Странно, что после оглушающего удара в затылок я не сразу потеряла сознание. Даже умудрилась почти не испугаться, ощутив лишь удивление от пронзившей мою голову боли. Я лишь пошатнулась, не успев толком понять, что только что произошло. Даже сумела коснуться ладонью задней части головы, почувствовать, что тонкая шерстяная шапка мгновенно пропиталась моей кровью. Господи, я даже успела увидеть на своих пальцах эту чёртову кровь, и лишь тогда сознание сжалилось надо мной и покинуло моё тело.

========== Часть 11 ==========

Не знаю, сколько времени я пробыла в отключке; должно быть, достаточно долго. Я как будто силилась проснуться, но не могла: тело словно отказывалось мне подчиняться. В конце концов моё пробуждение не только напомнило восстание из мёртвых, но и принесло массу неудобств.

В первую очередь, у меня саднил затылок. Во вторую, меня мучила жажда. В третью - мне казалось, что меня вот-вот стошнит. Я долгое время не решалась открыть глаза - а может, удар по голове был причиной того, что мне просто казалось, что я нахожусь в непроглядной тьме. Когда я, в конце концов, нашла в себе силы разлепить ресницы, я обнаружила, что смотрю в красивый навесной потолок с встроенными в него крошечными лампочками, сейчас озаряющими пространство приглушённым светом. Это настолько обескуражило меня, что я довольно долгое время пролежала, глядя на потолок, прежде чем попыталась пошевелиться.

Всё моё тело немилосердно болело, словно по нему протопталось стадо слонов. Следующим неприятным открытием оказалось то, что мои руки были скованы наручником - я обнаружила это, попытавшись перевернуться набок. Ноги оказались закованы тоже. К счастью, запястья были лишь скреплены между собой, а не зафиксированы у изголовья кровати - так же, как и браслеты на лодыжках просто оказались соединёнными тонкой цепью, лишь немного длиннее, чем цепь между руками. Превозмогая слабость и тошноту, я всё-таки справилась с управлением собственным телом и оказалась на боку. Моему взору открылась небольшая комната, обставленная весьма скудно, но определённо недёшево. Шёлковая простыня, в которую я теперь уткнулась лицом, была новой - судя по запаху - и явно дорогой. Панельные стены были на первый взгляд сделаны из очень качественного материала. С двух сторон комнаты были окна, плотно занавешенные тяжёлыми тёмными шторами.

Глухо застонав, я постаралась встать. Первая попытка не увенчалась успехом, как и вторая и третья: цепи на руках и ногах мешали лёжа установить равновесие и без того страдающего тела. Наконец, с четвёртого раза мне удалось сесть, и мои голые ступни утонули в пушистом ковре. С трудом встав, я попыталась оглядеться. Кровать, на которой я лежала ещё минуту назад, была очень красивой: широкая, с резными изголовьем и изножьем, несколькими подушками и роскошным балдахином.

В одном конце комнаты обнаружилось две двери, едва заметные на панельных стенах. Я бы сказала, что бросилась в ту сторону, но, учитывая моё состояние и скованные лодыжки, скорее всего, я просто заковыляла туда. И едва не застонала от разочарования - за одной дверью оказалась удивительно простенькая в контрасте с комнатой ванная (только унитаз да душевая), а за другой - шкаф, полный разнообразной одежды. Одного взгляда на гардероб хватило, чтобы понять: вся эта одежда предназначалась для меня. Совпадал не только размер - тут как раз и не было ничего удивительного, даже если учитывать мои лишь немного округлившиеся после родов формы, - но и стиль, как раз что-то подобное я предпочитала носить до свадьбы. Тонкие полупрозрачные блузочки, брюки, узкие настолько, что, казалось, сейчас лопнут даже на моей худосочной заднице, юбки, которые можно было бы принять за широкий пояс… Я подавила приступ тошноты, решив, что мне надо срочно искать выход из этого странного места.

Я вернулась в ту сторону, где были окна. Но разочарование едва не заставило меня вскрикнуть - за плотно закрытыми шторами обнаружилась лишь глухая стена. Я впервые с момента пробуждения задумалась - а что, собственно, тут происходит? Какие цели преследовал человек, поместивший меня сюда? Может быть, кто-то решил так жестоко и несмешно разыграть меня? Или, возможно, меня похитили ради выкупа?

Мне недолго пришлось стоять, пялясь в стену, прежде чем справа от меня скрипнула незамеченная мною ранее, искусно скрытая в деревянных панелях. Я слегка повернула кружащуюся голову в сторону скрипа - человек, открывший дверь, стоял чуть в тени, ещё не зайдя в комнату, так что я не могла бы разглядеть его, даже будь моё зрение в ту минуту таким мутным от тошноты и, очевидно, недавно полученного сотрясения мозга.

- Кто вы? - хриплым от долгого молчания, слабым от головокружения и дрожащим от неуверенности за свою жизнь голосом спросила я. - Зачем вы привели меня сюда?

В следующую минуту я лишь усилием воли сумела сдержать рвущийся из груди вопль и устоять на подкашивающихся ногах.

- Детка, - произнёс до боли знакомый и до дрожи ненавистный голос, и его обладатель вышел из тени, оказавшись в комнате. - Зачем же ты встала? Тебе не стоит вставать ещё несколько дней. Не стоит шутить с сотрясением мозга.

Интонации были такими заботливыми, словно всё было нормально и правильно, и Хэнк Дуайт был по-прежнему моим бойфрендом, просто-напросто переживающим за моё здоровье.

- Какого… - начала было я, но речь и сознание всё-таки предали меня, и колени стали подгибаться быстрее, чем я успела что-либо сказать или хотя бы подумать. Последним, что я запомнила, были поймавшие меня руки подскочившего в мгновение ока Хэнка - а потом меня снова накрыла спасительная темнота.

*

Так странно - я не произносила его имени вслух уже несколько лет. Да и не только вслух: мысленно я тоже старалась не возвращаться к этой части моего прошлого.

Мне было немногим больше шестнадцати, когда мы с Хэнком познакомились. Он был старше меня на девять лет, и мне это казалось огромной разницей в возрасте. Но тот факт, что я привлекаю такого “взрослого мужчину” казался мне необыкновенно лестным. Добавлял огонька к моей лести и такой момент: Хэнк был довольно успешным, хотя и не сыскавшим мировой славы музыкантом. Он играл на гитаре, пел и писал песни для популярной на калифорнийских площадках группы.

Стоит отдать ему должное: музыкантом он был поистине талантливым. Из-под его пера выходили чудесные строки, создающие удивительную гармонию с написанной им же музыкой. И, исполняя эти песни своим красивым, поставленным низким голосом, он довольно быстро завоевал юное девичье сердечко. Наш роман развивался бурно и под наблюдением папарацци. Всё казалось просто замечательным, мне, казалось, больше не о чем было и мечтать; мы провели вместе восхитительный год, прежде чем я начала осознавать, что в наших отношениях что-то идёт не так, как должно бы. И, когда я узнала причину своего беспокойства, отчаянию моему не было предела.

Хэнк сидел на героине. Это пристрастие появилось у него уже в тот период, когда мы были вместе. Конечно, он порой баловался травкой, амфетамином и другими, как он их называл, “стимулирующими творческий процесс” веществами. Влюблённая без памяти, я закрывала на всё это глаза, убеждая себя что “стимуляторы” не вызывают зависимости. Но употребление героина стало для меня огромным камнем преткновения для продолжения этого романа. Я много раз умоляла Хэнка бросить это “баловство” (именно этим словечком он называл своё пристрастие), ставила ультиматумы, грозилась уйти. Последнее на него даже действовало по первым порам, он завязывал, но после снова неизбежно срывался.

Вы знаете, что и я не была такой уж фанаткой здорового образа жизни; было бы лукавством сказать, что я просто не переносила рядом с собой человека, чья любовь к наркотику была сильнее привязанности ко мне. Но зависимость Хэнка никак не вписывалась в мою картину “радужного будущего”. Ту картину, где домик на побережье сиял издали белоснежным кирпичом, окружённый голубым забором, где любящий и любимый муж играл в свете закатного солнца с детишками, где была будка с огромной собакой и бесконечное счастье - то, о чём я мечтала с детства. И, конечно, безнадёжному наркоману в этой картине места не было. Да и флёр первой влюблённости к тому моменту рассеялся, и я стала понимать, что, пожалуй, Дуайт - не “мой” человек.