— Я услышала, что вы, ваша светлость, собираетесь в город, чтобы посмотреть ткани для новых платьев. Поскольку мой гардероб тоже не мешало бы пополнить, я подумала — может быть, вы разрешите заняться этим в вашей компании? — вкрадчиво продолжила Джина.
Лавиния помедлила с ответом пару мгновений — в принципе, она могла бы и отказать собеседнице. Но Джина, всё же, чем-то заинтересовала её.
— Что ж, я думаю, места здесь хватит нам обеим, — ответила Лавиния, плавным жестом указывая на уже приготовленный к её выезду богато украшенный золотом и парчой паланкин, действительно имевший немалые размеры.
Они вдвоём неплохо провели этот день. Герцогиня Альтьери и сама не заметила, как их с госпожой Нуцци официальные обращения друг к другу сменились словами «дорогая Лавиния» и «милая Джина».
Лавиния могла бы купить любую ткань для своих нарядов в Сентине или приказать купцам привезти свой товар прямо в особняк Фиеннов — но ей нравилось бродить по узким солнечным улочкам Фиорры меж пёстрых лавочек и открытых прилавков местных торговцев, пусть даже теперь приходилось делать это в сопровождении свиты и отряда мрачных эдетанских наёмников — охраны, приставленной к Лавинии отцом, после покушения в лутецийской столице, при котором погиб её первый муж, а она сама была ранена и потеряла нерождённого ребёнка.
Кроме того, Джина, и впрямь, оказалась для Лавинии неплохой компаньонкой в выборе отрезов шёлка, атласа и бархата, а также — разных прелестных мелочей, которых у обеих дам, конечно же, и так хватало, но почему же было бы и не приобрести ещё пару черепаховых гребней или зеркальце в изящной оправе из серебра и перламутра?..
Несколько утомлённые, но, в общем-то, вполне довольные своими покупками и обществом друг друга, красавицы дома Фиеннов возвращались домой и, пока их паланкин проплывал по городским улицам, плавно покачиваясь на плечах вышколенных носильщиков, сами женщины с удовольствием лакомились апельсинами со сладкой красноватой мякотью, которыми славились фиорские сады.
Пока Лавиния брала дольки фруктов по одной с таким изяществом, словно находилась на званом ужине, а не на прогулке, Джина жадно впивалась крепкими зубами в сочный плод, пачкая липким соком нежные щёки и золотисто-смуглую ложбинку, которую открывало её декольте.
Угасший было разговор, вдруг разжёг попавшийся им навстречу конный отряд Чёрных Гончих. Воины Церкви учтиво приветствовали дам, сняв свои шляпы, на что Лавиния милостиво им покивала, а Джина не удержалась, чтобы не помахать столь эффектным кавалерам рукой.
— Ты ведь скучаешь по нему, — выпалила Джина, едва всадники скрылись из виду. Она отлично заметила, как её спутница напряглась, приветствуя церковников.
— По кому? — вскинув на любовницу своего отца пронзительный взгляд голубых глаз, Лавиния произнесла это столь холодным тоном, что Джина мысленно выругала себя за несдержанность — нужно ведь было подумать, что собеседнице может быть неприятно такое внимание к её личной жизни!.. Но, отступать было некуда, и Джина продолжила:
— По Рихо Агилару, естественно! И почему ты стесняешься этого? Ох, Создатель правый, это же не шашни с каким-нибудь стражником! Агилар ведь графский сын, да к тому же эдетанец, а они такие горячие…
— У меня есть муж, Джина, — уже куда приветливей сказала Лавиния. Как бы там ни было, а эта бойкая простолюдинка скорее забавляла её, чем раздражала.
— Пф-ф, ну скажешь тоже — «муж»! — рассмеялась Джина, совершенно по-простецки пихнув Лавинию кулаком в бок. — Да замужняя эллианка, не имеющая любовника — либо святая, либо из неё песок уже сыплется! Второе — точно не про тебя, а для первого — ты слишком умна. Создателем прошу, поделись, каково это — любить Гончего Пса? Говорят, они гораздо выносливее обычных людей… Ну, а как у них с этим в постели? Поделись же!
«Каково это — любить Гончего Пса? Каково это — любить того, с кем никогда не будешь вместе?.. Пожалуй, это — словно пить божественный нектар из раскалённой докрасна чаши, держа её голыми руками», — подумала Лавиния, но Джине ответила с улыбкой:
— Перестань, дорогая! Я ведь всё равно не скажу, прости. Да и зачем тебе это, если ты всё равно уже заполучила лучшего мужчину Фиорры?
— Фиорры? — Джина задорно расхохоталась, взмахивая перепачканными в апельсиновом соке руками. — Нет уж, милая, бери выше — Эллианы, а, может — и континента!
А вот вечер этого дня оказался для Джины отнюдь не таким уж и прекрасным. Нет, поначалу она очень радовалась шансу оказаться на балу, где соберётся великое множество эллианской знати. Долго разглядывала своё отражение в огромном, почти в полный рост, зеркале, имевшемся в её спальне.
Придирчиво изучала своё тёмно-зелёное, с украшенным множеством мелких изумрудов чёрным корсажем платье, за которое Адриан отсыпал портным золота столько, сколько семье Джины в прежние времена хватило бы на несколько лет сытной жизни. То и дело притрагивалась к изысканному колье с крупными чёрными бриллиантами в обрамлении изумрудов, совсем недавно тоже презентованному ей щедрым любовником. Потом вдруг бросалась поправлять сложную причёску, в которую искусные горничные не без труда уложили её непокорные локоны. В общем — пребывала в радостном и нетерпеливом возбуждении от предвкушения возможности блеснуть в высоком обществе.
Да и начало торжества, в целом, оправдало ожидания Джины. Когда она кружилась в танце по огромному, сияющему сотнями свечей и изукрашенному множеством гирлянд из живых цветов, залу, чувствуя, как ладонь Адриана стискивает её тонкую талию несколько крепче, чем это дозволяют приличия, Джина была готова поверить — вот он, самый прекрасный миг в её жизни!..
Но потом Адриану пришлось покинуть любовницу ради разговоров с членами Лиги, которым не терпелось обсудить с властителем Фиорры некоторые нюансы до завтрашнего официального заседания.
Вот тогда-то Джина и поняла, что она сколько угодно может быть прелестной и волнующей Чёрной Розой для фиорских горожан и даже — прекраснейшей драгоценностью в его сокровищнице — для Адриана Фиенна, но вот для эллианских дворян она остаётся всего лишь шлюхой, телом которой при случае так приятно воспользоваться, но уважать которую — ниже их достоинства. И теперь ей эту истину демонстрировали, не стесняясь.
Чёрная Роза любила многолюдные празднества, но не сейчас, когда её на каждом шагу награждали презрительными или полными ненависти взглядами, а то — и невзначай толкали, норовя наступить на подол платья и, вместо извинений, смотрели сквозь неё, как будто Джины и вовсе не существовало.
Джина метнулась было к знакомому лицу, увиденному в этом пёстром сборище — Тиберию Фиенну, которому его отец уже успел как-то представить свою возлюбленную. Но, когда она попыталась завести с ним разговор, молодой мужчина, очень похожий на Адриана как высоким ростом и статной фигурой, так и надменным выражением немного вытянутого лица, лишь наградил её равнодушным взглядом холодных серых глаз и, наклонившись к Джине, шепнул ей на ухо: «Дорогая, я конечно, неразборчив в женщинах, но не настолько, чтобы делить одну и ту же девку со своим отцом», — после чего быстро удалился, оставив ту застывшей на месте в растерянности.
Джине хотелось опрометью броситься вон из зала или истерично зарыдать прямо тут, когда, словно ангел небесный, перед ней появилась Лавиния, сама заговорившая с ней и даже взявшая своими белыми пальчиками её нервно трясущуюся руку.
— Что с тобой? — улыбнулась любовнице отца Лавиния, сменившая к вечеру свои розовые шелка на ещё более роскошные лазурные. — Здесь, вроде, ужасно душно, а ты вся дрожишь. Ты нездорова или тебя кто-то обидел?
— Они… Они! — запинаясь произнесла её собеседница, а дальше слова полились из неё сплошным потоком, так что Джина даже не заметила, как, взяв под руку, Лавиния увлекла её в укромный закуток за мраморными колоннами в углу зала.
Захлёбываясь, Джина рассказывала дочери Адриана о своих обидах, не забыв упомянуть и грубость Тиберия. Лавиния на все эти излияния лишь согласно кивала, слегка сдвинув свои тонкие светлые брови.
