С Ишмой удается пообщаться только на перевалочных пунктах. Правда, после этой душной тряски не то, что общаться — жить не хочется.

Хуже всего с гигиеной. Ради нашей же с Ишмой безопасности Яклин приставил к нам с десяток стражников, в результате приходится проходить через ряд гигиенических процедур под их неусыпным контролем. То, что они иногда, в виде большого одолжения, отворачиваются — не считается. Невелико утешение.

На одной из стоянок удалось подслушать разговор Яклина с Вестом. Я чудом оказалась у его палатки, или скорее, шатра, и глупостью было бы этим не воспользоваться.

— … Ты прав, нужно усилить охрану ожившей Статуи, — звучит глубокий, певучий голос Яклина. Вообще заметила, что высшие сословия Зиккурата общаются словно нараспев. Вроде и говорят, а кажется, что поют.

Это он сейчас обо мне, ага.

— Ты прав, господин. Среди воинов нет таких, кто не желал бы ее, как она себя называет, Тара, и эту ее маленькую рабыню.

— Тара, — задумчиво повторил Яклин. — Ис — тар, — протянул мое имя, и так странно слышать, как он его произносит, словно поет, и тон мне совершенно не нравится. — Ей подходит.

— Вчера один из воинов попытался схватить ее рабыню. Пришлось напугать его.

— Напугать?

— Все боятся боли, господин.

Яклин засмеялся в ответ. Планета маньяков.

Да, Ишма говорила, что один из «ниндзя» схватил ее за руку, но она вырвалась и убежала. О том, что ее обидчик наказан, она не знала, надо рассказать.

Отсмеявшись, Яклин сказал:

— Правильно. Ни ее рабыню, ни саму ее не стоит трогать, пусть путешествует в спокойствии.

Это правильно. Меня надо бояться и уважать.

— Не люблю, когда портят товар, — продолжил Яклин, и я скрипнула зубами от злости. — Я хочу преподнести Иннатхе высший сорт, а нервная рабыня, которую сломало неуместное обращение, не может выглядеть совершенной в глазах нового хозяина.

Яклин сказал это настолько буднично и просто, что я чуть было не выдала себя — так хотелось сбить спесь с этого надутого павлина, возомнившего себя знатоком психологии хозяев и рабов. Даже слушать противно!

— Я не узнаю вас. Неужели златокудрая Иннатха настолько запала в ваши мысли, что вы сами не хотите ожившую Статую?

Еще одна златокудрая. Мало нам было Эстель.

— Ты как всегда, видишь меня лучше остальных, Вест, — сказал Яклин.

Я насторожилась. Еще чего не хватало! Увы, то, что я услышала дальше, заставило сжать кулаки ещё сильнее.

— Когда я стану мужем Цалибу, я получу ее Цал, — невозмутимо пояснил Яклин. — Полностью.

И, после небольшой паузы, добавил:

— И, конечно же, я буду обладать любой понравившейся мне девкой из ее гарема. Надо просто уметь ждать, Вест.

Я расслышала приближающиеся шаги стражников, и, пришлось, пока они меня не заметили, возвращаться в свой шатер. А в шатре уже ждет Ишма — сидит, обхватив колени руками, и раскачивается вперед — назад. Чем ближе мы к Цалу этой Иннатхи, тем больше у Ишмы сдают нервы.

— Госпожа, что будем делать, — повторяет, как заевший андроид, — Что будем делать…

Я так устала, что даже не стала поправлять ее. Просто упала рядом и сразу же уснула. Меня эта поездка вымучивала физически, а Ишму — морально. Езду на верблюдах Ишма переносит не в пример лучше меня.

От воспоминаний меня отвлек окрик одного из стражников:

— Вольные Поселения О!

Яклин лично подошел к моему верблюду и протянул руки, помогая спуститься. Уязвленная гордость не советовала принимать помощь этого негодяя, и я неловко качнулась в сторону, после чего чуть не упала, и приземлилась как раз-таки в гостеприимно распахнутые объятья це-Цали. Так близко мне ещё не доводилось разглядывать этого человека. Темные глаза сощурились, пристально вглядываясь в мое лицо, задержавшись на губах — больше, чем на всем остальном. На смуглом лице Яклина не дрогнул ни единый мускул, и если бы не чересчур пристальное его внимание, я бы могла подумать, что тот, их с Вестом разговор, мне приснился. Но оказавшись плотно прижатой к твердой груди це-Цали, причем подхватил он меня так ловко, что я практически не могла шевелиться, поняла, что надо как можно быстрей делать ноги. Или наши с Ишмой дела плохи.

И не просто плохи, а очень плохи.

Я поняла, что у меня есть личный интерес держаться от него подальше.

Со стороны ничего заметить нельзя — це-Цали, как рачительный хозяин лично приглядел за сохранностью товара. Но перехватив мой взгляд, понимающе улыбнулся, подлец.

Крепко взял меня за руку, и лично проводил к шатру. Ишма робко просеменила сзади.

— Наслаждайся отдыхом, ожившая Статуя, — пожелал Яклин мне на прощание, и, нехорошо улыбнувшись, добавил. — В Поселениях О вас можно не охранять — и не беспокоиться о том, что глупая любопытная женщина крадется по ночам к моему шатру с целью выведать государственные тайны.

Искреннее недоумение, которое я постаралась изобразить на своем лице, по всему видать, не проконало. Возмущенное фырканье только заставило Яклина еще раз улыбнуться.

— Здесь ты вряд ли захочешь оказаться на улице одна, без стражи, Тара.

Я не сразу поняла, о чем он. Пока не увидела женщин О.

В Вольных Поселениях наш караван остался на ночь. И можно, пожалуй, смело сказать: такого я не ожидала даже от Зиккурата.

Все женщины племени носят отвратительные татуировки на лице.

Сине-черные полоски, на палец выше верхней губы и на палец ниже нижней, поднимаясь, заходят на щеки, и выглядят нарисованными улыбками. И среди нескольких женщин, скользящих туда-сюда как мыши, что помогали нам с Ишмой обустроиться на ночь, были не только зиккуратки, — и это страшнее всего!

Ночью, оставшись с Ишмой наедине, я узнала причину этого непотребства. У О есть главное правило по отношению к женской половине племени: женщина должна быть всегда и всем довольной. И улыбаться, не смотря ни на что. Женщина, которая не улыбается — преступница. Как здесь поступают с преступившими закон, я попросила Ишму скрыть от меня. За глаза хватило подробностей из жизни законопослушных гражданок. Оказалось, ужасные отметины — не все, что практикуется в Вольных Поселениях. Есть здесь еще один обязательный ритуал, называемый на зиккуратском о-ана, суть которого составляет не что иное, как женское обрезание.

Не буду посвящать вас во все подробности ужасного, кровавого ритуала, которые поведала мне Ишма, скажу лишь, что этому подвергаются абсолютно все женщины племени — от нескольких месяцев до неограниченного возраста. То есть в идеале, он практикуется обычно в раннем детстве, до пяти лет. Исключением являются женщины, которые попали в племя, будучи взрослыми.

Сам ритуал, предполагающий вырезание женских чувствительных зон, производится старыми, тупыми, чаще всего ржавыми лезвиями без какого-либо обезболивающего, после чего плоть сшивается. Обычно оба ритуала О совмещаются — то есть девочке или взрослой женщине в один день наносится черно-синяя «улыбка» и производится о-ана. Бонусом — прошедшая через эти пытки, и умудрившаяся выжить, женщина считается неприкосновенной — даже для представителей власти и правителей. Если мужчин О можно призвать на войну, пленить, продать на невольничьем рынке, то женщины О на Зиккурате — неприкосновенны. Для всех, кроме мужчин своего племени…

На этом месте от совершенного отсутствия логики у меня закружилась голова, и одновременно потянуло проверить, на месте ли наши «ниндзя». Мало ли. Если уж для О женщина без «улыбки смерти» — преступница.

И уж совершенно невероятным оказалось то, что некоторые из находившихся здесь женщин пришли сюда в сознательном возрасте и по доброй воле!

Как же нужно бояться пресветлую Цалибу или Цали какого-нибудь другого Цала, чтобы выбрать Вольное Поселение О?!

И это в наш век, на планете, которая когда-то была одной из самых развитых во всей Галактике!..

Эддар, затаив дыхание, наблюдает за огромным, в два с половиной метра, вараном. Варан гигант даже для Зиккурата — мощный коричневато-бурый красавец с пронзительным взглядом черных маленьких глазок. Зиккуратская ящерица-переросток, в свою очередь, наблюдает за двумя зеленоватыми тушканчиками, едва различимыми в желто-зеленых стеблях высокой травы. Тушканчики — мамаша с почти взрослым детенышем сосредоточено вылущивают колоски очьялялок — дикой, некультурной породы, годной разве что в пищу животным. Очьялолоки, растущие в колосьях, при надлежащей культивации, дают сладкие, с кислинкой плоды, похожие на помесь земных яблок и лимонов. Эти же, растущие в пустыне, настолько кислые, что даже местные их не собирают.