Святослав знал, что такие новшества в Русской Правде многим боярам-вотчинникам да торговым гостям, чаще всего ссужавшим заем-щикам деньги и товары, не нравились. Считали, что Мономах урезал их власть. Но сам Святослав Ольгович к этому относился равнодушно, по-скольку собственного удела не имел, особой нужды в холопах не испы-тывал, обходился тем, что давал от щедрот своих стрый Давыд Свято-славич. Впрочем, особо задумываться об этом, находясь в очередном походе, было некогда.

Голод вызвал ропот не только у простых горожан Минска, но и среди дружинников. Это, в конце концов, привело к тому, что князь Глеб был вынужден просить прощения у всех князей русских, пришед-ших с великим князем под стены Минска. И только после того, как все князья, в том числе и князь Святослав Ольгович, попросили Владимира Всеволодовича простить Глеба, тот был прощен и, после крестного це-лования о прекращении козней и разбойных походов на русские княже-ства, оставлен на своем столе.

А еще в этот год пришлось Святославу Ольговичу со своей малой дружиной ходить с ратью Мономаха против византийского императора Алексия Комнина[65] на берега Днестра и Дуная. Все потому, что импера-тор сначала изгнал из земли греческой зятя Владимирова, царевича Ле-она, женатого в 1104 году на дочери Владимира, Марии, а потом, вооб-ще, через подкупленных иноплеменников, отравил, опасаясь за свой трон. Русская рать, ведомая воеводой Иваном Войтишичем,[66] за глаза называемым Волховичем за волосяную поросль, густо растущую не только на голове, но и по всему лицу, заняла несколько Дунайских го-родков в ожидании прибытия основных сил. Эти воинские силы должны были привести великий князь и его сын Мстислав Владимирович, пере-веденный Владимиром из Новгорода в Вышгород. На место же Мсти-слава в Новгород был отправлен его шестнадцатилетний сын-первенец Всеволод, рожденный от брака с Кристиной Шведской, дочерью короля Инге Стенкельсона.

Находясь в этом походе, русские дружины вели себя не так, как с половцами: во взятых городах пожаров и погромов не устраивали, жи-телей не грабили и не насильничали, только обложили данью, необхо-димой для пропитания ратников. Даже воинских начальников и госу-дарственных мужей, поставленных там императором Алексием, изгнав с мест, не казнили, а только содержали под стражей в узилище. Дома в городах, в которых довелось побывать Святославу Ольговичу, были не только из дерева, но и каменные. Каменными же были почти все церкви, что особо удивило молодого князя. Удивило его также и то, что в боль-шинстве домов, даже не знати, а купцов и ремесленников, в окнах было стекло, так редкое пока что на Руси.

«Стану настоящим князем, — мечтал Святослав Ольгович, любуясь тем, как солнечные зайчики весело порхали, отражаясь в оконном стек-ле, — прикажу купцам привезти столько стекла, чтобы весь свой пре-стольный град остеклить».

Довольно часто он посещал храмы и городские ратуши, где, благо-даря знанию греческого языка и греческой письменности, подолгу про-сиживал в пыльных помещениях, перебирая тяжелые фолианты. При этом никогда не забывал поинтересоваться: нет ли каких древних книг, и если таковые попадались, то всеми правдами и неправдами старался их заполучить, истратив для того немало серебряных сестерциев и золо-тых солидов.[67] И если другие князья и воеводы, участвовавшие в Дунай-ском походе, в поясных кисах,[68] искусных ларцах и переметных сумах везли золотые и серебряные монеты, украшения, кубки и блюда, то Свя-тослав вез книги и нимало не жалел о том. Собрать библиотеку, похо-жую на ту, что когда-то имелась в далекой Александрии, было еще од-ной мечтой молодого черниговского князя. И мечта эта могла быть вполне осуществима, если бы киевский князь повел объединенные рус-ские дружины на Константинополь — Царьград, как делали это Олег Вещий, Игорь Рюрикович и Святослав Игоревич. В Царьграде нашлось бы много книг, на любую библиотеку хватило бы…

Впрочем, не только книги интересовали молодого князя. В отличие от своего тезки и двоюродного брата Святослава Давыдовича, прозван-ного Святошей за тихий нрав и любовь к церковным обрядам, отпрыск Олегова семени имел интерес и к женщинам: знойным гречанкам, за-стенчивым болгаркам, развязным венгеркам и страстным валашкам.[69] Впрочем, не обижал он своим вниманием и словенок, и македонок, и сербок. Что и говорить, любвеобильный был князь. Дня не проходило, чтобы Святослав Ольгович не волочился за очередной пассией. Спра-ведливости ради стоит отметить, что не только князь питал повышен-ный интерес к прекрасному полу, но и прекрасный пол не очень-то дол-го оборонял свои «девичьи крепости» перед осадой со стороны Свято-слава, который к этому времени стал уже настоящим витязем. Причем, такая слабость была присуща не только в среде «жриц любви», но и в среде вполне благополучных семейств.

Тело черниговского князя еще не утратило юношеской стройности и гибкости, зато плечи раздвинулись до косой сажени. Чистое загорев-шее, но не утерявшее своей прежней румяности лицо, смотрело на ок-ружающий мир мужественно и гордо. Пронзительный взгляд карих глаз, тонкий чувственный нос, аккуратные и немного пухлые губы, вы-сокое чело и локоны падающих до плеч светлых волос — делали его образ неотразимым и притягивали девиц к нему, как огонь свечи манит и притягивает к себе красивых и легковесных бабочек. К тому же ни родители, ни сам Господь Бог не обидели его силушкой, игравшей в каждой жилочке, в каждом мускуле. Мужская сила и красота — это такая жгучая смесь, которая любую женщину сражает наповал.

Но большой поход не состоялся, так как император Алексий испу-гался и запросил мира, направив в Киев несколько епископов и митро-полита с великими дарами: венцом золотым царским, пурпурной хла-мидой, одеваемой только царями да императорами, поясом, украшен-ным драгоценными камнями, чашей из сердолика, наполненной само-цветами, и золотой же скипетр — знак царской власти. Кроме того, им-ператор Алексий в посланной им грамоте называл Владимира Всеволо-довича равным себе государем, братом и царем, а также пообещал взять внучку Владимира за сына своего Иоанна. Сыну же покойного Леона, Василию, дал несколько городов по Дунаю из владения его отца и большой денежный откуп.

Владимир Всеволодович, будучи правителем не только решитель-ным, но и мудрым, посчитал, что в данном случае лучше иметь синицу в руке, чем журавля в небе, тем более, что удержать дунайские городки за собой было делом довольно-таки проблематичным, принял дары и заве-рения византийского императора и заключил через послов с ним мир.

Пока Святослав с воеводами киевского князя занимал греческие городки по Дунаю, сын великого князя Ярополк Владимирович Переяс-лавский и старший брат Святослава, Всеволод Ольгович, со своими дружинами ходили на половцев к Дону, пленив городки половецкие Балин, Чевшлюев и Сугрин. Их дружины дошли до предгорий Кавказа, где Ярополк, столкнувшись с ясами,[70] принудил их князя выдать за него замуж свою дочь Марию, с которой по возвращении в Киев венчался в храме святой Софии.

На этой свадьбе Святославу быть не довелось — помешали дела ратные, но на свадьбе брата Всеволода и внучки Мономаха от сына Мстислава, Агафьи, случившейся в том же году, он побывал, отменно повеселившись и потешив свою плоть с перепившимися служанками молодой княгини.

— Что, Святослав, — подшучивал над ним брат Игорь, узнав о его ночных похождениях с сенными девками, — мед губ жены прогоркл — и на девичий нектар потянуло? — явно намекая на то, что половчанка Еле-на уже стала надоедать и приедаться.

— Чья бы корова мычала, — без обиды, даже с легкой бравадой ото-звался Святослав, потягиваясь до хруста в костях, — а чья бы и помолча-ла. Думаешь, не видел, как положил ты глаз на дочь боярскую Улепу? Видел! Да молодцу то не в зазор. Сумел девку уломать — вот и славно! Ну, а если нет, то на нет и суда нет…