- Потому что я люблю тебя, - глухо произнес он, не поднимая взгляда, - потому что люблю.

И когда вампир снова посмотрел ей в ошарашенное лицо, глаза его горели мрачной решимостью.

- В тебя невозможно не влюбиться, - тоном, исключающим сомнения, продолжил он негромко, - и, как и всякое чувство, это развлекает поначалу, потом мучает. Но даже и так – пускай – я согласен мучиться, если это означает быть рядом с тобой. Даже если это продлится вечность.

Ангелина не могла не усмехнуться парадоксу. То, что для людей представляется идеалом – вечная любовь – тем и хороша, что недостижима, тогда как для вампира вечная любовь – страшная своей реальностью перспектива . И вот на эту пытку Валенсио был согласен.

Непонятно только, отчего. Не пара стихотворных строф тому причиной, в самом деле.

- Тебе просто скучно, наверное.

- Анжи! – повысил голос Валенсио, почти простонал, - если ты начнешь играть мной, как все прочие женщины на земле, это ничего не изменит!

- Тогда зачем ты изображаешь из себя героя Бокаччо? К чему все эти мелодраматические позы и речи?

- Что еще изобрело человечество Дня и Ночи за все время? – зарычал итальянец, приближаясь к ее лицу, и жестикулируя; щеки его покрылись легким румянцем, - я открываю тебе свое сердце, я говорю от души, а ты играешь со мной. Я признаюсь тебе в любви. Если бы ты была человеком, я бы еще в этот же момент продемонстрировал бы способность к регенерации и открыл правду о своем режиме питания; и признание любовное как-то бы затерялось на этом фоне… я сто раз себя проклял, что поддался твоему зову в самолете. Всё должно было быть иначе. Но отказать тебе – чего бы ты ни попросила у меня – как я мог?

Он задохнулся, опустил лицо, поднял его снова. Теперь Ангелина видела, что он в самом деле искренен, и это напугало ее, и польстило ей, и вызвало еще множество странных чувств, которые она не знала, как и назвать.

- Анжи, - он взял ее руку в свои прохладные, чуть влажные ладони, - Анжи, выслушай меня, дай мне эти минуты, чтобы я почувствовал себя живым. Я люблю тебя. Люблю то, как ты ходишь, сидишь, спишь, говоришь; как ты одеваешься и раздеваешься; как ты ешь и пьешь, и как ты молчишь. Сложно признаться в этом самому себе, и я годы боролся с собой, и все равно, я понимаю, что проигрываю. Если ты можешь сохранить после… после всего, чувство дружбы ко мне, даже если это самое большее, что возможно, я буду счастлив.

Последние слова он договаривал, уже приближаясь к ее лицу, и она покорно замерла, чувствуя все ближе биение его сердца – так часто, что пугает.

- Потому что люблю… - повторил он, и осторожно потянулся к ее губам с неожиданно робким поцелуем, на который Ангелина не смогла не ответить.

…светский вечер удался. Гости разъезжались в легком подпитии, не обошлось и без излишеств, конечно, но все пришло к итогу достойно. Вечер удался: это было заметно по лицам матрон, утомленных танцами и разговорами, и жаждавших поскорее добраться до дома, чтобы на следующую ночь с оживлением перебирать подробности и детали с заклятыми подружками.

Вечер удался, и Карл Сакс потирал руки, наслаждаясь одобрительными репликами расходящихся гостей. Шуршали шелковые платья, зевали швейцары, морщась предрассветным лучам, пронзающим небо. И, что особенно порадовала Карла Сакса, сразу несколько старых приятелей из ценителей поэзии лично поблагодарили его за приглашение, что он рискнул выслать Ангелине Римкович и ее влюбленному Корсиканцу.

«Прелестная особа», - все, как один, говорили приятели. Карл Сакс, хоть и не высылал личного приглашения никаким Римкович, все же отметил это имя. «Возможно, - подумал Карл Сакс, - скоро у нас появится еще одна скандальная пара. О, хоть бы приключилась какая-нибудь история, вроде той, с сербами, террористами и кровной местью! Пусть и не такая масштабная – но что-нибудь новенькое!».

…

Слабое место Богуслава было спрятано за семью печатями и семью замками. А свое слабое место Ангелина знала хорошо.

Она не умела говорить «нет», когда речь шла о чувствах. Даже не испытывая и десятой доли сама – просто заимствуя их из окружения, в зависимости от температуры пространства – она не могла противиться приказам, в которые вкладывались эмоции, и не верить словам, когда в них звучали чувства.

Даже если сама и не испытывала ничего подобного. Ей хотелось узнать, что такое любовь – и она готова была отразить то, что испытывают к ней самой, но, до пятидесяти одного года зная по отношению к себе лишь ненависть и презрение, она в конце концов лишилась и этой способности.

И все, что могла Ангелина сделать для Валенсио – это избегать его со всей возможной старательностью. С его точки зрения, это была игра. С ее – печальная дань уважения чувствам, ответить на которые она не умела и боялась.

Из лет служения сами собой выпадали детали и соединялись в картинку. Валенсио! Как перенести центр фокусировки на него, если обычно вся ее жизнь вращалась вокруг приказов Его Могущества? Но память возвращала в реальность: Валенсио, открывающий дверь машины и освобождающий сиденье для нее, Валенсио, задерживающий взгляд на ее ногах в новых туфлях, он же, подающий ей кофе, он же, помнящий ее вкусы, идущий впереди в случае опасности, и он же, вступавшийся за нее там, где опасность была чисто символической.

И теперь она старалась встречаться с Валенсио только при третьих лицах. И на его лице она видела ревность и досаду, но ничего не могла с собой поделать. Изобретая для себя множество важных дел в свободное время, Ангелина пыталась прийти к внутреннему согласию.

Пыталась, но не приходила.

========== Часть 4 ==========

Горганы. Западный Бескид. Урочище Ясенек. АО-

Строго говоря, Ангелине нечего было делать на собрании Семьи. И поначалу даже бывали эпизоды, когда высшие чины клана отказывались садиться с ней рядом. Однако время брало свое, да и принципиальных личностей среди Народа Ночи никогда не водилось, и вскоре Чистота Его Могущества Богуслава заняла свое постоянное место в зале собраний.

Титулов Богуслав почем зря не раздавал, и с его решением, ворча, но не рискуя препираться, смирились. Изначально, пожалуй, лишь Валенсио – носивший и оправдывавший титул «Дружелюбие Его Могущества» - не возражал против присутствия Ангелины.

И очередная «планёрка» в полночь собрала часть Семьи. Иерарх не тратил на подобные занятия своего времени. От его имени сегодня говорил Люций – как и обычно.

- Кхе-кхе, - откашлялся Люций, призывая к тишине, - на повестке дня…

Из темноты выплывали светящиеся пары глаз. Радостные, голодные, уставшие, равнодушные, смеющиеся. Ангелина машинально отметила, что собравшихся не больше пятидесяти. Планёрку любили прогуливать.

Люций тем временем зачитал расписание, и продолжил бубнить, извещая Семью о принятых Его Могуществом (или от имени Его Могущества) решениях. Дело касалось бытовых вопросов, в основном. Подумать о том, кто в наступающем лунном году будет залегать в спячку, и позаботиться заранее – в порядке очереди – о своих незавершенных делах. Не забыть обновить лицензии на охоту. Виноватые в инциденте в Токио подлежат наказанию – принудительные работы на благо Семьи. Открыт сезон Охоты в Мозамбике – опять; есть десять виз, и особо голодные и исхудавшие могут подойти после собрания к…

Ангелина обнаруживала в каждом лице то самое, о чем ей говорил Чезаре. Они подчинялись и организовывались, лишь чтобы выжить. Те, кто прошел через выживание в одиночку, редко отважится на это вновь.

«А я? – спрашивала Анжи, - а обо мне ты думала? Я тоже прошла через это, забыла?».