— Всего лишь одно небольшое совещание, которое нельзя было провести в другое время, — поморщился Альбрехт. Ему явно не хотелось развивать эту тему. — Со смерти твоего отца страна переживает не самые простые времена — впрочем, ты и сама всё знаешь. После смены монарха всегда находятся силы, готовые испытать новую власть на прочность. Но ничего, мы сумеем убедить их не слишком испытывать наше терпение. Вместе, — рука Альбрехта осторожно поправила локон цвета светлого золота, упавший на лицо его жены. — А сейчас лучше ступай в кровать — до рассвета ещё далеко. Я присоединюсь к тебе, только переоденусь.
Гретхен кивнула и потупила глаза, слегка покраснев. Альбрехт невольно усмехнулся — его всегда забавляло, что супруга, такая отзывчивая к его ласкам и отнюдь не холодная в постели, в то же время отчаянно смущается любых упоминаний этой стороны их жизни в разговоре. Такой вот нежный анемон из императорского сада, что поделаешь. Хотя Альбрехту, прежде имевшему дело с куда как более раскованными дамами, такая стыдливость и была непривычна, даже эта черта Гретхен теперь вызывала какую-то особенную нежность.
Да, эта девочка, которую он поначалу принял всего лишь как часть долга перед Мидландом и своим старым другом, сумела прочно занять место в его сердце. Казалось бы, Альбрехт, ну чего ещё тебе желать, если вся империя и любимая женщина в придачу оказались в твоих руках? Но почему тогда чутьё, позволявшее раз за разом избегать смертельных ловушек на войне, упрямо сигналит о приближении беды?..
========== Глава 1. Тонкие спутанные нити ==========
Гретхен вышивала нарциссы — предметом её трудов служило панно, изображавшее поляну с нежными весенними цветами. Когда Гретхен склонилась над корзинкой с множеством катушек, пара из сидевших вокруг императрицы особ тут же предложили свою помощь в выборе тона ниток.
Живо включившись в обсуждение того, подходит ли для вышивки бутонов оттенок «зрелый лимон» или же здесь будет более уместно «рассветное золото», Гретхен в то же время окинула быстрым взглядом собравшихся в Коралловой гостиной придворных дам. Некоторые из них были полностью увлечены собственным рукоделием, пара совсем юных фрейлин чуть слышно хихикала, о чём-то перешёптываясь. Большинство же едва ли не прожигало взглядами свою повелительницу, следя за каждым её движением.
«Как грифы-падальщики, следящие за последними минутами жизни своего будущего обеда, про которых рассказывал Альбрехт», — подумала Гретхен, мило улыбаясь одной из своих собеседниц.
На самом деле юная представительница императорской династии Вельфов никогда не испытывала особенной любви к вышиванию. Однако, рукоделие в компании сверстниц под бдительным надзором какой-нибудь пожилой дуэньи считалось непременной частью повседневных занятий юной мидландской дворянки — пусть даже для самой Гретхен теперь такое времяпрепровождение чередовалось с приёмом иноземных посланников и правительственными совещаниями. А кроме того, это был весьма удобный повод для наблюдения за собственными придворными дамами. Упускать из виду этих создательниц стремительно распространяющихся слухов и тайных альянсов против очередной неугодной им персоны было бы чревато.
Нужный оттенок для вышивки наконец-то был выбран и одобрен присутствующими, но вот беда — катушка этого цвета в корзинке для рукоделия, принадлежавшей Гретхен, частично размоталась и нитки спутались.
— О, какая жалость, — протянула одна из присутствующих фрейлин, суетливая брюнетка с высоким голосом. — Одолжить вам мои, ваше величество? У меня тоже есть «рассветное золото».
— Благодарю, но не стоит, — отказалась Гретхен. — Думаю, я сумею потратить немного времени, чтобы распутать их. В конце концов, терпение — одна из главных добродетелей женщины, не так ли, дамы?
— Разумеется, — пискнула брюнетка, явно сожалея, что ей не удалось оказать императрице пусть и такую мелкую, но услугу.
— Терпение и бережливость, — прогудела одна из дам — пожилая и полная супруга мидландского министра торговли. — Её величество, как всегда, совершенно правы! А вот я слышала, что наша достопочтенная вдовствующая императрица сегодня опять прибыла в столицу, чтобы заказать ещё несколько траурных платьев в ателье госпожи Триаль. Мы все, конечно, глубоко соболезнуем горю императрицы Луизы — это ведь и наше общее горе тоже, но разве траур не предполагает скромность?
Гретхен с трудом скрыла довольную улыбку — жене министра нужен был только повод, чтобы начать делиться сплетнями обо всех и вся, а для самой девушки информация о Луизе точно не казалась лишней.
***
Чёрный ход особняка кардинала Габриэля Фиенна выходил в неприметный переулок на задворках респектабельного, но далеко не самого престижного района Эрбурга. В это время, незадолго до полудня, здесь было совершенно пустынно, и двое молодых людей в тёмных плащах подошли ко входу в кардинальское жилище, не замеченные никем из местных обитателей.
— Вы всё ещё уверены, что хотите пойти на встречу без меня, ваше высочество? — спросил своего спутника один из них, высокий шатен с явно переломанным когда-то носом.
— Вилли, Фиенн всё равно будет говорить только со мной одним. Хочешь торчать в холле, наподобие верного лакея? Хорошее занятие для капитана дворцовой гвардии, ничего не скажешь. Что тебя так беспокоит? Боишься, кардинал меня прирежет потихоньку?
— Мне вообще-то по должности положено беспокоиться, когда принц монаршего дома шляется по нашей любимой столице без подобающей свиты и охраны, — не слишком почтительно возразил Вильгельм Эццонен своему титулованному другу. — А насчёт церковников я вам уже всё высказывал, не время и не место это повторять. Ладно, подожду вас поблизости, но если задержитесь у Фиенна чересчур надолго, я вернусь сюда со своими ребятами. Мне давно хочется посмотреть, как гвардия распотрошит эту пропахшую ладаном нору.
Карл в ответ покачал головой, понимая, что последняя фраза — всего лишь очередной пример пустого бахвальства Вилли. Даже у отчаянного капитана гвардии пока что хватало ума не злить Церковь — идиотом он не был и понимал — связываться с силой, властвующей над душой каждого из почитателей Создателя и Двоих, себе дороже.
Проводив взглядом скрывшегося в боковом проулке друга, Карл со вздохом взялся за дверной молоток в форме головы гончей. На самом деле, Карл побаивался встречи с хитроумным Фиенном, о котором говорили, что тот способен догадываться о потаённых мыслях собеседников не хуже телепатов из Академии Света. Но кардинал, прежде не ладивший с императором Хайнрихом, а теперь — и с Альбрехтом, мог стать ценным союзником, так что отступать сейчас было бы глупо.
***
Альбрехт Кертиц, принц-консорт и второе лицо в государственной иерархии Мидланда, подумал, что если ему и встречался враг более коварный, чем почитатели змееголового бога — ташайцы, постоянно нападавшие на мидландские заморские колонии, то это, определённо, имперские бюрократы. Битый час пытавшийся продраться сквозь замысловатые выражения, в которых наместник одной из восточных провинций обосновывал ничтожно малую сумму собранных налогов, Альбрехт, наконец, отложил злополучный документ и спросил:
— До обеда ещё есть что-то срочное?
— Посланник Лутеции опять добивался аудиенции у её величества, вы просили об этом докладывать, — ответил его секретарь Ланзо Рауш — немолодой мужчина, полноватый и невысокого роста.
— Велишь отказать ему во встрече, — приказал Альбрехт. — Можно сослаться на слишком плотное расписание императрицы. Я уверен — посланник будет два часа распинаться на тему того, что мы должны возвратить Лутеции Лерийский полуостров, и отнимет у Гретхен кучу времени впустую.
— Кроме того, министр финансов просил о личной встрече с вами, ваше высочество.
— Скажи, что буду ждать его сегодня вечером, около шести часов. Министр не сказал, зачем я ему понадобился?
— Нет, но, думаю, он опять будет просить вас о сокращении расходов, — сказал Рауш. — Господину Баттену не слишком нравятся ваши с её величеством планы переустройства столицы и, в общем-то, его можно понять. Есть ведь и более срочные нужды, — Рауш служил секретарём — изначально у отца Альбрехта — уже не один десяток лет. Поэтому, несмотря на свою не слишком высокую должность, он успел приобрести солидный опыт в том, что касалось придворных интриг и государственных дел. Альбрехт это понимал и не мешал своему верному слуге высказывать мнение по разным вопросам.
