закрывая лицо ладонями, — уже в который раз, — добавил он тихо, но оба они знали, что означают эти слова.

Доктор Грегори Хаус был в отличном расположении духа уже несколько дней, чем доводил своих коллег до беспредельного отчаяния. Он был язвителен, остроумен и зол, как никогда; выходки его превзошли однажды уже побитые им же рекорды. Медсестры сочувственно смотрели вслед доктору Кадди всякий раз, когда она проходила по коридору: управиться с несносным диагностом даже ей становилось тяжко.

Стоило ей открыть рот, чтобы излить на него гнев, как Хаус, широко ухмыляясь, произносил, глядя в потолок кристально честными глазами: «О, разве ты не помнишь, как нам было хорошо вдвоем?». Лизе Кадди оставалось только шипеть, сверкая голубыми глазами, и обдумывать планы мести.

Грегори Хаус был в прекрасном настроении. Однако появление Кэмерон в его кабинете настроение мгновенно испортило.

— Посмотрите на нее и не делайте так, как она, детки, — пробормотал он, обращаясь к Форману и Тринадцать, — никогда не женитесь и не выходите замуж: люди от этого покрываются плесенью, пылью времен, и начинают забывать о макия… о, доброе утро, миссис Чейз! Вы снова с нами, это не может не радовать. А ваш муж знает, что вы здесь?

— Интересный случай, — глядя мимо Хауса, Кэмерон протянула Форману историю болезни, — вчера привезли. Сердечный приступ, закрытый пневмоторакс, гипоксия… Возьметесь?

— Я что, телепат — история болезни пока еще у тебя в руках, — пробурчал Хаус, поворачиваясь к Кэмерон спиной, — и где, черт возьми, Тауб с моими пончиками?

— Уже берет анализы, наверное, — мило улыбалась Кэмерон, отлично зная, что Хаус возьмет этот случай, — а еще у пациента псевдогаллюцинации.

— Наелся грибочков в китайском ресторане или ездил на Гоа, — не оборачиваясь, отбил подачу Хаус.