Впрочем, расстраивали рыльского князя не только мысли о дряхлости воеводы. Еще больше его беспокоили отношения с черниговским князем, который, как справедливо считал Василий Иванович, довольствоваться собственным поражением не станет. Вновь будет плести нити оговора и клеветы. «Теперь князь Василий Семенович мне ворог наипервейший, — определил для себя Шемячич статус соседа. — И я ему — должник. А долг на Руси с исстари платежом красен. Потому не поскуплюсь, отплачу сторицей. Дай только случая подходящего дождаться… Посеявший ветер должен пожать бурю».

Несмотря на заключение «вечного мира», Сигизмунд Казимирович соблюдать его не собирался. Мало того, что он позволял своим шляхтичам собираться в отряды и нападать на порубежные земли Московского государства, он всячески науськивал крымских ханов на поход против Москвы. Обещал за это золото, но еще больше манил несметными богатствами, имевшимися в русских городах. И само собой — красивыми русскими полонянками.

Одряхлевший хан Менгли-Гирей уже не мог держать в узде своих многочисленных сыновей и внуков, мечтавших о богатстве и воинской славе. И вот весной 1512 года царевичи Ахмат-Гирей и Бурнаш-Гирей, собрав орду в тридцать тысяч сабель, повели ее на московские земли.

Высланные заранее в глубь Дикого Поля дозоры, следившие за передвижениями татарских орд по шляхам и сакмам, вовремя заметили приближение беды. Тревожные сигнальные дымы, обгоняя всадников, заставили всех жителей края спешно бросать работу и вместе с семьями искать убежище в ближайших лесах и яругах. В Рыльске ударили в набат, созывая горожан на защиту града. Василий Иванович призвал к себе Дмитрия Настасьича, поставленного воеводой после кончины Прохора Клевца, и приказал выдвинуться с конными полками к порубежью.

Со всей силой татарской вступать в сечу даже не думай, — напутствовал бывшего тысяцкого. — Сомнут и не заметят. Что им твои две тысячи, когда их может быть несколько десятков тысяч. Действуй больше из засад, наскоками. Помни, у них любимое дело — загон. Разбрасывают свои крылья широко, чтобы как можно больше захватить пространства. Тут они кулак разжимают и норовят действовать отдельными отрядами — чамбулами. Потому нападай на отдельные отряды, оторвавшиеся от главных сил. Налетел, как сокол, нанес удар — и назад, чтобы подкрепление не успело к ним подойти. Если же втянешься в долгую сечу, считай, пропал…

Молодой воевода хоть и сам все это знал, но выслушивал молча, не перебивая князя. Только желваки временами пробегали по его смуглому лицу, едва-едва начавшему опушовываться бородкой и усами. На воеводе легкая кольчуга, шелом. Князь пока без брони, в обычном повседневном одеянии. Врага все же близко нет, так к чему тяжесть таскать.

— Ты понял? — вопрошает Василий Иванович с хрипотцой в голосе.

Сказывается напряжение последних часов.

— Понял, — спокойно заверяет воевода. — К граду врага не допустим.

— Не зарекайся, — одергивает князь. — Главное, сбереги дружину. А враг, даже если и доберется до града, взять его не сможет: какой-никакой, а запас пушек и пищалей у нас есть. Отобьемся. Степняки не любят пушечного боя, им дай сечу на просторе… Ты же помни, что за тобой не только Рыльск. Но и Ольгов, и Курск, и другие городища до самой Рязанской земли, до Мценска и Тулы, что государь в прошлом году заложил… Не дай ворогу напасть на них. Там такой обороны градам нет. Ты — ныне всему этому краю оборона…

Проводив воинство на порубежье, Василий Иванович стал думать о защите града, вооружая ремесленный люд и прибывающих из волостей крестьян. Не забыл он послать конных вестовых к своим соседям в Трубчевск и к сыну Ивану в Новгород Северский. Сыну-наместнику приказывал присылать подмогу в Рыльск. «Только конную! — подчеркивал в грамотке. — Пешцев и здесь достаточно». Послал он нарочного и в Брянск к государевым воеводам, чтобы готовились к отражению вражеского нашествия. Однако на душе было тревожно. «Эх, был бы жив Прохор Клевец, — вздыхал не раз, — мне было бы спокойнее. А так…»

Никаких родственных чувств к новому воеводе князь Василий Шемячич не испытывал. Поставил на воеводство, следуя своим наблюдениям о его воинской сметке да совету покойного Клевца. Но в боярство не возвел, землицей не оделил. Это еще успеется. Не торопил и с женитьбой — холостым, не имеющим крепких корней, куда проще управлять и повелевать. Под жилье отдал один из своих домов на посаде, что поменьше прочих. К чему зря простаивать да пустовать, приваживая всякую нечисть. Пусть пользуется княжеской добротой — возможно, вернее будет… Для прислуги по дому отправил своих челядинцев: и с домашним хозяйством справятся, и за воеводой присмотрят, что немаловажно…

И пока было тихо, Дмитрий, действительно ухватистый молодец, напоминавший князю самого себя в такие же годы, в том числе и обличьем: ростом, фигурой, походкой — отменно справлялся с обязанностями. А как проявит на рати — это покажет только рать.

Добравшись до порубежья Северщины Муравским шляхом, татары свернули на Изюмский, нацелив острие набега на земли Рязани. Ни рыльский князь Василий Иванович, ни другие северские князья не знали, что Сигизмунд, натравливая татар на Московское государство, просил северские городки не трогать, так как считал их своими. Считал, что они временно отошли к Москве и скоро вернутся вновь под корону Литвы. А кто, будучи в уме и твердом рассудке будет рушить свое?.. Этой точки зрения придерживались и в Крыму. Правда, на словах. На деле же алчные отпрыски хана Менгли-Гирея грабили и окраины Литвы, и окраины Польши. Доходили даже до Минска и Полоцка.

Вот и на этот раз несколько чамбулов то ли сбились с пути и заблудились в степи, то ли умышленно «завернули» в окраинные волости Рыльского удела в надежде на легкую добычу. Один из них, сабель в пятьсот, увлекшись поиском поживы, напоролся на полки рыльского воеводы Дмитрия Настасьича. Даже не напоролся, а был выслежен ертуальными рыльской рати, которые и «подвели» к нему свои полки.

Оценив обстановку, воевода приказал центру начать паническое отступление, заманивая врага, а флангам держаться, чтобы потом охватить противника со всех сторон. Не разгадав маневра, крымчаки попали в ловушку и были перебиты почти до единого. Немногим степнякам удалось вырваться из стальных клещей и добраться до своих сородичей в других чамбулах. Были потери и в рыльских полках. На войне без потерь не бывает. Но они были ничтожны и не шли ни в какое сравнение с потерями татар.

Не добившись успеха в Рязанской земле и не взяв самой Рязани (ее осаждал Бурнаш-Гирей), крымчаки с захваченным полоном повернули восвояси. Проводив незваных гостей за пределы края, еще раз успешно разбив в короткой схватке приотставший чамбул, прибыли в Рыльск и полки Дмитрия Настасьича. Порадовали князя случайной победой и воинской добычей — двумя сотнями коней да множеством оружия и доспехов, снятым с убитых степняков.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — шутил воевода, докладывая князю о делах ратных.

И в эту минуту так был похож на покойного князя Ивана Дмитриевича, что Василий Иванович невольно засмотрелся. Потом, правда, с внутренним недовольством сбросил с себя это наваждение. «Не хватало только слезу умиления пустить да с объятьями кинуться», — укорил себя.

— Что ж, с почином тебя, Дмитрий, — поблагодарил довольно сухо. — И впредь так действовать. Дружину не распускать. Думаю, ей еще найдутся дела.

— Буду стараться, светлый князь, — совсем по-боярски склонил голову Дмитрий.

«Ишь ты, — усмехнулся про себя князь, — гордость воинскую показывает. Ну-ну…»

В следующем году в Вильне умерла королева Елена Иоанновна1, сестра московского государя. Это печальное событие, похерив «вечный мир», стало поводом к началу новой войны между Московским государством и Литвой. В Москве верили в слух, что вдовствующую королеву отравили. Вот Василий Иоаннович и решил отмстить литовским панам и самому Сигизмунду за смерть сестры. Но так как до Вильны было далеко, то московские рати 19 декабря, несмотря на морозы и метели, двинулись с обозами и пушками к Смоленску. Собрался к Смоленску и князь Шемячич, но из Москвы прибыли служивые люди, которые в грамотке и устно довели слово государя: оставаться на уделе и беречь земли от крымчаков и литовцев.