— Не переживай, — теперь посочувствовал и старший брат. — Это с непривычки. Бывает. Обвыкнешь чуток — само пройдет!

И оставил младшего княжича в покое, занявшись проверкой ос-тавшихся в живых дружинников. А также необходимо было дать распо-ряжение о подборе и переносе к санным возкам тел убитых и тяжело раненых дружинников и кметей. Русский обычай требовал, чтобы пав-шие в битве воины были по возможности доставлены домой, отпеты в церквях попами и погребены с подобающими воинам почестями; чтобы их родственники справили по ним заупокойные тризны, а повергнутый враг не мог надругаться над их могилами.

В четверг, 24 марта, считай, через месяц от начала похода, русские дружины, окрыленные победой над сугровцами, пришли к Донцу. Кон-ные разъезды, высылаемые в степь, доносили о близком присутствии половцев, поэтому князья, посовещавшись, приняли решение остано-виться тут и дать отдых дружинникам и ополченцам.

Ночь прошла спокойно. Но когда утром князья стали выстраивать дружины, чтобы идти дальше, то обнаружили неподалеку множество половецких полков, изготовившихся к бою.

— Будем ждать в обороне или же сами нападем первыми? — спросил князей Святополк, собрав по такому случаю очередной княжеский со-вет.

— Сами выступим, — как о давно продуманном и вполне решенном деле, категорично отозвался переяславский князь. — У наших воев дух победы высок, сил им придает. А половцы нашими победами напуганы. Достаточно одного крепкого удара — и побегут.

— А вы, братья-князья, как мыслите? — обвел Святополк остальных князей прищуренными то ли от блеска снега, то ли от природной хитро-сти и недоверчивости очами. — Согласны с переяславским князем-то, или как?..

— Согласны, согласны, — в разнобой, но вполне твердо и уверенно отозвались князья. — Тут, как говорится, надо ковать железо, пока оно горячо, пока в наших воях дух победный жив. Им сейчас не то, что по-ловцы, сам черт не страшен.

— Вот и ладненько, — не сказал, пропел киевский князь и добавил, уже обращаясь к Владимиру Переяславскому: — С Богом, князюшка!

— С Богом, так с Богом, — отозвался Владимир Всеволодович и приказал ведомому им церковному причту тут же отслужить благодар-ственный молебен на дарование победы русскому оружию.

Попы и монашествующие, встав в чело его дружины, запели гимн во славу Господа и его святого воинства, а затем, подоткнув полы чер-ных ряс за пояс, чтобы не мешали при движении, вместе с пешцами, ощетинившимися копьями и рогатинами, держа перед собой кресты и хоругви, устремились на врага.

Как и было заранее задумано, центр русской рати составили киев-ляне, слева от них расположились черниговцы с северянами и курянами, справа — переяславцы. Кроме того, конные полки прикрывали фланги и тыл русской рати.

Расстояние, разделявшее вражеские войска, быстро сокращалось. И вот произошел скоротечный встречный лучный бой, когда два шурша-щих потока стрел на какое-то мгновение закрыли солнце и небо, выис-кивая жертвы для своих жал, после чего рати сошлись в мечной и ко-пейной сшибке. Сеча была зла и упорна: русичами двигал дух только что одержанных побед и уверенность в своих силах, а половцами жажда мщения за гибель своих сородичей. Но вскоре половцы, не выдержав напора русских дружинников и пешцев, стали поворачивать назад. А вскоре совсем побежали с поля боя. Русские же полки, придерживаясь строя, называемого между собой как и во время кулачных боев «стен-кой», стали преследовать бегущего противника. В плен почти никого не брали — в горячке боя было совсем не до того — только секли.

Сколько верст преследовали русские дружины убегавших полов-цев, никто не считал, как не считал количества повергнутых врагов. Только надвигающаяся ночная мгла остановила наступательный порыв русских воинов: конников и пешцев.

— Собрать ратников, навести порядок в дружинах, — распорядился великий князь. — Отдохнуть и готовиться к завтрашнему бою.

Заиграли призывно трубы, замелькали в вечернем сумраке конные вестовые, передавая приказы князей. Закричали, надрывая голоса сот-ники и десятники, собирая вокруг себя оставшихся в живых воев, чтобы восстановить боевой порядок. Монахи, рудознатцы и костоправы[48] при свете костров оказывали помощь раненым. Тем, кому помощь людская была уже не нужна, тихим голосом шептали молитвы, провожая в мир иной.

До полуночи гомонил русский стан, а потом притих, натруженный дневной битвой. Только ночные дозоры не смыкали глаз, зорко вгляды-ваясь в ночную темень. Хоть и побиты были половцы, а все-таки…

Но половцы ни этой ночью, ни следующим днем вблизи русского стана не появлялись, дав возможность русским дружинникам субботу и воскресенье отдохнуть и перевязать чистыми тряпицами раны да помя-нуть глотком-другим медовухи павших товарищей. Монахи, расставив прямо в степи на невысоких сборных деревянных поставцах переносные алтари, иконы и прочие церковные принадлежности, отслужили благо-дарственный молебен по живым и заупокойный — по павшим.

В понедельник, 27 марта, на страстной седмице, русские дружины, придерживаясь боевого порядка, дошли до реки Сальницы, где, как за-пишут впоследствии ученые монахи-летописцы, «узрели половцев в великом множестве, словно лес стоящий против них». Святослав, уви-дев множество русских воев, вышедших походом в степь, счел по своей юношеской наивности, что их сила несметная, неисчислимая, но когда же узрел половецкие орды, то понял, что русичей всего лишь капля в людском море половцев. И стало тревожно и как-то душно, словно гор-ло перехватило невидимой вервью. «Неужто собралось все Поле Поло-вецкое?» — безмолвно вопрошал он братьев очами. «А то!» — хмурились также молча те.

Половецкие ханы решили русское войско разорвать на две части, чтобы потом, окружив каждую, проще было уничтожить, потому и бро-сили несколько тысяч конницы на центр русских полков, состоявший из киевских дружинников и ополченцев. Киевляне стойко приняли удар, выпустив в скачущую лаву по паре стрел — больше просто было не ус-петь — и выставив перед собой червленые щиты и жала копий, древки которых упирались не в снежный наст, а в твердь земли-матушки, для пущей крепости.

Стрелы сделали свое дело, проредили несущуюся лаву, но остано-вить ее не смогли. Не остановили ее и жала выставленных вперед ко-пий: даже мертвые лошади и всадники, подпираемые сзади воющими и дико ржущими живыми, смяли с разгону несколько рядов пешцев, увяз-нув лишь на восьмом или десятом. И началась рубка и сеча, страшная в своей безысходной обреченности. За яростным скрежетом и звоном ме-талла о металл не стало слышно ни людских стонов, ни предсмертных хрипов сотен и сотен лошадей.

Выполняя поставленную задачу, половцы вновь и вновь бросали на чело русских дружин все новые и новые лавы, идущие уже по трупам своих соплеменников. И киевляне не выдержали, стали прогибаться. Еще мгновение, еще один напор со стороны половцев — и беда: они по-бегут.

Находясь на правом крыле русской рати, переяславский князь, сам изрядно теснимый половцами, это скорее почувствовал каким-то внут-ренним чувством, чем увидел очами и понял умом. Почувствовал и принял решение.

— Воевода Дмитрий, — приказал он Дмитрию Вороничу, своему верному и опытному воеводе, — командуй тут!

— А ты, князь? — смахнув дланью кровь и пот с лица, поинтересо-вался воевода, уже успевший, как и его князь, побывать в сече с полов-цами.

— Я с детьми — к киевлянам! Иначе беда! — кратко бросил Влади-мир. — Не выдержат…

— Дружинников возьми, понадежней… — поняв замысел своего князя и не думая отговаривать его от рискованной затеи, посоветовал Воронич.

— Возьму. А еще черноризцев… мой последний резерв, как говорят ромеи, — скривил он в ироничной усмешке губы.

— Зачем? — не скрыл удивления воевода.

— А пусть своим бесстрашием сильных духом — воодушевят, а ко-леблющихся — сделают сильными. Затем и брал… — коротко, с приды-ханием, пояснил на ходу.