Стол накрыт, но челяди не видать. Воеводы отпустили слуг. Меньше чужих глаз да ушей — собственным речам свободнее. В Москве, да еще после известных событий, когда друг друга чурались и опасались, много не поговоришь. В дороге — тоже. Оба слишком на виду. Разговоры могут пойти разные. Завистников-то много. А потом отдувайся перед царями да правительницей, что «я — не я и шапка не моя». За столом же — в самый раз.

— Да я ем, ем… — ловко орудуя ножом над поросенком, лежащим на изящном серебряном подносе, заверил Шеин.

— Вот и хорошо: ешь и разумей, — удовлетворился ответом Петр Васильевич. — И на меня, старого, за то, что называю тебя по-простому, Лексеем, то бишь, без отчества, зла на сердце не держи, не серчай. Ты мне в сыновья годишься. Моему Бориске, который ныне на воеводстве в Тамбове, уже за тридцать. А он, почитай, тебя десятком лет будет постарше. К тому же мы наедине… А при службе, на людях, как и положено, буду тебя по имени-отчеству, Алексеем Семеновичем величать.

— А я и не серчаю. Не в Думе боярской, чай, чтобы местами да родами величаться да местничаться. Впрочем, ныне и в Думе стараниями покойного царя-батюшки местничество отменено.

— Да, Федор Алексеевич, царствие ему Небесное, — мелко перекрестился Шереметев, — незадолго до своей кончины успел-таки отменить местничество. Это-то, как мне кажется, и привело к розни среди бояр да к бунту стрелецкому…

— И это тоже… — поддакнул Шеин. — Нарышкины и Милославские к власти тянулись, чтобы власть была всласть, а остальное боярство жизнями расплачивалось… Ладно уж полковники, которые жалованье стрельцам задерживали да их самих на собственных вотчинах работой принуждали…

— Точно, Лексей, точно. Оттого немало боярских родов лучшими людьми поплатились. И Ромодановские, и Долгорукие, и Хованские… А еще Артамон Матвеев, едва успевший из прежней опалы выйти… Это же надо такому быть?! Как сам жив остался — диву даюсь…

Сказав сие, Петр Васильевич, задумался. Даже серебряную вилку, давно вошедшую в обиход застолий знатных русских родов, отложил. Видимо, нахлынувшие воспоминания и переживания взяли верх потребностью насыщения. Молчал и молодой Шеин.

Воспользовавшись возникшей, честное слово, не по вине автора паузой, с позволения читателей, постараемся рассказать о самих воеводах и их родословных.

Род Шереметевых был, конечно, не таким древним, как род Рюриковичей. Но, как свидетельствуют старинные предания, именно на службу к Рюриковичам, а точнее, к великому князю московскому Симеону Гордому, в середине XIV века с южного берега Балтики прибыл боярин Андрей Иванович Кобыла. Он был расторопен как на бранном поле, так и на сыновей. От них же, среди которых был и Федор Кошка, образовалось до двух десятков боярских родов. Среди них Юрьевы-Захарьины, Романовы, Колычевы, Сухово-Кобылины, Коновницыны и другие. А праправнук боярина Андрея Кобылы — Андрей Константинович — получил прозвище Шеремет. Он-то и дал начало роду Шереметевых.

Род Шереметевых, как отметили выше, не был столь древним, как род Рюриковичей, со смертью Федора Иоановича утерявший свой царский скипетр, зато он был кровно близок к новой царской династии Романовых. Так, боярин Федор Иванович Шереметев в 1613 году был среди тех, кто активно ратовал за избрание на русский престол Михаила Федоровича Романова. Потом длительное время находился на ведущих ролях при этом царе. Не менее известны на Руси были его отец Иван Васильевич Большой и дядя Иван Васильевич Меньшой. Первый был сподвижником царя Ивана Васильевича Грозного и участвовал во многих походах — в том числе и в походе на Казань. Позже, правда, попал в опалу и окончил жизнь в Кирилло-Белозерском монастыре. Второй — также участвовал во всех походах и погиб под Колыванью.

Отец самого Петра Васильевича, Василий Борисович, едва не с отроческих лет находился на царской службе. В 1646 году, когда ему едва перевалило за тридцать лет, он уже командовал Сторожевым полком. И ходил с ним в Яблоново и Елец. А по прошествии двух лет он уже начальник Владимирского Судного приказа. С 1649 по 1652 годы воеводствовал в Тобольске. Не был и сторонним наблюдателем во время войны с Польшей из-за Малороссии — Украины. Правда, под Охматовым вместе с Богданом Хмельницким едва не попали в окружение войск магната Потоцкого, но пробились и с боями вышли к Белой Церкви.

Эта неудача привела к тому, что царь Алексей Михайлович Тишайший «поостыл» к нему, и два следующих года Василий Борисович «прозябал» в Москве. Однако уже в 1656 году он, по царскому слову, едет в Смоленск и занимается там укреплением города, снабжением продовольствием и боеприпасами действующей армии, размещением и презрением раненых, поступающих с полей битв. Проходит еще два года, и его направляют воеводой в Киев. Обстановка того требовала.

В 1660 году, командуя пятнадцатитысячным русским войском, преданный Юрием Хмельницким и полковником Цецюрой, он стойко сражается с превосходящими его в пять раз силами поляков и крымских татар. Поляки первыми предложили начать мирные переговоры и заверили, что позволят русским войскам с оружием уйти в Россию. Василий Борисович соглашается и оказывается обманутым. Мало того, что поляки позволили татарам пленить русских солдат и увести их в Крым, но и выдали им самого Василия Борисовича. Двадцать лет провел Василий Борисович в неволе и только в 1680 году был отпущен на родину. Но пожить в Москве долго не довелось. Смерть настигла его в 1682 году, во время стрелецкого мятежа.

Сам Петр Васильевич уже с 1644 года, будучи отроком, в качестве сокольничего начал царскую службу. Однако царь Михаил Федорович, вообще не любивший шумных игрищ и действ, а к этому времени еще и часто хворавший, в поле не выезжал. Потому царской охоты не случалось, и должность сокольничего оставалась скорее номинальной, чем действующей.

После смерти Михаила Федоровича новый юный царь Алексей Михайлович соколиную охоту возобновил. И Петру Васильевичу, тогда все еще Петруше Шереметеву, пришло время исполнять свои обязанности по-настоящему, без скидки на возраст. Но это его не страшило, а радовало. Юная душа Петра жаждала движений, приключений, славных дел. Поэтому бешеные скачки по лугам и долам, по полям и перелескам не только грели сердце, но и закаляли тело, готовя его к воинской стезе.

В 1646 году, во время свадьбы Алексея Михайловича и Марии Ильиничны Милославской, он, опять же, несмотря на юный возраст, был в числе поезжан. А вот к ратным делам приступил только после того, как у него и его первой супруги Анны Федоровны из рода бояр Волынских, родился первенец Борис.

Во время русско-польской войны за Украину, в 1654 и 1655 годах, он командовал отрядом легкой конницы, так называемым ертуалом. Отряд этот вел разведку впереди основных русских сил. За первый поход был возведен в стольники, а за второй стал главой стольников. Вполне успешный рост при дворе. Командовал он ертуальным отрядом и во время войны со шведами 1656–1658 годов. Участвовал в осаде Риги. Взять город не удалось, но опыт-то остался в его воинском багаже.

В 1658 году Петр Васильевич был направлен царем в качестве русского посла в Вильну на переговоры с поляками об избрании на польский трон Алексея Михайловича. Но поляков это не устроило. А заключение гетманом Иваном Вытовским Гадячского договора с Польшей стало причиной начала новой войны с поляками. И вновь разведывательный кавалерийский отряд, и вновь стычки с польскими войсками.

Военные действия способствуют более тесному знакомству с князьями Трубецким Алексеем Никитичем, потомком Гедиминовичей от князя Дмитрия Ольгердовича Брянского и Трубчевского, Ромодановским Григорием Григорьевичем, Куракиным Григорием Семеновичем и другими князьями и боярами. Но одно дело встречаться в царском дворце и совсем другое — на ратном поле, когда никто не застрахован от смерти. Отношения проще и надежнее. Не зря же говорится: «В поле съезжаются — родом не считаются». Поэтому с некоторыми военачальниками знакомство переросло в дружбу.