Да, зимняя охота — это прелесть! Солнечно! Морозно! Снег девственно блестит под солнцем, слепя очи! Смачно скрипит под ногами, жалейкой повизгивает под полозьями саней-дровней, похрустывает под копытами лошадок! Людской возбужденный, азартный гомон! Разнотонный лай собак! Ржание лошадей, от которых пар валит, как из печной трубы или волокового окошка курной, топимой «по черному» избы, дым! И тревожно и радостно одновременно! А тут еще скоро бивуак на заснеженной опушке, жаркий, искрометающий, постреливающий ветками, костер — и жареное прямо на углях костра, пропитанное смолистым дымком, сочное, обжигающее губы и нёбо мясо. Кра-со-та!!!
В 1180 году по рождеству Христову, 16 января умер Олег Святославич Северский. Быстро собравшись, поехали из Трубчевска на погребение. Провожая брата в последний путь, Всеволод, не стесняясь, плакал, ибо уважал Олега, как отца родного. Он ему и Игорю был защитой и опорой.
Погребли Олега Святославича в храме святого Михаила Новгорода Северского, упрятав домовину в каменный саркофаг, мрамором облицованный. В Чернигов тело на вечный покой не повезли — не любил покойник черниговских князей, с которыми не раз находился в распрях. А потому, будучи еще жив, написал духовную грамотку, приказав подготовить себе склеп при храме святого Михаила, в строительстве которого принимал самое живое участие, одаривая серебром и златом, парчой и поволоками.
«Этот град был моим при жизни и пусть останется моим также после смерти», — завещал Агафье и детям.
Оплакивала Олега и Агафья, простив мужу все прежние обиды. Осталась вдовствовать с тремя сыновьями. Приемному, Святославу, было уже около пятнадцати лет. Вполне взрослый княжич, которому пора было подыскивать невесту. Олегу шел десятый, а Давыду еще и трех не было.
Они с Ярославной как могли, поддерживали княгиню-подругу, стараясь утешить ее в горе. Не остались в стороне и Игорь, занявший по старшинству северский стол, и Всеволод, уважавший Агафью и любивший племянников.
«Не печалься, Агафьюшка, — повторяли они, — в беде не оставим ни тебя, ни сынов твоих. Помним братнину любовь да ласку. Не бросим. Он был нам щитом и опорой, и мы будет тебе и деткам твоим тем же».
И точно, не бросили, не забыли. Выделил Игорь из Северской земли удел Святославу Ольговичу со братией его меньшей — град Рыльск с волостью. Всеволод предлагал Путивль, но Игорь оставил Путивль за сыном своим Владимиром, которому десятый годок шел. Оставлял Агафью Ростиславовну в Новгородке Северском, но та, поблагодарив деверев, убыла после сороковин вместе со Святославом и меньшими своими в Рыльск, где вскоре оженила Святослава на Анастасии, дочери Ярослава Луцкого. Да так удачно оженила, что уже на следующий год та родила ей внука — себе со Святославом первенца, нареченного Мстиславом.
В тот же, 1180 год, преставился и Роман Ростиславич Смоленский, оставив княгиню Елену Святославовну вдовствовать в одиночестве, так как вуи Всеволода и Игоря, Ярополк и Мстислав Романовичи были чуть ли не старше дядьев своих. И не только жили отдельно от матушки с батюшкой к этому времени, но и град свой имели, построенный в Смоленской земле и названный Мстиславлем в честь Мстислава.
Помня незлобивость Романа Ростиславича, никогда не поднимавшего меч на северских князей, поскорбели и о нем, потужили о вдовой княгине Елене Святославовне, которой без мужа — опоры и защиты — придется ох, как несладко. Но, как говорится, «Бог не обидит — свинья не съест». Известное дело.
В стародавние, еще дохристианские времена, как гласит людская молва, когда умирал муж-язычник, будь он простой русич либо славянин или же муж княжеских кровей, то супруга его, не желая оставаться вдовой, добровольно уходила с ним в иной мир, взойдя на погребальный костер супруга. Позором считалось для женки жить без мужа. Но с принятием христианства на Руси нравы русов и славян, слава Богу, изменились. Вдовы не только не должны были следовать за покойным супругом своим, но и имели право на часть мужниного имения, оставшегося после него.
На похороны Романа Ростиславича, однако, не поехали. Во-первых, далековато, во-вторых, в возке — тряско, а на комоне в таком ее положении — неудобно. Кроме того, в то лето было непривычно жарко, что земля трескалась, а трава так высохла, что сама собой загоралась, и пожары гуляли по полям и лесам, а еще, если жители зевали, — по весям и градам. Во Владимире до сотни домов посадского люда сгорело да церквей четырнадцать.
Правда, Курск и Трубчевск сия беда, слава Господу, миновала. Но, главное все же было то, что она, Ольга Глебовна, вновь была непраздна, а потому, чтобы не лишиться плода, решили не ехать.
Следующий год стал знаменит тем, что Святослав Всеволодович, ввязавшись в склоку с другими князьями, в основном с Ростиславичами и Всеволодом Юрьевичем Суздальским, лишился киевского стола, который на этот раз достался Рюрику Ростиславичу.
Желая вернуть престол, но понимая, что ему одному с Ростиславичами и суздальским князем, которого к тому же поддерживали еще и рязанские, не справиться, Святослав Черниговский попросил помощи у северских, забыв прежние разногласия.
«Вот братьями называет, волости новые обещает, — сетовал Всеволод, придя к ней, ненаглядной касатке своей, во светлицу, чтобы полюбоваться новорожденным, нареченным Андреем, и делясь думками, — а к тому, что говорили мы ему с Игорем, когда он затевал распри, не прислушивался. И опять, как и во время кончины батюшки нашего, посулит… и обманет. Обязательно обманет, ибо обман у него уже в крови. Помогать такому — себе во вред… Но, с другой стороны, и без помощи оставить нельзя: если одолеет его Всеволод Юрьевич, то, прибрав к рукам Черниговское княжество, и на Северское позарится. Весь в родителя своего, которого не зря же Долгоруким прозвали, пошел. Да и братец его старший, ныне покойный Андрей Юрьевич, ему пример неплохой подавал, несколько раз на Киев хаживал… Да так, что низвел этот великий град, называемый во времена Олега Вещего «матерью городов русских», до состоянии многих других…»
Зная нелюбовь Всеволода Святославича к княжеским распрям, его неприятие союзов с половцами, а также его честность и порядочность, Святослав Всеволодович в поход против смоленских князей и Всеволода Юрьевича Суздальского взял брата своего Ярослава. В подручники — сыновей Всеволода, Олега, Владимира да Мстислава (еще один его сын, Глеб Святославич, в это время находился в плену у суздальцев), а также Игоря Святославича. Чернигов же оставил на курского князя.
«Только Всеволоду Святославичу могу оставить сей град, зная его верность слову и честь рыцаря», — заявил высокопарно, как польские князья и короли, с которыми был не только в дружбе, но и в родстве.
Поход этот, как и другие походы черниговского князя против смоленских князей, успехом не увенчался. Лишь град Дмитров, возведенный ее дедом Юрием Владимировичем на месте рождения Всеволода-Дмитрия, в Суздальской земле спалил. А в битве при реке Черторые такое поражение получил, что едва оправился после него.
Досталось в этом сражении и Игорю Святославичу, и половецкому хану Кончаку — союзнику черниговского князя. Игорь и Кончак тогда едва спаслись, бежав с поля боя без воинства своего, побитого да плененного Ростиславичами. Хорошо, что Игорь лодку отыскал… возможно, еще загодя, до сечи приметил. На ней и спасся, прихватив с собой Кончака да несколько ближних бояр. Кончак был спасен Игорем, но брат Кончака погиб, а два сына попали в плен. И только под конец этого года, когда Святослав Всеволодович замирился со смоленскими князьями и Всеволодом Юрьевичем Суздальским, когда вновь стал великим князем киевским, а Рюрик Ростиславич — князем всей Киевской земли, сын Святослава Глеб и сыновья Кончака были освобождены. Никаких земель из Черниговского княжества Святослав Всеволодович ни Игорю, ни Всеволоду, как предсказывал ее прозорливый супруг, не дал.
«В этом вся сущность нашего двоюродного братца: тщеславие и двуличие, обещания и предание их забвению, — заметил Всеволод в сердцах, возвратившись из Чернигова в Трубчевск после полугодичного отсутствия. — И стоило ли вообще затевать бучу, губить сотни и тысячи жизней русских людей, приводить поганых половцев на русские земли, жечь грады и веси, чтобы потом заключить мир на условиях противной стороны?! Не проще ли было сразу подумать о мире?! Думаю, что и проще, и надежнее». — «Зато теперь твой брат подружился с ханом Кончаком, — отозвалась на это она, затаив хитрую улыбку в омуте глаз. — Говорят, побратимами стали». — «Надолго ли? — усмехнулся Всеволод. — Ворон с соколом тоже дружили, только по-разному жили. Ворон питался мертвячинкой, падалью, а сокол — живой добычей, кровью. Когда же вместе сошлись, то от ворона только перья нашлись».
