— Ты — Алдия, — тихо сказал Навлаан и сам поднес флакон к губам архимага. Проследил, чтобы тот выпил всё. Отбросил пустой пузырёк в сторону, положил руку на плечо Алдии. — Ты тот, кем был всегда. И неважно, призывали мы с тобой Тьму или не призывали, заключали с ней сделку или нет. Она всегда была в нас. Как и во всех людях. Мы дети Тёмной Души, и всё, что есть в нас, и низменное, и возвышенное — её дар. Не отказывайся от него, не иди против природы…

— Первый грех, — вдруг пробормотал Алдия. Голова его снова запрокинулась, но лицо было уже не таким бледным. — Вот кто в ответе за это…

— Что? — Навлаан выглядел озадаченным. — О чём ты? Первородный Грех?

— Нет, — Алдия снова поднял голову, силясь сфокусировать взгляд на лице чернокнижника. — Первый грех. Природа… людей… Она не должна была быть такой. Мы… не должны были… получить Тёмную Душу. Всё не так…

— Бредишь, — вздохнул Навлаан. — Пойдём-ка в замок. Тебе надо поспать. Ты очень давно не спал как следует. А теперь сможешь. Теперь ты станешь собой — таким, каким был раньше. А общение с Тьмой я возьму на себя.

Навлаан помог Алдии подняться и, поддерживая его за плечи, повёл к цитадели, что-то неразборчиво бормоча. Шаналотта наконец переменила позу и почувствовала, как спину сводит судорогой. А может, это не судорога, а драконьи крылья пытаются пробить «темницу» человеческой оболочки, развернуться и унести хозяина как можно дальше отсюда?..

Судя по ощущениям, дракон от увиденного и услышанного был, мягко говоря, не в восторге.

«Ты должна остановить их! Ты должна прекратить это!»

Шаналотта пожала плечами. Теперь она ещё меньше понимала, что именно дракон приказывает ей прекратить. Она вернулась к берегу ручья за туфлями и, уже не таясь, побрела ко входу в замок. Странным образом её успокоило увиденное — особенно в сочетании с тем, как на это отреагировал дракон. Возможно, всё ещё наладится…

Эта надежда прожила ровно семь дней. Алдия снова походил на себя прежнего, даже присоединялся к Шаналотте за трапезами в малой столовой, как в старые добрые времена. Несколько раз с ними завтракал и обедал Навлаан, и Шаналотта приветствовала его поклоном и взглядом, полным восхищения и благодарности. Навлаан кланялся в ответ, смущённо улыбался и указывал глазами на архимага, который, хотя и выглядел всё ещё бледным и измождённым, но как минимум старательно ел и принимал укрепляющие эликсиры.

А на восьмой день всё вернулось на круги своя. Кошмар напомнил о себе. Тьма отступила, но не ушла. За днём всегда приходит ночь.

Шаналотта проснулась от шума — лязг стали, какой-то скрип, взволнованные голоса… Глянув в окно — рассвет ещё и не думал заниматься — девушка торопливо оделась, выскочила из комнатки Петры и побежала по тёмному коридору к источнику шума. Влетев в полутёмный, освещённый только несколькими факелами вестибюль цитадели, Шаналотта словно налетела на стену: отсветы огня дрожали и дробились в луже крови, которая растеклась по плитам пола сразу за порогом. От этой лужи в боковую галерею вели две цепочки следов. За пределами кругов света от факелов мелькали какие-то тени, что-то позвякивало, вдруг резко запахло эликсиром для обработки ран.

Шаналотта решилась подойти поближе: раз кому-то оказывают помощь, значит, если тут и случилась драка, она уже завершена, и опасности нет. Обогнув лестницу, девушка вгляделась в полумрак и обомлела: у стены, привалившись к ней спиной и угрожающе кренясь набок, сидел капитан королевской стражи Рейме с искажённым болью лицом, вокруг продолжала растекаться лужа крови, а рядом на коленях стоял Алдия и пытался не дать капитану завалиться вбок и одновременно осмотреть кровоточащие раны.

— Ну и что я с тобой должен делать, — бормотал Алдия, одной рукой придерживая Рейме за плечо, а второй пытаясь достать что-то из кошеля на поясе. — У меня тут нет эстуса…

— У меня есть! — громко сказала Шаналотта, выходя из тени.

Алдия вздрогнул и обернулся, отпустив плечо Рейме, который после этого всё-таки съехал по стене и мягко упал на бок.

— Лотта! — вскрикнул архимаг. — Ты что тут… — он ошеломлённо замолчал, когда Шаналотта решительно оттеснила его от раненого, опустилась на колени, сняла с пояса матерчатый чехол и извлекла из него небольшую изумрудно-зеленую бутылочку, в которой словно бы плескалось жидкое пламя костра. Приподняв голову капитана, девушка осторожно влила ему в рот несколько глотков эстуса. Рейме закашлялся, но проглотил исцеляющий напиток до последней капли. Шаналотта напряжённо смотрела ему в лицо.

Наконец капитан пошевелился и, опершись рукой о пол, приподнялся и сел. Он переводил взгляд с Алдии на Шаналотту, как человек, которого не вовремя разбудили, и он не может спросонья сообразить, где находится.

Затем взгляд его упал на бутылочку с эстусом, и немёртвый непроизвольно потянулся к ней. Шаналотта молча отдала ему бутылку. Рейме несколько мгновений благоговейно смотрел на нее, затем одним глотком допил остатки эстуса и вернул сосуд Хранительнице Огня.

— Изумрудный… — хрипло произнёс капитан, не отводя взгляда от сияющей в свете факелов бутылочки, словно заворожившей его. — Вестник надежды…

— Лотта! — наконец опомнился Алдия. — Как это понимать?..

— Позже, отец, — решительно сказала Шаналотта. — Капитан, вы можете встать? Я отведу вас к моему костру. Вам нужно установить с ним связь, чтобы в случае чего вы точно знали, где окажетесь. Идёмте. Потом расскажете, что с вами случилось, — и она протянула Рейме руку. Капитан с сомнением посмотрел на неё, с улыбкой покачал головой и поднялся сам, держась за стену.

— Идите за мной, — сказала Шаналотта и направилась к выходу в сад цитадели. Рейме поковылял за ней, виновато оглянувшись на архимага, который так и сидел на полу, ошеломлённо уставившись на дочь. Когда Шаналотта и капитан уже подошли к дверям, Алдия, спохватившись, вскочил на ноги и заторопился за ними, старательно обойдя лужу крови на плитах перед порогом.

Мутные потоки [1]

Дождь лил, не переставая, уже так долго, что из памяти начинали потихоньку стираться картины освещённых солнцем крыш, террас, лестниц и балконов замка Дранглик. Усталость от давящей, промозглой погоды давно уже сменилась смиренным принятием происходящего как должного. Рейме даже начал чувствовать некое сродство с этой затянувшейся непогодой. Тяжёлые свинцовые тучи, казалось, припадали грудью к земле, защищая хрупкие башни королевского замка от какой-то угрозы, исходящей от холодных равнодушных небес. Так и он, Рейме, известный своим сумрачным характером и подчеркнутой неприветливостью во взгляде и в голосе, не смыкал глаз на посту, готовый в любой момент собственным телом заслонить короля Вендрика от опасности.

Такие мрачные и романтичные рассуждения лезли в голову уже не первый день. Рейме мысленно сам высмеивал себя за столь неуместные сравнения, подобающие скорее вечно подвыпившим менестрелям, которых королева привечала в своей малой обеденной зале. Ему же, солдату, ни к чему задумываться о чём-то, кроме поддержания порядка в замке и обеспечения безопасности короля.

Ветер бросал пригоршни водяных дробин в витражные стёкла, журчание воды по водосточным желобам сливалось в неразборчивое бормотание, от которого клонило в сон. Сумерки сгущались, и Рейме зажёг свечи в трёхрожковом канделябре. Придвинувшись ближе к столу, он продолжил чтение документа, тайком принесённого им из библиотеки замка.

Когда за дверью караулки послышались тяжёлые шаги, Рейме торопливо свернул листок и сунул в карман плаща. Придав лицу скучающее выражение, он закинул руки за голову и встретил вошедшего скупой, но приветливой улыбкой (к слову сказать, подобной чести удостаивались во всем королевстве лишь единицы).

— Доброго вечера, Вельстадт.

— Приветствую, — Вельстадт кивнул и прошёл ко второму жёсткому креслу напротив. Сняв шлем, он аккуратно поставил его на низкий столик, отстегнул перевязь с мечом и уселся в кресло, с облегчением вытянув ноги.