«Забудешь такое, как же».

- А еще у нас задание от Его Могущества, - скомкал Люций бумажку с пунктами к исполнению, - есть основания полагать, что на угодья и честь нашей Семьи готовится покушения. Нам следует нанести упреждающий удар.

Довольный утробный гул зазвенел где-то под куполом пражского Дома. Одобрительно закивали немигающие красные и желтые глаза.

- По приказу Его Могущества мы отправляемся на Охоту на Римкович Милицу и ее банду, - закончил Люций, улыбаясь всеми зубами, и нехорошо подмигивая Ангелине, - и Охоту ведет Джо. Желающие поучаствовать могут записаться сегодня до четырех часов.

В груди Ангелины замерло и задрожало сердце. Руки сами собой сжались в кулаки.

- Первой запишите меня! – зашипел кто-то изнутри нее, сдавленно, но громко – на весь зал. Сначала из углов наползла гулкая тишина, затем одобрительные смешки и свист, и порыкивания.

- Молодец, Анжи!

- Меня тоже запишите! Давно пора!

- А лимит есть? А где это? Страховка действует?

Люций поднял руки, указывая папкой с бумагами на Джо – распорядителя Охоты. Собрание было закончено. Большинство участников разошлись по своим делам, но одиннадцать охотников сгрудились вокруг Джо.

И Ангелина в самом деле успела стать первой.

…

Запах влажных смерек окутал Ангелину с ног до головы, мокрая хвоя под ногами источала аромат смолы и леса. Уже пахло грибами и будущей осенью.

- Проше, пани.

- Так?

- Пан Богусь сказал, вы явитесь к нему отдельно.

Вот, значит, каков в своем Гнезде Богуслав, иерарх Бескидский. Пан Богусь! В его доме Ангелина была впервые. Где-то кто-то кричал «Вуйко, гость!». Ангелина дрожит от запаха. Все в этом доме пропахло иерархом Богуславом. Запах настолько древний, въевшийся, что даже человек, не способный уловить его угрожающих посылов, испытает ужас т убежит прочь, не зная, отчего. Так пахнет берлога зверя, который единолично владеет своей территорией, и давным-давно передушил слабых врагов и отогнал на безопасное расстояние сильных.

Дом похож на своего хозяина. Грубоватый в основе, изысканный в деталях. Круглые строевые бревна прилажены друг к другу на славу, нет ни щели. В сенях стоят огромные бочки, и от них идет пряный запах моченых помидорых и других солений, виноградных листьев и укропа – он же развешан огромными руками по стенам рядом с гроздьями чеснока.

И судя по тому, сколько чеснока здесь, Его Могущество действительно уже почти ничего не боится.

Еще в сенях обнаруживаются две грубые лавки, застеленные овечьими шкурами, одна из которых явно была снята с бедного барашка иерархом – Ангелина где угодно бы узнала его прикус. Миска с зерном стояла на лавке, веселые бубенцы и ленты под потолком в углах, да немного елового лапника в углу – и полынь с опилками разбросана по полу. Вот и вся обстановка.

- Пан в гражде, во внутреннем дворе.

Его Могущество Богуслав, пятый иерарх Горган и Западного Бескида, сидит на колесе от телег. Колесо с шиной, совсем неподходящей к обстановке; вампир обнажен по пояс, по спине его хлещут две длинные косы. В этот раз они сплетены из гребня волос, оставленных посередине головы на манер чуба; на оставшейся части черепа уже отрос ежик каштановых волос.

Ангелине стало не по себе еще на подходе к дому – от обилия оружия, от обилия человеческих черепов, которыми, не таясь, украшен горный подъезд к Логову. Но настоящий ужас объял ее только теперь, когда она увидела Богуслава в его истинном обличье, на земле его Истока, где сила его была практически ничем не ограничена.

Богуслав точил косу, старательно протирая лезвие от металлической пыли после каждых трех мощных точных движений. Глаза его были спокойны и взор сосредоточен. Он, без сомнения, знал о присутствии своей Чистоты, и знал, что она знает – но в данный момент заточка косы была важнее. А иерарх не отвлекается по несущественным мелочам.

- Ось, бачь, ека востра, - обратился он к той чернявой, что встретила Ангелину, и передал ей косу.

- Хвала, вуйенько, - застенчиво будто бы пролепетала девушка, и, чмокнув вампира в щеку, унеслась с грациозностью и скоростью горной козы.

Лишь тогда Богуслав перевел взгляд на Ангелину. Ее придавило к земле, тяжесть всех лет его жизни упала на нее в это короткое мгновение.

- Ты идешь охотиться на родную кровь.

Ангелина склонила голову.

- Ты и в самом деле идешь?

Вот здесь он во всем своем великолепии проявил свою суть. Одним тоном голоса, последовательностью слов выразив оттенки ситуации и все ее нюансы.

- Да, - не поднимая глаз, глухо ответила она, - она была чудовищем, и она им осталась.

- Большим, чем мы?

«Мы».

- Большим, много большим, - и Ангелина обнаруживает, что беззвучно рыдает. Стыдно, страшно, но никто из присутствующих – а их немало – не удивлен. Слезы текли по ее лицу, горькие, розовые слезы, много слез. Сердце сжималось в груди, но внутренне она оставалась спокойна. И это-то и было самое страшное.

Иерарх долго смотрел немигающим взглядом, как у змеи, в ее лицо, словно что-то подсчитывая и вычисляя. Затем отвернулся.

- Что ж. Это единственное сражение на нашей территории. Я отправляю тебя, и знаешь, рискую – в понимании нашего Народа.

«Они».

- И все же рискну. Иди. Тебя ждут.

Первые тридцать шагов она всхлипывала с облегчением. Следующие сто прошла твердым, размеренным шагом, с очистившимся и успокоившимся сердцем, уверенная в правоте, пребывающая в самом радужном ожидании.

Сегодня ее День должен был уступить место Ночи.

…

Двенадцать пар алых глаз уставились на Чистильщицу. Шесть из них принадлежали молодняку, шесть – особам более зрелым. Все они были напряжены, каждый по-своему, и все нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

- Не спешим, не спешим. Ведущий сегодня Джо.

- Только формально, - склонил тот голову, уступая место Ангелине, - согласитесь, есть кое-кто надежнее.

«Они ждут. Справишься?».

Вместо ответа она наклонилась к самой земле, и втянула ее сырой прелый запах. Она ведет охоту на родную кровь. На кровь своей матери, и это особое, особое умение.

И, конечно, все они знают. Каждое движение ловят двенадцать пар алых глаз, каждых вздох двенадцать пар ушей, каждую каплю пота чуют двенадцать пар ноздрей. И – сколько там? – пар клыков нетерпеливо обнажаются, когда охотники осторожно пробуют языком воздух, изыскивая потоки тепла от опасности или добычи.

Ангелина не может сегодня проиграть. Провал среди Ночи будет означать возвращение в День, то есть к людям, где ей тем более нечего делать.

- Ну, теперь уже?

- Увянь, Грация. Она ждет.

- Я с рассвета не ела.

- Опять на диете?

Сзади послышались тихие смешки и нервные подначки. Ненастоящее оживление. Псевдо-беседа, в попытке еще поиграть с разумом, прежде, чем полностью отдаться инстинктам. Спиной Анжи чуяла азарт и напряжение охотников. От них нужно было отрешиться. Она прикрыла глаза, настраиваясь.

Тихий всплеск тепла в рогозе. Охотится лесная кошка, собрат хищнического набега. Небольшое и юркое, очень горячее и пушистое – землеройка. Торопится и пыхтит – еж. Скользит по камням, практически не излучая тепла – гадюка…

Чуть дальше, на пастбище, тяжело бухало сердце старого быка, удрученно качающего широкой рогатой головой, за ним, в стойле уже – много трепещущих овечьих сердец, пара задорных мелодий козьего пульса, остывающие ночью куры и утки, и, наконец, желанное человеческое сердце.

Не то, но аппетитное.

И все тело отзывается на следующий же звук. Знакомый запах, кровь, едва уловимые ноты ее присутствия. Знакомый ритм дыхания. Сколько раз, лежа на полу ее кельи в цепях, и пытаясь забыть о ноющих побоях, вслушивалась она в это дыхание, с подсвистом и какое-то нечеловечески, нездорово ровное!