Как ни старайся, не вырваться, а потому остается молча зависать во времени, представления не имея, сколько его там прошло. И в итоге даже начиная получать особое удовольствие от собственного дрейфа в посмертии.

Возвращаться было значительно менее приятно, хотя и не болезненно.

- …Это она? Ты проверил? Это точно она?

- Да. Я видел ее на фото.

- Какая-то дохлая.

- Сам ты дохлый.

- Потрогай, чувак! Она реально холодная! Ты ее не убил?

Ангелина сглотнула, чувствуя во рту соленый привкус крови. Но больно не было. Было только удивительно. Ее явно оглушили, поймали и связали люди. И конечно, они удивились тому, как в отсутствие сознания ее тело достаточно быстро остыло практически до комнатной температуры. Она могла лишь надеяться на то, что пробуждение вернет немного тепла…

Чья-то мозолистая неловкая рука сжала и отпустила ее лодыжку.

- Ты погнал. Нормальная баба. Звони тому козлу.

«Тем козлом» оказался какой-то другой человек, но он уже точно знал, что собой представляет его пленница, потому что первым делом нацепил на нее намордник, и старательно обмотал серебряной проволокой ноги и руки. Словно этого было мало, он надел девушке на голову мешок – слабая надежда, но это могло значить, что ее предполагается оставить в живых. Приговоренных к смерти никогда не лишают возможности полюбоваться на окружающую действительность и лица палачей.

Ангелина покорно перебирала ногами, осознав, что притворяться нет смысла. Ступеньки, тяжелые двери, тяжелые двери, холодный пол, ступеньки.

- Позвольте, дальше я сам, - раздался незнакомый голос – голос из Ночи, и дальше идти было значительно легче, потому что ее спутник практически нес ее над землей, казалось, вовсе не затрачивая сил.

«Они тут все сытые. Не уличные бродяги. Организованные».

Ее провели по еще одному пустому и большому помещению – где-то в высоких потолках отдавался стук ее каблуков – и усадили на стул. И только тогда сняли с головы мешок и намордник.

Анжи встряхнулась, и уперлась взглядом в пару алых, доброжелательных глаз точно напротив. Их разделяло метров пять, не больше – пять метров дорогого дубового стола, старинного, с резьбой. На столе стояли свечи, прочая же часть зала была погружена во мрак.

- Анхелика, дорогая! – Чезаре поднялся со своего места, сделал к ней несколько шагов, - вы доставили мне немало хлопотных минут. И все ради чего… - он хмыкнул, - позвольте же мне не запугивать вас, и не тратить на это драгоценное время. Итак, я не предлагаю вам предательство в стиле Средневековья. Знаю, вас не купить. Но это вовсе не значит, что вас не продать.

В горле у Ангелины пересохло, но она усилием воли сохранила непроницаемый вид. Чезаре вздохнул – громко, театрально, сел напротив нее за стол, налил в бокал немного третьей крепленой – положительный, отрицательный, пропорции один к трем – и посмотрел на нее в упор через пламя свечи.

Глаза у него были опасно ярки. Сытый, но не удовлетворенный.

- Кому нужна наёмница? – сухими губами выпалила Ангелина, не прикасаясь ни к вину, ни к одному из изысканных блюд, что источали ароматы на столе, - вам доплатят, чтобы от меня избавиться. Богуслав не торгуется.

И это была чистая правда. Богуслав Бескидский не торговался даже за жизнь сыновей, не говоря уж о подчиненных. Интересы Семьи для него стояли много, много выше собственных или чьих-либо других.

- Вы недооцениваете себя, - покачал Чезаре головой, с аппетитом отламывая тонкими пальцами ножку от курицы, что лежала перед ним, и обсасывая ее – затолкав целиком едва ли не в глотку.

Покончив тремя мощными движениями челюстей с курицей, он принялся за карпаччо. Смотреть на его быстрое насыщение было неприятно, но и оторваться нельзя. Ангелина знала каждую из немногих причин, по которой чистокровный мужчина из Народа Ночи мог есть так быстро и так много.

И ни одна из них не предвещала ничего хорошего ей лично.

- Вы недооцениваете, - повторил он, вновь упершись в нее немигающим взором, - и этим вы и прекрасны, Анхелика. В вас поровну всего: дня и ночи, благоразумия и безумия. Красоты и скромности. Воспитанности и вульгарности – насчет последнего, кстати, не уверен. Я в непрерывном восхищении любовался вашими достижениями со стороны.

Из тьмы, окружавшей их, вынырнул как бы безликий, словно слепой и глухой подчиненный, и мгновенно убрал со стола объедки, что оставил Чезаре. Одновременно двое других неуловимыми, исполненными величавой поспешности движениями, сменили скатерть. Свечи взметнулись, свечи опустились.

- Чего вы хотите от меня? – спросила Ангелина, ощущая непрерывно растущую слабость.

Слабость предчувствия. Слабость страха – который, как она думала, покинул ее в раннем детстве, и никогда больше не являлся. И страх воплотился теперь в этом дорого одетом, красивом до омерзения, скалящемся белозубо бледном сицилийце.

- Я, конечно, желаю предложить вам сделку. А вы о чем думали?

- Нет. Можете начинать меня убивать.

- Убить? Вас?! Ни за что. Выслушайте условия.

Он поднялся, подал ей руку, легонько сжал кончики пальцев, подвел к себе ближе – свечи взметнулись, свечи опустились, свечей стало больше, и комната – высокие потолки, неожиданно массивная лепнина, выход на просторный балкон – озарилась.

«Какая же ты тварь, - глядя изнутри на вампира, молча выплюнула Анжи в пространство, - примитивная, самодовольная, лишенная всякого воображения, тварь. Мелкая и ничтожная. Если думал произвести на меня впечатление – тебе этого сделать не удалось».

Чезаре дернулся, неприятно скривилось его лицо – оскал едва наметился, когти царапнули ее ладонь – но тут же взял себя в руки.

- Позвольте изложить вам подробности ситуации, - высокопарно продолжил он звенящим от сдерживаемой злобы голосом, - и возможно, вам придется изменить свое мнение. Как я и сказал, вас нельзя, вероятно, купить. Но я уже сейчас готов вас продать. И среди приближенных вашего драгоценного Могущества есть, по крайней мере, один, кто заплатит за вас любую цену.

Сердце Ангелины сжалось, и она не смогла остановить ледяной, бегущий по жилам, ужас. Чезаре ехидно захихикал, читая по ее глазам, как по книге.

- И мы с ним в некоторой степени земляки. Я знаю, что такое страсть, Анхелика. Я знаю, что такое страсть к Ночи и ко Дню. Но даже я боюсь представить, как опасна может быть страсть к Сумеркам – к вам, моя дорогая. Это хуже наркотика, это хуже жажды. В Ночи нам скучно, День нас гнетёт. И только Заря дарует … вы улавливаете мою мысль?

«Он ни за что не пойдет на это».

- О, конечно, пойдет, моя сеньорита! – Чезаре привлек одеревеневшую девушку к себе, положил галантно руку ей на талию, и совершил с ней вместе некоторое подобие первых движений танго, - вы не знаете его так, как я знаю. Вы не представляете себе, какой талант, какая воля кроется внутри. Он – это огонь, запертый в темнице. Ему давно следовало вернуться к жизни одиночки, но он оттягивал это мгновение – и как вы думаете, кто держал его в Семье Бескидского последние лет шесть? За вас он принесет мне голову Богуслава на блюдце… нет-нет, Анхелика, не так скоро.

Она метнулась к балкону, но прямо перед ее носом двери захлопнулись.

- Я буду заботиться, моя дорогая, чтобы мой товар не испортился. Или, по крайней мере, не слишком сильно испортился. Слишком долго я ждал своего часа, и, вы не поверите, когда я узнал, что в глухой обороне одного из иерархов сама собой открылась такая дверь… и вы ее открыли, Анхелика.

Его пальцы скользнули по ее открытой спине. И Ангелина опустилась на пол – села на холодный мрамор, обняла руками колени – как когда-то делала давно, в прошлой жизни, в эпоху Дня, в монастыре. Пытки продолжались.