- До утра оно всё засохнет к чертям, потом зубами не отдерёшь.

Гарри обречённо вздохнул: он явно устал от вечеринки и теперь хотел спать, но не мог оставить меня одну. Его решение помочь мне помогло нам вдвое ускорить процесс, так что вскоре уже я стояла у двери своей спальни, сопровождаемая мужем. Это было несколько забавно: как будто он был моим воздыхателем, провожающим возлюбленную под подъезд родительского дома.

- С годовщиной, - сказала я ему, берясь за ручку двери.

- Спокойной ночи, - откликнулся он, наклоняясь и целуя меня.

Этот поцелуй не был похож на те, что в течение последних двух недель он дарил мне на нашем многострадальном диване. Я остро ощутила, что живу под одной крышей с взрослым половозрелым мужчиной, который явно желал меня - свою жену. Он обнял меня так крепко, что у меня перехватило дыхание; из-под одной его руки посыпались на пол шпильки из моих волос, а под другой смялся зелёный шёлк моего платья. Я даже не поняла, как открылась дверь спальни, как я очутилась на кровати, но неожиданно ощущение постели под моими лопатками, в то время как я оказалась прижатой телом мужчины, напугало меня, и я впала в истерику.

Мои рыдания мгновенно остудили пыл Гарри, и он сел, осторожно прижимая меня к своей широкой груди. Я поливала белоснежный хлопок его рубашки слезами, оставляя на ней чёрные разводы туши, пока он, укачивая меня, шептал какие-то слова извинения за свой неконтролируемый порыв, убеждал, что всё будет хорошо, и впервые от его речей мне становилось только горше.

- Не извиняйся, - всхлипнула я, силясь успокоиться, - ты же не виноват, что у тебя жена такая… поломанная.

Гарри нашёл в себе силы усмехнуться. Я не могла этого видеть, но услышала. Это слегка отрезвило меня.

- Хейлз, - твёрдым голосом произнёс Саутвуд, - ты не поломанная. Я понимаю, что тебе страшно, и я готов тебя ждать, сколько угодно. Я люблю тебя, ты понимаешь?

Я кивнула, ещё сильнее размазав остатки макияжа по его рубашке.

- Скажи мне, этот урод… он ведь не только бил тебя, да?

- Д-да, - выдавила я, снова начиная реветь.

Гарри шумно выдохнул.

- Почему ты не сказала раньше?

- Боялась, - честно призналась я, - это так… мерзко. Я теперь кажусь себе такой запятнанной, грязной, что не могла говорить об этом.

- Я понимаю, - медленно проговорил Гарри, - нет, ни хрена я не понимаю. Причём тут ты? Это он был грязным и запятнанным, Хейлз. И к сожалению, он посмел затронуть своей грязью и тебя. Но ты здесь ни при чём. Я знаю, что это никогда не происходило по твоей воле, так что перестань винить себя чёрт знает в чём. Мать его, надеюсь, этот ублюдок в аду круглосуточно варится живьём в котле!

Искренняя ярость, с которой муж произнёс последнюю фразу, неожиданно успокоила меня. Вера в то, что Гарри никогда не обидит меня и не позволит сделать это кому бы то ни было, окрепла в ту минуту сильнее, чем за прошедшие две с лишним недели.

- Я никогда не стану принуждать тебя к чему-либо, - пообещал Гарри, намекая на недавний эпизод со страстными поцелуями.

- Я знаю. Я верю тебе, Гарри.

Он уложил меня в постель, хотя я явно была одета не для сна и по-прежнему неумыта. Бережно стерев следы слёз с моего лица, Гарри наклонился, чтобы поцеловать меня перед сном, но я снова села на постели, прижимаясь к нему, желая вернуть чувство защищённости, которое дарили его руки.

- Останься со мной, пожалуйста, - прошептала я, надеясь, что если я буду в его объятиях, ставшие привычными ночные кошмары не посмеют завладеть моим сознанием. Я понимала, что прошу у него слишком многого, но Гарри терпеливо лёг рядом со мной - как был, одетый, - и привлёк меня к себе.

Я с трудом могла припомнить, спала ли я когда-нибудь так спокойно, как в ту ночь.

*

После годовщины я наконец поняла, что означают слова из брачной клятвы: “И в горе, и в радости”. Днём мы с Гарри делили радости. Он наконец сумел убедить меня выйти из дома, и мы стали подолгу гулять с Эвелин по парку. Жизнь снова начинала бить во мне ключом, как прежде, и я почти что чувствовала себя счастливой. Гарри возил нас с Иви по магазинам, и я с радостью преподавала годовалой дочери азы шоппинга, обряжая её во всевозможное крошечные шмотки. Однажды Саутвуд повёл нас в лунапарк - мы целый день катались на аттракционах, которые дозволялись для детей до трёх лет, а под вечер Гарри выиграл для нас с Иви в тире по огромному плюшевому медведю. Игрушке я радовалась едва ли не более бурно, чем дочь.

По ночам же Гарри забирал на себя часть моих горестей. Мне по-прежнему порой снились кошмары, но, просыпаясь в холодном поту, я находила себя в надёжных руках мужа, ставших мне сродни наркотику.

Всё же я понимала, что вечно помятый вид супруга и его явный недосып - на моей совести. Так что однажды я решительно отклонила его предложение о совместном сне и отправилась в спальню в гордом одиночестве, чтобы Гарри мог спокойно выспаться.

Пускай не сразу, но мне всё-таки удалось уснуть. Хотя уже через пару часов я пробудилась от мерзкого видения: Хэнк тянул ко мне мёртвые руки, захлёбываясь рвотой, и бормотал, что я принадлежу ему. Очнувшись ото сна, я не сразу поняла, что нахожусь дома, в своей постели, но это не принесло мне облегчения. Я встала с кровати и направилась в спальню мужа - ноги сами несли меня туда быстрее, чем я могла обдумать своё поспешное решение. Но мне были нужны успокаиваюшие объятия Гарри, и, видит Бог, я наконец осмелилась позволить ему соблазнить меня ещё раз. Мой бедный супруг! Должно быть, он действительно сильно любил меня, если ему хватало терпения лежать со мной в одной кровати каждую ночь и не прикасаться ко мне в интимном смысле. Твёрдо решив вознаградить его за сдержанность, я толкнула дверь спальни Гарри.

Он проснулся сразу же, как только приоткрытый вход в комнату впустил туда слабое освещение коридора; как будто ждал, что я приду. Гарри - такой заспанный, щурящий глаза, такой милый, что у меня защемило сердце, - сел на постели, включил лампу на прикроватной тумбочке, и я тотчас же бросилась в его объятия, раскрытые в ожидании. Несколько минут я провела вот так, убеждаясь, что в любящих руках мне не грозит никакая опасность.

- Хейлз, - хрипло прошептал муж, красноречиво глядя на задравшийся край моей ночной рубашки, - ради всего святого… Я же не монах.

- Да, - просто ответила я, прежде чем впервые за два года самой поцеловать мужа.

В его комнате было прохладно, так что, когда шёлк ночной рубашки стараниями Гарри обнажил моё тело, я слегка замёрзла. Муж уложил меня на постель, а сам встал рядом, благоговейно разглядывая мою наготу. Я зажмурилась: память оказала мне плохую услугу, и перед глазами пронеслась сцена, когда я так же лежала, голая и беззащитная, перед жестоким, собственническим взглядом Хэнка.

- Шш, любимая, - раздался осторожный шёпот мужа, и я, вынурнув из неприятного воспоминания, распахнула глаза. Конечно, это был не Хэнк. Это был Гарри с его нежным любящим взглядом, Гарри, который день за днём вытягивал меня из анабиоза.

Я слегка расслабилась. Муж сел рядом, кончиками пальцев проводя по моей коже. От ключиц к груди и по животу, потом - обратно. Наклонившись, Гарри поцеловал меня, но его поцелуй, хоть и далёкий от невинного, не был требовательным, скорее - просящим. Его губы двинулись ниже, по шее, заставляя моё дыхание возбуждённо прерываться. Мельком скользнули по груди, животу, бёдрам, целуя мою кожу там, где ещё несколько недель назад были синяки; окончательно заживляя, прогоняя ужасные воспоминания и даря взамен новые. Гарри провёл дорожку из поцелуев до самых лодыжек, прежде чем снова начать передвигаться выше. К тому моменту я уже почти забыла о том, что ещё несколько минут назад испытывала страх.

Я даже умудрилась смутиться, когда губы Гарри оказались на внутренней стороне моей ноги. Он мучительно долго целовал меня вокруг да около, лёгкими, скользящими движениями рта проводя по бёдрам так, что впору было уже умолять его, чтобы прекратил издевательства. В конце концов его язык, кружащий по самой чувствительной точке моего тела, довёл меня до исступления, заставляя извиваться на кровати и кричать, чтобы муж не прекращал этой сладостной пытки, даже если я умру от наслаждения.