— Так что предлагаешь? — прищурившись от яркого солнца, не желавшего покидать зенит, спросил князь шляхтича.
— Остановиться на постоялом дворе, — не задумываясь, как о само собой разумеющемся, отозвался Януш. — Там не только кров над головой, но и харчевня имеется, где, конечно, оберут, однако и от голода умереть не дадут. И кони наши будут пристроены: напоены, накормлены и почищены.
— Тогда веди.
— Один момент, — засуетился Януш, озираясь по сторонам. — Вот горожан расспрошу, где тут харчевня поприличнее, — кивнул он длинноволосой главой под красной бархатной шапочкой с длинными петушиными перьями, — да и тронемся…
Сказав сие, тут же направил коня к двум полякам-зевакам, остановившимся невдалеке поглазеть на русский отряд.
Постоялый двор и трактир при нем отыскали быстро. Народу в трактире, к счастью для наших путешественников, почти не было. Слуги трактирщика, не зная, кто прибыл, но наметанным глазом определив, что пожаловали богатые гости, завертелись волчками. Чувствовали, прохиндеи, поживу. Коней расседлали, напоили, завели под навес, задали сена в ясли. Оказали честь князю и его людям, усадив за длинный стол, предварительно смахнув с него тряпкой крошки и остатки прошлого пиршества. Заодно вспугнули рой жирных мух, с неохотным ворчанием поднявшихся с крышки стола и тут же вновь усевшихся на нее.
Особенно усердствовали две молодые полнотелые краснощекие бабы, расставлявшие деревянные миски с яствами и кувшины с вином. Дышали жарко, как лошади после долгой скачки. А уж наклонялись над столешницей так, что казалось, еще чуток — и их пышные, молочно-розовые, колышущиеся от каждого движения груди так и вывалятся из глубоких разрезов кофт, порвав редкую шнуровку. По всему видать, эти разбитные бабенки были не прочь заработать серебряный грош и частным способом, окромя хозяйского куска хлеба.
Князь-наместник поморщился — привык в Рыльске к порядку и чистоте. Да ничего не поделаешь — не у себя дома. Приходится терпеть. Впрочем, обед был сытный: пара зажаренных молочных поросят, десяток куриных тушек, сочившихся жирком, гречневая каша, сдобренная конопляным маслом. И легкое белое вино. Многие рыльские дружинники, усердно уминая еду, громко отрыгивали прямо за столом. При этом, правда, не ленились и лишний раз уста крестным знаменем осенить, чтобы бесы в рот не вскочили. Опрокинув очередную чару вина, неспешно вытирали усы толстыми крепкими перстами, а жирные персты — о полы камзолов. Рушников в трактире не подавали.
Януш не только уплетал снедь за обе щеки, не только пощипывал за округлые телеса дородных служанок, каждый раз сладостно постанывающих от этого, но и успел с толстым кабатчиком парой слов переброситься. Выяснил, что короля в замке нет, что, по слухам, тот отправился в Киев. Поделился этим нерадостным известием с князем.
— И на сколь долго отбыл король? — мрачно воззрился тот на шустрого толмача.
И как тут не помрачнеть, когда отмахали столько верст — и все впустую. Знать бы про такой расклад игральных костей, так от Чернигова до Киева рукой подать. Дня на дорогу за глаза бы хватило. Конечно, сам рыльский князь-наместник еще ни разу не совершал похода от Чернигова до Киева, но он читал «Поучения» Владимира Мономаха детям своим. Потому знал, что этот великий князь около ста раз совершал поездки из Чернигова до Киева, управляясь за светлый день. Теперь вот опять немалый путь предстоял…
Кислинский что-то быстро залопотал по-польски с кабатчиком, потом пояснил:
— По слухам, до середины лета…
— Опять докука, чтобы не заела скука, — иронично пошутил Василий Иванович. — Только делать нечего, придется отправляться в Киев…
— На ночь, глядя, что ль?.. — не смог скрыть недовольства Кислинский.
Остальные, перестав жевать, уставились на князя. И без слов было понятно, что перспектива вставать из-за стола, усаживаться на уставших лошадей, никого из них не радовала.
— Зачем на ночь… — с полвзгляда оценив обстановку, отозвался Василий Иванович. — Переночуем тут. Дадим отдых и себе, и коням. А вот с утречка, по холодку, по росе и тронемся…
Все рыльские вои оживились, поддакивающе закивали кудластыми головами:
— По холодку да по росе — оно, конечно…
— А коней ночью не сведут? — насторожился кто-то из поживших на белом свете и немало повидавших рыльских бояр. — Земля-то чужая… Всяко случиться может… Не дай Бог, лихие люди пошаливают…
— Разузнай, — коротко приказал Яношу Василий Иванович.
Кислинский опять что-то быстро-быстро залепетал трактирщику. Тот слушал в пол-уха, отрицательно тряс курчавой головой, но при этом раза два исподтишка воровато зыркнул на князя и его сопровождающих быстрым черным глазом.
— Заверяет, что лихих людей в округе нет, — пояснил Януш после недолгих переговоров с владельцем трактира и постоялого двора. — Но я бы ему не очень доверял. Кажется, лишний злотый на нас заработать хочет, коли останемся ночевать…
— Что-то и мне его рожа не очень-то нравится, — выслушав Януша, поделился сомнениями с ближайшими дружинниками рыльский князь-наместник. — Больно на цыганскую да на разбойничью смахивает. И на поляка что-то мало похож трактирщик-то…
— Так он и не поляк, — тут же пояснил Януш. — Крещеный еврей. Выкрест. Они, евреи-выкресты, ныне всю Польшу по торговому делу к своим рукам прибрали… Куда ни плюнь, обязательно в них попадешь. Уж такие расторопные, такие расторопные, что ни нам, полякам, ни вам, русским, чета… В воду войдут и сухими выйдут.
— Тогда тем паче ухо востро держать надобно, — обеспокоился Василий Иванович и приказал младшим гридням Фомше да Прошке всю ночь быть у коновязи и за конями присмотреть. — Лето на дворе, не замерзнете… Да спать не вздумайте, — предостерег от дурости, — шкуру спущу.
Те заверили, что за всю ночь глаз не сомкнут, но при этом так вожделенчески поглядывали на служанок, что князь пригрозил:
— Чтобы о бабах да блуде и думать не смели. Башкой за сохранность коней отвечаете.
2
Давно подмечено, что человек полагает, а Бог располагает. Отбыть в путь по утренней свежести рыльскому князю и его сопровождающим не удалось. Как ни опасался Василий Иванович, как ни берегся, но пару коней кто-то ночью с постоялого двора, ворота которого оказались запертыми, свел. Сторожа — Фомша да Прошка спали же, как убитые. От них за версту брагой разило.
— Перепились, сволочи, проспали, — зло саданул сапогом под бока горе-сторожей князь-наместник.
Но те только недовольно чмокали губами да слюни пускали пузырями. Тогда Василий Иванович за грудки Януша:
— Ты привел. С тебя и спрос будет…
— Почему с меня? — завертелся ужом Януш. — С хозяина постоялого двора, с трактирщика спрос. Он позволил обидеть гостей… если не сам руку приложил.
— Так тащите сюда чертова трактирщика, — отпустив толмача, топнул в гневе ногой рыльский наместник. — Да поживее!
Бояре и вои толпой рванули за хозяином постоялого двора и трактира. Януш — впереди всех, спешил оправдаться. Притащили, награждая тумаками, забыв, что они не у себя в Рыльске, а в чужом граде, в чужой земле, где со своими уставами и ходу-то нет.
— Вот! — передали князю.
Тот с разворота сразу кулаком в ухо:
— Где кони, прохвост?
— Какие кони? — упал на колени трактирщик, вспомнив враз русскую речь.
— Наши! — дал пинка ему Василий Иванович, чтобы стал понятливее.
— А разве ваши не все на месте? — ожег черным глазом русских бояр и воев трактирщик.
— Не все. Двух коней нет, — стал успокаиваться князь, перестав пинать негодяя.
— Пан, возможно, шутит? — встал с карачек трактирщик. — Или хочет за счет бедного Иосифа Кактуся двумя новыми конями разжиться?.. Ведь все ваши кони целы, Маткой Боской клянусь!
— Как целы? — опешил от такой наглости Василий Иванович.
— Целы, — видя, как вокруг собираются заспанные челядинцы, осмелел хозяин постоялого двора. — Кого угодно спросите — целы. Любой вам скажет, что сколько вчера у вас коней было, столько и нынче имеется. Верно? — обратился он к своим слугам.
