— О, я отлично знаю, что с непривычки тяжело стерпеть весь этот шабаш, — улыбка Лавинии превратилась в хищный оскал, но ладонь её нежно поправила локон, который выбился из причёски немного успокоившейся Джины. — Подожди-ка немного здесь, а я скоро вернусь. И, чёрт возьми, выпей уже, — герцогиня Альтьери решительно всунула в руку расстроенной красавицы бокал с золотистым вином.
Та, и вправду, в пару глотков осушила сосуд, не ощущая вкуса дорогого напитка. К счастью, ждать после этого возвращения своей спасительницы Джине пришлось недолго. И явилась Лавиния не одна, а в компании своего отца.
— Она, в конце концов — ваша женщина, так что когда эти шакалы унижают её, они оскорбляют тем самым и нашу семью, — услышала Джина из своего укрытия сердитый голос. Тон Лавинии сейчас был резким, но вышагивавший рядом с ней Адриан только озабоченно хмурился, не возражая против такой непочтительности дочери.
***
— Позор! Позор и бесчестие теперь вечным клеймом лягут на Карла Вельфа! — эти слова Стефан Кертиц, не удержавшись, почти выкрикнул, отчего его собеседник лишь с досадой поморщился. Сам Бернхард уже успел немного свыкнуться с мыслью, что в стране произошёл переворот, а его старший брат, совсем недавно бывший вторым лицом в империи, теперь в бегах, вместе с венценосной супругой, и просит у своей семьи помощи.
— Оно может и так, но прежде Карл должен лишиться престола, а до этого пока далеко.
— Поверить не могу, что в столице никто не выступил против узурпатора! — продолжал возмущаться Стефан, на что Бернхард только пожал плечами. Он-то как раз не был юнцом, всё ещё непоколебимо верящим в дворянскую честь и благородство, и отлично понимал, что эрбургской знати не хотелось подставлять себя под удар, да ещё в такой ситуации, где не очень ясно, где правые, а где — виноватые. Кто-то вполне мог поверить в совершённый Альбрехтом поджог и похищение императрицы — северянам в столице до сих пор не слишком доверяли.
Зато у столичных дворян, подумал Бернхард, был хотя бы какой-то выбор — вступать в борьбу с чёртовым кузеном императрицы Гретхен или нет, а у самого Кертица такового больше не оставалось — ведь примерно за сутки до письма старшего брата, к нему пришло послание из Эрбурга, обвинявшее Альбрехта в измене и — какая потрясающая чушь — демонопоклонничестве, а самому Бернхарду и Стефану предписывающее приехать в столицу «для разбирательства».
На этот призыв «императора» Карла Бернхард пока что ничего не ответил, но не думал, что любой ответ, кроме — «да, немедленно будет исполнено, ваше величество», может прийтись Вельфу по вкусу. А, значит, нужно как можно скорее собирать вассалов, рассылать приглашения соседям и думать о том, как подготовиться к возможной встрече треклятого Альбрехтова шурина, который теперь может появиться в родных для Кертицев землях не как сюзерен, а как захватчик.
Но сперва, конечно — отправиться на встречу со старшим братом в Соколиное Гнездо. Ведь, в конце концов, именно Альбрехт втравил их семью во всю эту кашу — как будто без неё жизнь на Севере была лёгкой и спокойной! Вот пусть теперь сам и думает, как вернуть своей жёнушке престол, который та столь бездарно выпустила из нежных ручек.
***
Неслышно скользнув в дверь библиотеки, Ислейв застыл на пороге. Полускрытые от него шкафом из красного дерева, двое склонились над широким письменным столом, на котором была разложена большая карта Мидланда — весьма подробная, с указанием всех — даже самых мелких — поселений и границ владений имперских феодалов.
— Хеннеберги нас наверняка поддержат — как-никак, они моя родня по матери, да и размолвок у них с нашей семьёй никогда не было. А вот Эррейны… Клянусь Тремя, понятия не имею, — говорил Альбрехт, водя пальцем по карте. — Их помощь нам очень бы пригодилась, но этот род всегда был слишком гордым и замкнутым…
Гретхен стояла рядом, чуть склонив голову к плечу, и внимательно слушала мужа. Осанка её, как всегда, была безупречна, а высокая причёска открывала тонкую белую шейку над воротником строгого серого платья. Солнечный свет, лившийся из высоких окон библиотеки, окутывал мягким сиянием золотистые волосы Гретхен, превращая их в подобие драгоценной короны. Что-то показывая Альбрехту на карте, императрица придвинулась к тому поближе, и его рука крепко обвила её талию. Гретхен в ответ тихонько засмеялась, склоняя голову на плечо мужа.
В этот момент Ислейву стала невыносима его роль молчаливого наблюдателя, и он забарабанил пальцами по дверному косяку, привлекая внимание счастливой парочки.
— Господин Ислейв! — удивлённо и немного растерянно воскликнула Гретхен, обернувшаяся на стук. — Простите, мы вас и не заметили.
— Не страшно, я видел, что вы были очень увлечены… делами государственными, — ответил Ислейв с ухмылкой, заставившей Альбрехта, не терпевшего неуважения к своей жене, нахмуриться.
— Мы уже закончили с делами, — не замечая, а, может — не желая замечать — никакого подвоха, продолжила разговор Гретхен. — Так что вы ничуть не помешали.
— О, я очень рад слышать, что никому не мешаю… в своём собственном доме, — Ислейв, в отличие от императрицы, явно был не настроен вести любезную беседу. Гретхен на секунду замешкалась, раздумывая, что же ей сказать в ответ на это хамство, как вдруг вмешался Альбрехт:
— Ислейв! Что с тобой такое, в конце концов? Немедленно извинись перед моей женой!
— Ах, ну, конечно же, Альбрехт, — нарочито растягивая слова, сказал маг. — И, разумеется — прошу меня простить великодушно… ваше величество. Я мало приспособлен для светских бесед и редко бывал в приличном обществе, так что…
— Ничего страшного, — уже куда более сухо ответила Гретхен. — Извинения приняты. Думаю, вам точно есть о чём поговорить с моим супругом, так что, пожалуй, я вас ненадолго покину.
В молчании пронаблюдав, как, шелестя юбками, императрица удалилась из библиотеки, двое мужчин упёрлись друг в друга тяжёлыми взглядами, едва дверь за Гретхен закрылась.
— Нам действительно есть что обговорить, так, Малахит? — медленно произнёс Альбрехт. — Ты то прячешься от меня по всему дому, то грубишь императрице. Какая муха тебя укусила?
Ислейв дёрнулся, как от пощёчины, услышав старое прозвище, которым называл его Альбрехт в далёких Закатных Землях.
***
В просторном зале, чей потолок украшали сияющие чистыми и яркими красками фрески с сюжетами из легенд Первой Империи, а на стенах, в золочёных рамах, висело множество картин лучших эллианских и лутецийских художников, сейчас царила утренняя прохлада и тишина, которую, впрочем, трудно было назвать безмятежной.
Впрочем, восседавший во главе длинного стола из тёмного дерева, Адриан Фиенн казался совершенно спокойным, в отличие от собравшихся в зале членов Жемчужной Лиги. Перешёптываясь, они бросали удивлённые взгляды на кресло, стоявшее по левую руку от властителя Фиорры — обычно там располагался старший сын Адриана, но сегодня Тиберий с каменным лицом застыл за спиной у Фиенна-старшего. В кресле же, гордо задрав увенчанную рубиновой диадемой голову, восседала никто иная, как Джина Нуцци, облачённая в платье из пурпурного бархата.
Сегодня в глазах любовницы властителя Фиорры не было и тени вчерашних страха и растерянности. Когда её унизанная кольцами ручка лежала в большой ладони Адриана, Джина могла бы без трепета предстать перед любым из монархов или даже самим тиррским понтификом.
Вчера поздним вечером, Адриан не позвал, как обычно, Чёрную Розу к себе в спальню, а сам явился к той в комнату — с диадемой, что сейчас украшала причёску Джины и извинениями. Пока Джина — польщённая, но всё ещё расстроенная — любовалась игрой света на гранях кроваво-красных рубинов, Адриан, касаясь рукой чёрных локонов своей возлюбленной, шепнул ей на ухо: «Конечно, эти камни, пусть они и прекрасны, не смогут искупить моей оплошности. Но завтра я смогу предложить тебе кое-что получше — месть».
И вот теперь для Джины настал час, которого она, с замиранием сердца ждала всю прошедшую — почти бессонную — ночь.
