Рания поклонилась так низко, что едва не потеряла равновесие.

…

«И, запомни… я хочу видеть своего брата счастливым».

Эти слова снова и снова являлись во снах девушке, и в последнее время она просыпалась с криком, пугая мирно спящего Биби.

Торин. Счастливый. Невозможно. Рании казалось, серый туман горя так плотно окружает последнего из королей, что сквозь него не пробиться даже солнечным лучам. И, что хуже, он и не хотел быть счастливым. Возможно, раньше он желал обладать — Аркенстоном, Эребором, Горой — но теперь, когда у него было всё, большего он желать не мог, и с обидой маленького и глупого ребенка удивлялся, отчего же вместе со всеми приобретениями на него не свалилось и счастье.

Как сделать такого гнома счастливым? Как Рания — девушка из горной деревни — может найти и поймать его счастье, если этого не смогла царственная Дис и любимые Торином племянники? Но Рания была достаточно сообразительна, и прекрасно понимала, в чем именно на самом деле заключается ее роль. Дис просто желала развлечь своего брата. Возможно, раньше он также язвительно и ядовито придирался к собственной сестре. Может быть, королева гномов просто желала напомнить ему о тех днях, вернуть его к прошлому — хотя бы так.

По крайней мере, теперь Рания была во всеоружии — накануне, по поручению Глоина, ей принесли целый ворох всевозможных платьев, и почти два сундука украшений. Принесшие эти дары молча поставили их в комнатке, и испарились, ничего не поясняя.

Биби выразительно мяукнул, принявшись тут же тереться об окованные медью сундуки. Открыв их, девушка вздохнула.

Перестеленные бархатом, перед ней сверкали сокровища Эребора. Бесценные и бесподобные украшения, которых она прежде не видела даже издали, и не могла представить себе, хотя и слышала в сказках деда о том, что они существуют.

Затаив дыхание, Рания потянулась к первому ожерелью. Она боялась дотронуться до него, и уж менее всего ей казалось возможным надеть это на себя. Утопленные в платине тончайшего плетения, сверкали россыпи прозрачных и красных камней. Ниже нашлись длинные серьги того же комплекта. Рания опустила руки, голова ее гудела.

Браслеты, кольца, ожерелья и колье, серьги, пояса… золотые, серебряные, из сплавов, из камней, из жемчуга, янтаря… она ощутила вдруг, что ей трудно дышать. «Вот от чего задыхается Торин», — мелькнула мысль, когда она расстегнула ворот рубашки, и рванула его со всех сил. Легче не стало, и Рания заставила себя обратить внимание на кучу платьев, переданных ей. Кто и как выбирал их, она не знала. Больше всего здесь было одежды голубых, синих и серых оттенков, но представлены были все оттенки радуги.

Почти все платья, как грустно констатировала Рания, были рассчитаны на дам чуть больше ростом и чуть уже в груди. Прежде в своей жизни Рания не обращала внимания на собственные мерки, и теперь не имела представления о том, как исправить недочеты наряда. Одно она знала точно, примерив пять различных вариантов: последняя запыхавшаяся разносчица обедов в гарнизоне Эребора выглядит величественнее.

Хотя бы потому, что у нее есть волосы.

Рания в бессилии опустила руки. Не меньше трети сундуков было заполнено заколками, гребнями, височными кольцами и диадемами. «Я начинаю становиться капризной, — подумалось гномке, — я могла лишиться жизни в обвале, а лишилась всего лишь волос. Они рано или поздно отрастут». Правда, волосы на лице уже никогда не станут такими, какими были. Никогда не подчеркнут нежную линию скул, и никогда не выползут кокетливыми колечками из-под теплого зимнего платка…

Расстроенные думы о собственном несовершенстве утомили Ранию, и она заснула быстро, в глубине души надеясь каким-нибудь чудесным образом избежать следующего дня с Торином Дубощитом.

========== Общие тайны ==========

Долго того самого, обидного упрека, ждать не пришлось.

— Что с твоими волосами? — проворчал Торин, когда Рания подала ему ужин, и привычно уплыла в тень в углу.

Девушка часто заморгала.

— Мои волосы? — пробормотала она едва слышно.

— Они короткие! — выпалил король, и резко поднялся из-за стола. Приборы и тарелки загремели, кубок с водой опрокинулся и покатился.

Рания от изумления открыла рот, и не могла его закрыть. Из груди рвались какие-то ужасные ругательства и проклятия, и откуда она только их знала? «Короткие? Грубый неотесанный мужлан! Драконий огрызок! Как они отрастут по одному лишь моему желанию!». Но не успела она даже домыслить то, что хотела высказать, как Торин пошатнулся, и, не удержавшись на ногах, осел на пол, ухватившись за стол.

Все вылетело из головы у гномки, когда она бросилась к королю. «Яд», решила девушка в первую секунду, но потом отмела это предположение — ведь она сама каждый день пробовала его еду.

— Я позову кого-нибудь, государь… — выдавила она, не зная, что делать, но Торин подал голос, в ответ, сдавленно и хрипло:

— Не смей!

Несмотря ни на что, это прозвучало достаточно властно, и Рания удержалась.

— Помоги мне, — простонал мужчина, и она подставила ему плечо. Торин оказался ужасно тяжелым. Пошатываясь, он с ее помощью добрел до спальни, и упал на кровать. Рания с беспокойством ломала руки, не зная, как подчиниться его приказу — и как не подчиняться.

— Не вздумай, — простонал Торин, словно прочитав ее мысли, — никто, слышишь… никому…

Она испуганно подалась к нему ближе.

— Оставь меня, — едва слышно приказал король, но Рания, помедлив минуту, уже приняла решение. Как бы там ни было, сейчас он вряд ли мог ее ударить — он даже руку поднять не мог. И она обещала Дис заботиться о нем.

Поэтому Рания затащила по одной ноги мужчины на кровать, игнорируя его затихающие и все более жалобные ругательства, стянула сапоги, и принялась раздевать подгорного короля. Нагрев воды, она обмотала его босые ступни мокрыми горячими полотенцами, и принялась обтирать его. Выступившая испарина пахла болезнью — особый, тяжелый запах больного и слабого тела. Сначала еще протестовавший, Торин молчал, только сдвинутые на переносице брови и иногда со свистом втягиваемый воздух давали понять, как ему больно.

Рания с печалью узнавала один за другим знаки недуга. Вот — напряженные жилы на могучей груди, вот болезненность суставов и вялость мышц, и лихорадочный румянец на впалых щеках. Вот — невозможная для гнома худоба, ужасная, неправильная, уродливая… Раздев Торина, Рания принесла два тяжелых одеяла, и, не слушая тихие звуки протеста, укутала больного в оба. Не решившись идти за пивом или вином, поставила ведро чистой воды у кровати. Больному в приступе следовало дать хорошенько вспотеть, а потом напоить чему-нибудь, чтобы возместить потерю влаги, это Рания хорошо помнила с самого детства.

До самого утра она не смыкала глаз, слушая дыхание короля, и только, когда в очаге почти прогорели последние дрова, немного задремала у него в ногах.

…

Открыв глаза, Рания обнаружила себя уже не возле кровати короля, а на софе, где обычно он оставлял ворох своей ношенной одежды. Торин же, сидя на кровати, жадно глотал воду прямо из ковша. Вид у него был бледный, но он находился, тем не менее, в полном сознании. Рания проморгалась, и испуганно подскочила на своем ложе.

— Ваше Величество, — подавилась она спросонья словами, и немного запуталась в юбке, пытаясь изобразить нечто вроде поклона. Торин же, жадно опустошив ковш, поднял руку, давая ей знак замолчать. Затем перевел на нее взгляд своих синих глаз, обведенных черными кругами. Выглядел он жутко.