Погрустила, погрустила молодая супруга — да и смирилась. Сказа-но же: плетью обуха не перешибить!

На княжеском съезде в Долобске решили: в поход идти зимой, ко-гда степь покроется снегом и наступит бескормица для половецких ко-ней, ибо половцы ни сена, ни жита впрок не заготавливают, а скот свой, в том числе и коней, держат на подножном корме. Святослав большого участия в работе съезда не принимал: и без него умных голов было пре-достаточно. Зато там он впервые познакомился с сыном переяславского князя, Юрием Владимировичем, о котором раньше только и знал, что тот, как и он, женат на дочери хана Аепы.

Юрий был очень похож на своего отца: рыжеват и темноглаз; тот же нос с горбинкой и волевой подбородок. Только в движениях пошел не в отца: скор и порывист.

— Ну, что, сестричи, — шутливо хлопая дланью по плечу Святосла-ва, спросил князь Владимир, когда княжеский совет был окончен, — по-знакомились? — И, увидев подтверждающие кивки обеих голов, про-должил: — Вам, братья и свояки, теперь сам Бог велел друг за дружку держаться!

— Это еще почему? — поднял на отца очи Юрий.

— А потому, что вы теперь дважды родственники: по общему кор-ню нашему и по женам-сестрам. Понятно?

Последний вопрос относился к обеим княжичам.

— Понятно, — в разнобой и без особого восторга ответили Святослав и Юрий, не предав, впрочем, услышанному большого значения. Просто поддакнули князю, чтобы тут же и забыть. А зря, княжеские слова ока-зались чуть ли не пророческими.

— Вот и замечательно, — обронил переяславский князь и заспешил по своим делам далее: не любил переяславский князь праздности и без-делья.

В пятый день второй седмицы[35] Великого поста[36] на Альте собра-лись дружины киевского князя Святополка с сыном Ярославом, которо-го из-за его молодости чаще величали Ярославцем, князя переяславско-го Владимира Всеволодовича с сыновьями Вячеславом, Ярополком, Андреем и Юрием, черниговского князя Давыда Святославича с сы-новьями Владимиром, Ростиславом, Всеволодом, Святославом и Изя-славом. С ним также были племянники, сыновья Олега Святославича: Всеволод, Глеб и Святослав. Сам же Олег Святославич, в последнее время часто подвергавшийся различным телесным и душевным скорбям-болезням, сославшись на недомогание, от похода отказался, но вместо себя в помощь сыновьям направил своего опытного воеводу Петра Ильина, пришедшего с ним в Чернигов из Тмутаракани, наказав при этом, чтобы воевода особо присматривал за сыном Святославом.

— Млад, а потому неразумен.

— Не беспокойся, князь, присмотрю, — пообещал воевода. — В беде не оставлю.

То ли действительно Олег Святославич недомогал, то ли не желал расставаться с новой наложницей, молоденькой половчанкой из тех, что прибыли в качестве служанок его новой невестки — неизвестно. Воз-можно, не хотел иметь конфликтов со своими половецкими родствен-никами, многочисленными Осолуковичами и Аеповичами, не раз выручавшими его в дни межкняжеских распрей и войн, Бог его знает. Но что от похода отказался, то отказался…

Так уж сложилось, что после его второго брака в 1090 году на хан-ской дочери, первая супруга Феофания, верная христианской морали однобрачия, кровно обиделась, принятого у половцев многоженства мужа не признала, ехать с ним в Чернигов отказалась. По негласному соглашению с князем Олегом осталась в более привычном для нее и чем-то даже похожем на родной Родос Тмутараканском княжестве. Возможно, присутствие вечно волнующегося моря и людской разноголосицы в древнем Тамутархе — столице княжества грело душу греческой патрицианке, напоминало что-то родное, близкое и понятное. Тем более, что рядом были не менее шумные: древний Пантикапеем и русский град Корчев, расположенные по ту сторону Киммерийского залива и также напоминавшие далекую родину.

Жить без величественного, выстроенного из светлого камня Таму-тарха, или Тмутаракани, как было принято называть этот город среди не столь великого русского населения, она бы уже не смогла. Покинув, сильно бы грустила и сникла, как олива без дождя. В далеких лесных и непонятных ей русских городах уж точно никому не была нужна ее хо-зяйственная хватка, организаторские способности, острый ум, южная красота властолюбивой женщины. Как была бы не нужна даже когда-то заказанная ею у греческих мастеров серебряная печать с надписью на бессмертном языке эллинов «Архонтисса Матрахии, Зихии и Хазарии».

Если Олег, покинув Тамутарху, или Тмутаракань, чувствовал себя в Чернигове как рыба в воде, то Феофания была бы там тоже рыбой, но выброшенной из воды на берег и задыхающейся от непривычной среды. Потому-то покидать полюбившийся ей город она не собиралась ни под каким видом. Вместе с тем не раз просила Олега Святославича рас-статься с половчанкой и возвратиться в Тамутарху, но тот лишь отмахи-вался от нее, как от надоедливой своим жужжанием мухи, отделываясь короткой фразой, что на Руси дела делаются не в Тмутаракани, распо-ложенной у черта на куличках, а в Киеве, Чернигове и Переяславле.

— Пора бы знать! — злился Олег.

Феофания, как истинная патрицианка и византийка, мать трех кня-жичей, правда, сын Иоанн вскоре умер, и княжны Анастасии, была гор-дой женщиной, а потому смиряться с положением всего лишь тени при супруге не желала. И как следствие этого между ней и супругом нача-лись частые раздоры, приведшие к тому, что Олег полностью отдалился от нее и демонстративно проводил все свое время у новой законной же-ны, молодой и по-своему красивой. Даже находясь первоначально в Тмутаракани, Олег и половчанка Анна жили уже в отдельном дворце от Феофании. А после того, как Анна стала что ни год приносить ему сы-новей, то он и старших своих Всеволода и Глеба забрал у Феофании и отдал Анне. С Феофанией же осталась только дочь Анастасия.

Когда же Олегу удалось при поддержке нового тестя, хана Осолу-ка, и его степных воинов отобрать у Мономаха Чернигов, то Анна с ра-достью переехала вместе с ним и детьми в этот город, а Феофания оста-лась в Тамутархе как бы в качестве представителя князя на этой земле.

В Тмутараканское княжество чуть ли не ежедневно прибывали то купцы, то послы, и это требовало постоянного присутствия князя для решения государственных дел, а Олег не мог отлучиться из Чернигова, поэтому предложение Феофании, находясь в Тмутаракани, заниматься вопросами урегулирования отношений с соседями, пришлось как нельзя кстати.

Со временем, Феофания, войдя в роль правительницы обширного русского княжества, действовала уже без оглядки на князя Олега, решая все вопросы по собственному усмотрению. Олег понимал, что супруга хитрит и злоупотребляет его доверием, но сделать ничего не мог: ну не пойдешь же войной на собственную жену. Да и в измене ее обвинить было трудно: она, будучи от природы не только женщиной властолюби-вой, но еще и смышленой, всегда действовала от имени князя.

Впрочем, такой поворот событий, по-видимому, устраивал не только ее, но и в определенной мере князя Олега, развязав ему руки как в делах любовных, так и внутрикняжеских. Однако самолюбие его было уязвлено, а потому он старался о Феофании не упоминать, чтобы не бе-редить старую рану. А чтобы хоть какой-то контроль иметь над первой, а на деле уже бывшей, супругой, отправил в Тмутаракань своего млад-шего брата Ярослава Святославича. Такой демарш Олега теперь уже не нравился Феофании, единовластие которой стало вдруг ограниченным, но она смирилась с этим, чтобы, вообще, всего не лишиться. И, как по-говаривали досужие тмутараканцы, даже стала тайной любовницей кня-зя Ярослава. А почему бы и не стать — ведь женщина была видная и многим желанная.

Будучи по натуре довольно воинственным, не лишенным личной храбрости и мужества, князь Олег был не против похода в Степь, но из-за родственников жены, а теперь и младшего сына, приходилось отка-зываться, находя благовидные предлоги, хотя бы сказавшись больным.