— Здесь больше нечего делать, — сообщил Атланту, и они с роботом покинули челнок.

Возвращение на Персефону заняло еще два часа, два часа на сборы — и вот Эддар спустился по помятому при посадке трапу, стараясь не думать, что возможно, он видит свой корабль и механика в последний раз. Атлант настроен более оптимистично, и даже собрал кое-какую «собойку» для Тары, ведь «девочка, должно быть, жуть как проголодалась за это время!».

Капитан и Атлант направлялись в Цал Таммуз, место расположения кхастла Бравиш. О, прогресс, не дай Таре встретить никого из бравиумов раньше нас! — думал Эддар.

— А почему именно туда? — спросил на прощание Левочка, и, не дожидаясь ответа, что-то подпаял в планетарном двигателе, дождался снопа искр, увернулся, замахал руками, а потом принялся заново, ругаясь под нос.

Больше себе, чем ему, Эддар ответил:

— Отсюда только две дороги — в Цал Исиды направились Дем с Риммой, а в Цал Таммуз лучше идти мне самому.

Воспоминания, которые неумолимо толкают вперед и вперед, всю его сознательную жизнь, не дают опомниться, оглянуться, передохнуть, на рыжевато-ржавой земле Зиккурата нахлынули с новой силой!

Вот причудливые пригорки, над которыми поднимается пар. И эта странная, липкая на ощупь от соприкосновения с босой мальчишеской ногой земля! И запах! Запах бойни… Он осторожно наступает и смотрит, как его ступня по щиколотку окрашивается в бурый. Он приближается к одному из холмов и в неверном багровом свете красной луны понимает, что это не пригорок — это лежащие вповалку человеческие тела. Одежда на них насквозь пропитана кровью, волосы висят спутанными лохмами. Точно. Вот откуда этот запах — это кровь. Кровь его кхастла.

Эмнея — тоненькая русоголовая девчонка, с противным визгливым голосом, которую он при случае всегда дергает за одну из четырех косичек. Впрочем, Эмнея никогда не остается в долгу и понимает такой визг, что сбегаются все женщины кхастла, чтобы начать кудахтать, как куры! Сейчас Эмнея не кричит — она выглядывает из-под чьей-то голой ноги, странно вывернув шею. Она смотрит в небо единственным, оставшимся целым, глазом. Черная жижа стекла из пустой глазницы на землю.

Маленький Дар не может смотреть на Эмнею, его рвет. Но он не ел ничего со вчерашнего дня, и тошнить нечем. Дар сгибается пополам, неловко поскальзывается и падает. Ладони окрашиваются алым, и это почему-то пугает его больше, чем пустая глазница соседской девочки.

Дар кричит, кричит так громко, как только может, но не слышит ни звука из собственного горла.

— Вот еще один щенок поганых рачарьев, — доносится до него как будто издалека, и чьи-то грубые руки задирают подол рясы, сдавливая детскую плоть крепкими пальцами, не давая вырваться. Лицом он утыкается прямо в лицо Эмнеи, но почему-то понимает, что то, что сейчас произойдет с ним, намного страшнее всего, что он только что видел.

— Оставь его, Нромус, — слышится ещё один, визгливый голос с ленивыми нотками, — Ты отымел уже с десяток этик мелких поганцев. Что мы скажем Ллоду? Нам приказано убивать только взрослых, щенков вести с собой в Замок. Если ты отымеешь еще и этого, он не сможет идти сам, а тащить его на себе я не намерен!

Даррэда поднимают за ухо одним рывком — чудо, как его ухо не остается в руке этого страшного человека, чья одежда насквозь пропахла запахом крови его кхастла.

— Пойдешь с нами, понял?

Дар молча вытирает кулаком сопли, размазывая их по всему лицу и перемешивая с тем, что вытекло из глазницы Эмнеи и кивает. Кажется, он видел руку с аметистовым перстнем, торчащую из этой кучи людей, но не смеет взглянуть еще раз. Ему страшно смотреть на этих людей, улыбающихся этой жуткой картине, но отворачиваться от них ещё страшнее.

А аметистовый перстень на медной руке он узнал — папа подарил его маме, когда она родила его самую младшую сестренку. Дарэд тогда еще сильно удивился — разве можно сравнить дорогой золотой перстень с этим красным сморщенным комком мяса, который даже ходить сам не может? Впрочем, когда сестренка подросла и начала ползать, и голова ее покрылась темным пушком, она стала казаться Дарэду вполне сносной. Не настолько, конечно, чтобы дарить за нее золотые кольца, но все-таки. Ее можно поднять сзади за ноги и смотреть, как она кряхтит и пускает слюни, и сердится оттого, что не может ползти дальше.

Издали доносятся крики женщины. Она кричит не тоненьким голосом, как положено кричать женщинам, но надрывно орет хриплым воем, и Дарэд даже не сразу понимает, что это кричит человек. Но по мере того, как он удаляется вместе с несколькими бравиумами, крики становятся все тише и тише, и, наконец, затихают совсем.

Эддар сжал рукоять бластера так, что онемела рука. Может, когда он взорвет к чертовой матери Замок Бравиш, также затихнут и его воспоминания, не дающие покоя вот уже двадцать восемь лет, девять месяцев и два дня?!

— Какой интересный оптический эффект на этой планете, — Римма приблизила стекло планшета к лицу, пристально вглядываясь в розовые лучи. Сегодня ей удалось запечатлеть на редкость красивый кадр — оба солнца Зиккурата, равноудаленные от земли, неспешно плывут по глубокому фиолетовому небосклону, чистому, без единого облачка…

— Вообще очень интересное место, с точки зрения науки!

За прошедший день Ри удалось сфотографировать с десяток неизвестных Справочнику экземпляров фауны, а у откровенно мерзостного, с точки зрения Деммиза, вида — красной пупырчатой летающей жабы (хоть Римма и уверяла, что это птица, но что он — птицу от жабы не отличит?!) даже взять анализ слюны, измерить давление и пульс, и с восторгом сообщить, что у «ценнейшего образца», похоже, целых два сердца!

Дем не разделял восторга подруги, но не мог не восхищаться тем, как Римме удается все успевать — и снимать показатели почвы, воздуха, воды, фотографировать, делать заметки и начитывать на диктофон. И все это не замедляя шага! Они не переставали проверять данные металлоискателей, осматривать каждую расщелину по пути, каждую пещеру, но Тары нигде нет.

Капитан сказал, что с места их аварийной посадки только две дороги. Впрочем, место это они выбрали заранее — в скалистом ущелье очень трудно заметить Персефону, а учитывая, что за драгоценностями Иштар им надлежит направиться в Цал Исиды и Цал Таммуз, скалистый грот — гениально простое и самое оптимально-приемлемое решение!

Маленькая рука легла на локоть Дема:

— Не удалось связаться с капитаном?

Пилот покачал головой, и Ри вздохнула.

— Будем надеяться, что это случайная поломка.

— Может твоя птица что-то напутала? — в отсутствие связи сидящий на плече у Риммы Юдвиг указывал им дорогу вместо навигатора, — Уже должно было показаться селение, а его все нет.

Как назло, птица в очередной раз исчезла, и непонятно было — то ли отправилась на разведку, то ли стала невидимой из вредности. Характер у подарка с Арттдоумие оказался не сахар.

— Юдвиг не мог напутать, — заступилась за питомца Римма.

— Но он мог совсем немного ошибиться, — раздался невозмутимый голос с ее плеча. Ага, значит, все-таки здесь.

— Эй, — позвал Дем, — Ты есть-то будешь?

Юдвиг не ответил. Вообще он еще на корабле дал понять, что разговаривать с кем-то кроме Риммы и Тары считает ниже своего достоинства. Ну, и кухонных роботов, естественно — ведь у них был круглосуточный доступ к сгущенке. Левочка, помнится, заглянув в банку, которую небольших размеров птичка умудрилась ополовинить всего за пять минут, мрачно предрек большие неприятности.

— Если будешь, так и знай, что обед не получишь, пока не дойдем до селения!

Впрочем, как и мы, подумал Демиз, но об этом факте промолчал. Те запасы, которые они прихватили с Персефоны, на исходе, таблетки не дают ощущения сытости, а белковых инъекций пилот не выносит!

— Смотри, — позвала Римма, и перевела объектив планшета в режим бинокля. За песчаными барханами с редкой порослью растительности показались верхушки шатров. Селение! И еда!