— Если учесть, в каком ужасном состоянии наш город находится в последнее время, это дело тоже можно назвать срочным, — пожал плечами Альбрехт и резво вскочил из-за стола, радуясь случаю оторваться от бумаг. — Смотри, — указал он на висевшую рядом с массивным книжным шкафом большую карту, в центре которой отчётливо вырисовывались очертания Мидланда. — Это — наша империя, величайшее, не побоюсь такого слова, государство цивилизованного мира, от границы с юттскими княжествами на севере до Иррейских гор на юге. А столица у неё, — тут Кертиц поморщился, — напоминает стойбище степных кочевников с кривыми узкими улочками и непролазной грязью на них. Я уж не говорю про Крысиный Городок — жуткие ведь трущобы, а там живёт чуть ли не четверть горожан. Так что министру придётся смириться с нашими планами. Ну, на этом закончим с делами?
Торопился Альбрехт ещё и потому, что за обедом рассчитывал увидеть жену. Когда утром он проснулся, над крышами, виднеющимися из окна спальни, начинала разгораться ранняя летняя заря. Гретхен ещё безмятежно спала, свернувшись клубочком на широкой постели — лишь узкая ступня выглядывала из-под пухового одеяла.
Глядя на эту маленькую розовую ножку, супруг императрицы подумал о том, не стоит ли ему задержаться, чтобы разбудить любимую поцелуем, но с сожалением отказался от этой мысли — если Гретхен проснётся, поцелуями у них дело не ограничится, и тогда на совет в военном министерстве он точно опоздает.
— Есть ещё кое-что, ваше высочество, — прервал приятные размышления своего господина Рауш. — Думаю, вам лучше увидеть это своими глазами, — на стол к Альбрехту лёг листок дешёвой желтой бумаги.
На бумажке размером чуть больше мужской ладони был запечатлён чёрно-белый рисунок — видимо, сделанный карандашом, а потом скопированный с помощью магии во множестве экземпляров. Таким способом среди небогатых горожан расходились самые разные изображения — от «чудодейственных» ликов святых до непристойных картинок.
Но вот сюжет, представший перед Альбрехтом, был совсем иным. На бумаге неизвестный художник изобразил повозку, в которую вместо лошади была запряжена светловолосая женщина в пышном платье, а вожжи при этом держал довольно улыбающийся мужчина в чёрном камзоле. Хотя рисунок и казался примитивным, сходство его персонажей с императрицей и самим Альбрехтом было очевидным. Кроме того, на повозке имелась надпись «Мидланд» и красовался имперский герб — алый орёл на золотом фоне.
— Бездна и все её демоны! — высказал своё отношение к увиденному Альбрехт. — Что это за дрянь?
— Такие… изображения городская стража обнаружила в бедных кварталах. Правда, поймать тех, кто их распространяет, не удалось, — удовлетворил его любопытство секретарь. — Там, на обратной стороне листа ещё и воззвание имеется.
Альбрехт быстро пробежал глазами текст, призывавший подданных империи «открыть глаза» на то, что «ныне императрица Гретхен лишь послушное орудие в руках бесчестного мужа», который расхищает мидландскую казну и притесняет «людей истинно верных империи». Воззвание оказалось коротким и малосодержательным — основного эффекта предполагалось достичь с помощью картинки, так как грамотных людей даже среди столичных жителей было немного.
— Императрице уже доложили? — сухо спросил Альбрехт.
— Нет, насколько мне известно, её величество ничего не знает.
— Тогда я сам ей всё сообщу, — сказал Альбрехт, аккуратно складывая мятый листок. — И, надеюсь, пойманные при распространении этой клеветы будут отправлены на каторгу за оскорбление монархии.
***
Эмма Триаль вполне могла гордиться успехом своего дела — ателье этой деятельной уроженки Лутеции пользовалось огромной популярностью у знатных дам мидландской столицы. Портнихи, работавшие на госпожу Триаль, искусно шили повседневные и вечерние наряды самых модных фасонов, но не только это привлекало в ателье столь обширную клиентуру.
Предприимчивая лутецийка устроила в своём заведении особые комнаты, где её знатные клиентки, под предлогом выбора ткани для платья или примерки нарядов, могли тайно встречаться с нужными им людьми. Иногда это были нетерпеливые любовники, которым препятствовали ревнивые мужья или строгие родственники; частенько — ростовщики, которые охотно выручали средствами излишне расточительных дам — под залог родовых земель или фамильных драгоценностей; и, разумеется, соратники по интригам и заговорам самого разнообразного масштаба.
Но сейчас даже повидавшая очень многое Эмма невольно трепетала, провожая очередную клиентку в одну из укромных комнаток — далеко не каждый день хозяйке ателье приходилось принимать столь важную посетительницу, как вдовствующая императрица, а ведь ту уже ожидала другая особа, к которой госпожа Триаль испытывала не меньшее почтение…
Небрежным жестом велев Эмме удалиться, Луиза вошла в указанное ей помещение — небольшое и лишённое окон, зато ярко освещённое парой канделябров со свечами из дорогого белого воска.
— Вы пунктуальны, что радует, — сказала Луизе сидевшая на обитом аляповатой цветастой тканью диванчике женщина, даже и не подумав встать в присутствии члена императорской семьи.
— Я ценю время полезных мне людей, — негромко произнесла Луиза, усаживаясь по другую сторону круглого столика и чуть искоса глядя на собеседницу. Та ответила прямым, слегка насмешливым взглядом тёмных глаз, угольями горевших на загорелом лице с мелкими чертами и острым подбородком. Вилма Мейер, чародейка Стихийного Ковена и правая рука его нынешнего главы — Сигеберта Адденса, хоть и не обладала положением столь высоким, как сама императрица, редко смущалась в обществе властьимущих.
— Чудесно, — мурлыкнула Вилма. — Значит, вы не станете возражать, если я сразу перейду к делу. Сигеберт принимает ваше предложение — мы согласны поспособствовать восшествию на престол Карла Вельфа. Наши условия прежние — передать в подчинение Ковену Академию Света, позволить магам владеть земельными угодьями в границах империи, вернуть законность тем областям Искусства, которые были признаны чёрным колдовством и запрещены Церковью при кардинале Лоренце.
— Карл согласен на эти условия, — кивнула в ответ Луиза, впервые задумываясь, что, кажется, её юный любовник, стремясь побыстрее занять вожделенный трон, наобещал слишком много всего и всем — магам, Церкви, южным семействам знати и торговцам западного побережья. Впрочем, с высоты мидландского престола эти проблемы будут смотреться совсем иначе… а пока что этот престол ещё нужно занять.
— Тогда и Ковен будет верен принятым обязательствам, — Вилма решительно тряхнула головой, откидывая за спину свои длинные волосы — кудрявую пышную гриву, в которой смешались оттенки тёмной меди и красноватого золота. — Послезавтра, перед закатом наши люди подожгут Крысиный Городок. Трущобы хорошо горят, а их обитателей мы убедим, что это сделано по приказу нелюбезного вашему величеству принца-консорта. Испуганная толпа в подобное охотно верит — стоит с помощью магии внушить такую мысль паре десятков, как они разнесут известие остальным. Чернь взбесится и пойдёт требовать ответа от властей. Разумеется, городская стража и столичный гарнизон уймут толпу довольно скоро, но бунт и пожар отвлекут внимание от императорского дворца. Там уже — ваше дело, чтобы всё прошло как по маслу. У меня есть лишь один вопрос к вам, ваше величество.
— Задайте же его, — предложила Луиза, хотя и не похоже было, чтобы госпожа Мейер нуждалась в разрешении.
— Погода сейчас стоит очень жаркая, а в Эрбурге хватает деревянных строений — не только в трущобах. Жертв будет много, а что касается наших людей — они, конечно, попытаются сдерживать огонь, но с сильным пламенем даже магия не всегда может справиться. Вы уверены, что оно того стоит?
— Центр столицы в любом случае не сгорит, здесь всё каменное, — отмахнулась Луиза. — А в остальном… лучше уж править на пепелище, чем вовсе не править.
— Дело ваше, — пожала плечами Вилма. — Я всего лишь предупредила.
— Значит, решено, — в голосе Луизы послышалось удовлетворение. — Но, прежде чем мы расстанемся, Вилма, у меня будет к вам ещё один вопрос. Личного характера.
