Беседа приняла мирный характер. Тут же договорились, как встретиться в следующий раз, и Струтинский подарил Саргсяну в знак дружбы трофейный серебряный тесак, какие обычно носили немецкие коменданты районов.

По возвращении в лагерь Саргсян рассказал мне об этой встрече, но ничего не сказал о том, как он оставил оружие у товарищей и как потом бежал. Не сказал он и о подарке.

На второй день после этого разговора вышел очередной номер нашей газеты «Мы победим». В нем был помещен шарж: Саргсян, в перевернутой назад пилотке, идет важно, положив руки в карманы, а позади стоит удивленный партизан с автоматом.

Но Саргсяна в лагере уже не было, и объясниться с ним мне не удалось. По моему приказанию, он отправился за Николаем Струтинским.

Вскоре они пришли.

— Привел? — спрашиваю его.

— Да, товарищ командир.

— Эту картинку видел? — Я показал ему карикатуру.

Парень побледнел.

— Это правда?

— Правда.

— Как же ты позволил себе такое? Как ты мог отдать свое оружие другому?

— Виноват, товарищ командир.

— Чтобы это больше не повторялось! Пойдем.

И мы пошли к тем, кого привел Саргсян.

У крайней палатки лагеря стояло девять человек. Они были вооружены самозаряжающимися винтовками «СВ», немецкими карабинами и пистолетами. Из карманов торчали рукоятки немецких гранат, похожих на толкушки, которыми хозяйки мнут вареную картошку. Тут же стоял принесенный ими пулемет.

— Кто старший? — спросил я, глядя на пожилого усатого человека, предполагая, что он и есть старший.

Но я ошибся. От группы отделился совсем молодой парень.

— Николай Струтинский! — отрекомендовался он.

— Я вас слушаю.

— Мы хотим вступить в ваш отряд.

— Кто это «мы»?

— Да здесь почти все свои. Вот мой отец, — и Николай Струтинский указал на пожилого усатого человека. — Вот мои младшие братья — Жорж, Ростислав и Владимир. Эти двое — колхозники из нашей деревни, а эти убежали из ровенского лагеря. Вот и все.

Слушая, я внимательно разглядывал отца и братьев Струтинских. Передо мной стояла возрастная лесенка — отец и четыре сына. Между сыновьями разница в летах небольшая — год, полтора. Все они крепкие, здоровые и все очень похожи друг на друга. У отца Струтинского правильные черты лица, голубые глаза, плотная, коренастая фигура. Этими чертами отличались и все его сыновья.

Николай Струтинский рассказал мне, что от их группы совсем недавно ушли к линии фронта одиннадцать человек — на соединение с Красной Армией.

Говорил он медленно, спокойно, обдумывая каждое слово. Отец в упор смотрел на него и беззвучным движением губ повторял его слова.

— Значит, у вас был целый партизанский отряд и вы — командир?

— Ну, какие мы партизаны! Это нас немцы так назвали.

— Ну, а все-таки, что же вы сделали?

— Да что мы могли сделать! Нас мало очень.

— А откуда вы узнали о нас?

— Ну как же! О вас здесь все говорят. Мы вас долго искали, были даже там, где сгорел ваш самолет.

И тут же он сказал, что у села Ленчин есть очень хороший, большой и ровный выгон для скота, на котором самолет свободно может приземлиться.

Я посоветовался с замполитом Стеховым и начальником разведки Лукиным, и мы решили всю группу Струтинских принять в свой отряд.

Через несколько дней я увидел у Саргсяна серебряный тесак.

— Откуда он у тебя?

— Товарищ командир, это подарок.

— От кого?

— Вот этот самый, Струтинский, подарил.

Стоп. Вызываю Николая Струтинского.

— Товарищ Струтинский, откуда у вас серебряный тесак?

— Да мы тут как-то отбивали арестованных колхозников, а с ними ехал сам шеф жандармерии района. У него я и взял этот тесак.

— Так это вы были? Ну, вот и разгадана загадка! И обоз вы забрали?

— Да, мы.

После этого мы уже подробно узнали замечательную историю семьи Струтинских — семьи советских партизан.

Владимир Степанович Струтинский почти всю свою жизнь проработал каменщиком в Людвипольском районе. Девять детей вырастили и воспитали они вместе с женой Марфой Ильиничной. Когда Западная Украина была воссоединена с Советской Украиной, семья Владимира Степановича зажила новой, светлой жизнью. Владимир Степанович стал помощником лесничего.

Перед самой войной старшие сыновья работали: Николай — шофером в Ровно, Жорж — учеником токаря на судостроительном заводе в Керчи. Ростислав и Владимир помогали отцу в хозяйстве. Остальные дети были еще маленькими.

Началась война, немцы захватили родной край. В первые же дни оккупации двух сыновей Владимира Степановича, Николая и Ростислава, немцы арестовали и хотели отправить в Германию. Но они бежали из лагеря в леса. Скоро к ним присоединился и третий брат, Жорж, которому удалось пробраться в свои края.

С разбитого немецкого танка Жорж снял пулемет и приспособил его для стрельбы с руки. Вначале этот пулемет был единственным оружием трех братьев.

Первым открыл боевой счет Николай — он убил немецкого жандарма. Оружие убитого врага стало оружием Николая.

Так начали партизанить три брата. Но скоро и отец, Владимир Степанович, пришел в отряд под команду своего сына.

Партизанская семья Струтинских увеличивалась. Поодиночке к ним присоединились местные жители, колхозники и встретившиеся в лесу бойцы, бежавшие из немецкого плена.

В селах начали поговаривать о братьях-партизанах. По указке предателя, немцы ворвались в дом Струтинских, где была с четырьмя младшими детьми мать Струтинских, Марфа Ильинична. Палачи били ее ногами, прикладами, били на ее глазах детей, требуя сказать, где муж и сыновья. Но она ничего не сказала. Тогда ей скрутили руки: «Повесим, если не скажешь!»

Но не повесили. Решили оставить, чтобы выследить сыновей.

Ночью Владимир Степанович пробрался к своей хате и тихонько постучал в окошко.

Марфа Ильинична открыла дверь: она уже ждала этого стука. Младший сынишка, Володя, успел обо всем сообщить отцу.

— Слушай, мать, — сказал Владимир Степанович. — Зараз собирайся, бери меньших хлопцев, бери дочку, и пойдем. Я провожу тебя на хутор к верному человеку. Володю возьму с собой.

Володе было шестнадцать лет.

Марфа Ильинична наскоро собрала самые необходимые вещи, разбудила детишек, и вся семья вышла из хаты.

Под покровом короткой летней ночи Струтинские, никем не замеченные, покинули свой родной угол. Через день немцы сожгли их хату, а оставшийся скарб разграбили.

Для нас появление в отряде семьи Струтинских было большой находкой. Они хорошо знали свой край, имели во многих деревнях и городах родственников и знакомых. И главное, им был отлично знаком город Ровно, который нас особенно интересовал.

Николай Струтинский недаром был командиром своего маленького отряда. В нем счастливо сочетались отвага, смелость и хладнокровие. В первые же дни партизаны прозвали его «Спокойный».

На Жоржа Струтинского, который был на год моложе Николая, мы сначала не обратили особого внимания. Коренастый, голубоглазый блондин, как и старшие Струтинские, он отличался от них тем, что был пониже ростом и, пожалуй, был еще более спокоен и молчалив, чем Николай. Ходил Жорж медленно, вразвалку.

— Это увалень, — сказал как-то про него Лукин.

Так казалось и мне. Но вскоре мы изменили мнение о Жорже. После первых же боевых операций, в которых Жорж участвовал, о нем стали говорить как о человеке, не знающем страха.

— Жорж действует своим пулеметом, как шахтер отбойным молотком, — сказал мне командир взвода Коля Фадеев.

Жорж стрелял очень метко. К тому же у пулемета не было глушителя, поэтому стрельба его наводила страшную панику.

Потом оказалось, что Жорж владел всеми видами оружия, и как-то само собой получилось, что он начал обучать других прицельной стрельбе, учил, как надо разбирать и чистить автоматы, пулеметы и винтовки.

Скоро Жорж стал непременным участником наиболее сложных боевых операций. Так же спокойно, как уходил, он возвращался после боя, сидел и молчал, слушая, как другие рассказывают.