Фред, надо отдать ему должное, взял на себя львиную долю моих рабочих обязанностей. Это способствовало тому, что большую часть времени я мог проводить дома, с женой. Только один раз фирма требовала моего присутствия, и я был вынужден оставить Хейли одну. Совершенно одну, надо сказать, потому что в то утро моя мать забрала Эвелин к себе.

— Иди, — бесцветным голосом откликнулась жена, стирая с обеденного стола мифические крошки, — я справлюсь одна.

— Ты уверена? — больше всего на свете мне хотелось коснуться её, обнять, но, едва я протянул руку, она отшатнулась, словно от проказы.

— Да, — бросила она и быстро вышла из столовой. Сердце подсказывало мне броситься следом за ней, прижать к себе, сделать хоть что-нибудь, чтобы она чувствовала себя в безопасности, но разумом я понимал, что только напугал бы Хейли пуще прежнего такими порывами. Поэтому я, стараясь сохранять спокойствие, молча пошёл собираться на работу. Пожалуй, это была самая моя большая ошибка с того момента, как Хейли вернулась ко мне.

Уже тот факт, что, вернувшись, я не нашёл её ни в гостиной, ни в столовой, ни на кухне, насторожил меня; обычно в это время дня она занималась домашними делами на первом этаже или же проводила досуг с Эвелин. Но я точно знал, что мать ещё не привозила внучку.

Предчувствуя неладное, я даже не сразу заметил на журнальном столике хаос из порванной обёрточной бумаги. В этом хаосе обнаружился внушительный тяжёлый фотоальбом. Конечно, я знал, что в нашем доме никогда не было ничего подобного. Я взял альбом в руки.

Уже первая страница заставила меня испытать к анонимному дарителю — а я был заранее уверен, что подписи не найду — такую сильную неприязнь, какой не испытывал даже к этому пресловутому Хэнку. Ведь кто-то же посмел усугублять состояние моей любимой женщины, мешая ей выбраться из безнадёжной апатии! Очередная перелистанная страница смялась под моей рукой. Но всё это было ещё ничего по сравнению с тем, что я обнаружил в самом конце. Даже мне стало дурно при взгляде на фотографию могильной плиты, под которой, как я сам думал ещё несколько недель назад, была похоронена Хейли; я мысленно вернулся в те дни, когда Фред едва ли не за шкирку вытаскивал меня с кладбища, где я проводил по нескольку часов кряду. На какую-то страшную долю секунды мне показалось, что последние недели моей жизни были просто сном. Что на самом деле Хейли действительно лежала там, в холодной могиле, а вовсе не возвращалась домой.

Я отбросил альбом от себя с таким отвращением, как будто это было какое-то мерзкое, дохлое и слегка разложившееся животное. В несколько шагов преодолел лестницу на второй этаж. Я даже не мог представить, что чувствует моя измученная переживаниями жена теперь, когда ей так жестоко напомнили о долгих месяцах заточения.

Оставалось лишь надеяться, что она где-то в доме; хотя Хейли и не выходила за порог, кто мог бы знать, на что она решилась от потрясения?

Ни в одной из комнат, включая ванную, её не было. Лёгкие заполнились ощущением липкого ужаса, и я почти позволил себе поддаться панике. Стоя посреди спальни жены, я попытался взять себя в руки. И, когда убийственную тишину внезапно нарушил еле слышный всхлип, облегчение едва не подкосило мне ноги.

Дверцы шкафа, из которого доносился звук, я открыл максимально осторожно. Мне не хотелось ещё больше пугать жену резкими движениями. Хейли действительно была там, забившаяся в угол у обувных полок. К счастью, её гардеробная была достаточно внушительных размеров, чтобы мы вдвоём не чувствовали себя стеснёнными в пространстве, так что я без труда пролез внутрь и сел на корточки рядом с женой.

Хейли сжалась в комочек и, казалось, ещё сильнее прислонилась к стене.

— Хейлз, — осторожно позвал я, протягивая к ней руку.

Она не могла помнить, что я так же называл её в детстве. Странно, но она вообще, казалось, не помнила, что мы были знакомы задолго до помолвки. Меня это поначалу даже обижало, потому что я-то её не забывал.

Даже сейчас в молодой испуганной женщине, затравленно глядящей на меня из-под мокрых от слёз резниц, я видел ту худенькую, нескладную девчонку, на которую были обращены муки моей первой детской влюблённости. Я до сих пор помню, как смеялся надо мной Фред, когда я доверительно рассказывал ему о своих чувствах к «будущей жене»: к родительским планам о возможной помолвке я относился со всей юношеской серьёзностью. Конечно, в те годы кузен не мог понять, отчего я так глупо себя веду; мне предстояло отыграться за подколы гораздо позже, когда сам Фред отдал своё сердце в тонкие белые пальчики Катрионы. Хотя, разумеется, в подростковом возрасте моё чувство к Хейли вряд ли было серьёзным. Но даже увлекаясь другими девчонками, я не забывал, что на другом конце страны живёт малышка, которая однажды станет моей спутницей. А потом своей неуместной гордыней отравил ей же первые месяцы супружества.

Глаза моей жены снова наполнились влагой, и она сморгнула слёзы. Хотя Хейли с явной опаской глядела на протянутую к ней руку, я не сумел сдержаться и двинулся ближе, стирая ладонью свежие дорожки на её щеках. Она как будто окаменела, вся напряглась, а потом и вовсе задрожала. Мне было почти физически больно видеть, как ей плохо, но каким-то шестым чувством я вдруг понял, что пора бы заново учить её терпеть чужие прикосновения.

Хейли издала протестующий писк, когда я привлёк её к себе и прижал к груди. Наверное, я мог бы ошибаться, но в ту минуту желание защитить её было даже сильнее заботы о её чуствах.

Она продолжала дрожать. Но я только крепче сжимал объятия, и в конце концов она слегка расслабилась и даже обмякла в моих руках.

А потом заплакала. Слёзы насквозь промочили мою рубашку, но это мало заботило меня в ту минуту. Я гладил жену по плечам и спине, отмечая, как сильно она похудела от стресса и твёрдо намереваясь исправить это. Успокаивающе касался чёрных волос, неожиданно чётко осознавая, что всего этого могло бы не быть. Только чудо вернуло мне мою любимую женщину; небеса сжалились надо мной, подарив второй шанс построить счастливое супружество с Хейли, потому что первый шанс я самым бездарным образом просрал.

— Хейлз, милая, любимая девочка, — прошептал я, ещё крепче прижимая жену к себе.

Удивительно, что делает любовь с людьми; я всегда считал себя человеком рассчётливым, строгим и умеющим держать при себе собственные чувства и эмоции, но эта женщина, моя молоденькая жена, превращала мой мозг в пирог с патокой. В который раз за прошедшие месяцы я пожалел о том, что не был рядом с ней в тот злополучный январьский день. И вообще о том, что с самого начала не пытался строить с Хейли хороших отношений. Дулся на неё, как мышь на крупу, непонятно, что пытался доказать ей своей пресловутой гордыней.

А теперь мне предстояла задачка не из лёгких: вытащить жену из анабиоза, снова вдохнуть в неё жизнь.

— Гарри, — мои размышления оказались прерваны глухим голосом жены, всё ещё утыкающейся лицом в мою грудь. — Что мы здесь делаем?

Я слегка отсранил её от себя, держа за хрупкие плечи, и взглянул в глаза. Лицо было абсолютно сухим, а взгляд зелёных глаз — осмысленным, как никогда в последние недели.

— Тебе было плохо, — осторожно сказал я, не веря в то, что жена выглядит вполне себе нормальной.

Хейли слегка нахмурилась.

— А, — наконец, сказала она, и голос её ощутимо поскучнел, — тот альбом…

Она слегка поёжилась: то ли от дурного воспоминания, то ли от того, что, наконец, поняла, что сидит на моих коленях.

— Хейлз, — я убрал с её лица растрепавшиеся локоны, и она слегка испуганно посмотрела на меня. — Ты знаешь, я… — Хотя моей первой идеей было увести её от мыслей о злополучном подарке, внезапно я понял, что это была не лучшая тактика. — Я думаю, что от этого альбома нужно избавиться. Пойдём.

Хейли помотала головой и неосознанно прижалась ко мне сильнее. Чёрт побери, момент был такой неподходящий — но я, блин, даже тогда умудрялся хотеть свою собственную жену. В конце концов, святошей меня назвать было трудновато. Отодвинув похабные мысли на задний план, я несколько резко сказал: