Вендрик был не простой нежитью, а тем, кого в древних легендах именовали Избранными: в своих странствиях по миру он обнаружил и победил четверых Повелителей — нынешних временных хранителей могущественных древних Душ. Впитав их силу, он отправился к месту, где надлежало применить эту силу по назначению: заново возжечь затухающее Первородное Пламя и продлить Эру Огня еще на тысячу лет. Однако Алдия уговорил его повременить с этим: уже тогда, когда брат признался ему в том, что его коснулось Проклятие, Алдия начал с истинной одержимостью изучать его истоки и искать средства преодоления. За плечами будущего королевского архимага было обучение в Мельфийской академии и у нескольких известных магов, не связывавших себя принадлежностью к научным школам. Алдия сопровождал брата в странствиях, помогал как мог, используя свои познания в различных отраслях магии и наук, но сам так и не стал воином и мечтал только об одном: когда их утомительное путешествие завершится, оборудовать себе лабораторию и собрать самую полную библиотеку по всем видам магии и пиромантии — и наконец-то стать просто ученым.

Теперь же его увлечение науками и магией приобрело особое значение. Алдия чувствовал себя обязанным помочь брату: поглощенная сила тяготила его, требуя выхода, но братья понимали, что последует за возжиганием Пламени: новый виток цикла, временное ослабление гнета Проклятия — за которым неминуемо последует еще более жестокая его вспышка.

Если же Пламя не возжигать, а позволить Тьме забрать эту силу, наступит Эра Тьмы, и все люди вернутся к своему естественному, присносущему состоянию: станут опустошенными. Оболочками без искры души. Утратят разум, чувства. Лишатся памяти, совести, способности сопереживать. Станут просто пылью на ветру…

Алдия на всю жизнь запомнил миг, когда к нему пришло осознание. Циклическое движение мира между Светом и Тьмой представилось ему чудовищной, коварной ловушкой, расставленной для человеческого рода. Петля затягивалась всё туже, избежать попадания в силок было уже невозможно.

Чудовищный выбор: опустошение через Темную Метку — медленно и мучительно; или же опустошение мгновенное — но необратимое. Смерть — или вечная жизнь. Но какая жизнь? Бессмертие древних Драконов — не-жизнь. Без памяти, без эмоций, без священного огня любопытства, заставляющего людей без устали исследовать мир и совершать восхитительные открытия.

Попрощаться со всем, что делало его человеком, Алдия был не готов. Он должен был найти выход. Ради человечества — но в первую очередь ради себя самого.

Алдия не был воином. Он боялся смерти. Но больше смерти он боялся погрузиться в безразличие, утратить желание задавать вопросы и искать ответы.

«Пока я, Алдия, ученый Первородного Греха — еще являюсь ученым, Проклятие бессильно передо мной».

Так он утешал себя в дни, когда после очередной серии неудач опускались руки, и он чувствовал, что дух его вот-вот будет сломлен — а ведь Проклятие только этого и ждет, верно?..

Ученый Первородного Греха. С этих слов начинается — точнее, начинался — дневник, который Алдия вел на протяжении многих десятков лет после основания Дранглика — и сжег незадолго до его падения.

Сожженный дневник Алдии

Ученый Первородного Греха. Вот кто я.

Первородный Грех. Нарушение предначертанного порядка вещей. Нарушение цикла. Искажение потока времени.

Никто не знает, сколько раз повторялся этот цикл.

Пламя вспыхивает с новой силой — горит — угасает.

Появляется Проклятие. Доводит людей до отчаяния. И затем приходит новый Избранный.

Новый глупец, запускающий новый виток цикла бесконечного умирания.

В чем состоит истинное проклятие людей?

Не в том ли, что они так легко позволяют себя одурачить?

***

Алдия. Сейчас

Как бы ни были велики твои заслуги и достижения на поприще магии, сколь страшную славу ни снискали в мире твои деяния, все равно приходится время от времени принимать пищу и посещать отхожее место. И, конечно, спать. Хоть ты и герцог и брат короля, могущественный архимаг, чьим именем заклинают (и проклинают), но все же по сути ты — просто человек.

Алдия был крайне недоволен таким положением дел.

Валиться с ног от усталости, тереть покрасневшие глаза, позорно зевать — да еще на глазах у слуг и ассистентов! Унизительно. Отвратительно. Но ничего не поделать. Эликсиры и бодрящие заклинания действовали до поры до времени, но в конце концов человеческая природа брала своё.

Человеческая.

Природа.

Как же ненавидел архимаг эти слова!

Люди наделены разумом — величайшей силой, возносящей их на недосягаемую высоту над прочими созданиями природы; и всё же вынуждены мириться с требованиями человеческого тела, бренной оболочки, в которую помещена священная субстанция — то, что делает человека человеком, отличая его от зверей, растений… От гигантов и драконов.

Помещена… По праву ли?

На эту тему Алдия опасался даже размышлять, не то что говорить вслух или вести записи в своем дневнике. Впрочем, он подозревал, что если в ближайшее время не добьется хоть сколько-нибудь значимых результатов в своих исследованиях, опасаться ему будет уже нечего и некого.

В наше время мертвым быть спокойнее, чем живым.

А сейчас, проводив брата в его покои — гостевые в этом замке, но обставленные гораздо пышнее, чем апартаменты хозяина — Алдия был и вовсе не в состоянии размышлять о чем бы то ни было. В голове крепко обосновался вязкий противный туман сонного отупения, который уже не способны были развеять ни заклинания и магические эликсиры, ни даже более эффективные средства: на голову — холодная вода, внутрь — горячий отвар трилезвийника, травы с мощными бодрящими свойствами. Оставалось только поддаться постыдному требованию человеческого тела и отправиться спать.

Алдия всей душой ненавидел спать. Каждый раз он оттягивал момент отхода ко сну до последнего: пил трилезвийник, умывался ледяной водой, делал разминку с оружием и без. И в конце концов сдавался, побежденный неодолимой силой, увлекающей его туда, где он так не хотел оказываться.

В сны. В обычные человеческие сны. В миры сновидений, сотканные из искаженных, перемешанных и усиленных до гротескности былых впечатлений. В миры, где снова и снова безжалостно оживает задушенная и, казалось, надежно похороненная память о событиях, людях, чувствах из минувших лет.

И эти миры были тем местом, где архимагу совершенно не хотелось оказываться — снова и снова. Он отдал бы многое, если не всё, за возможность никогда больше не спать. Или просто не видеть снов, как гиганты или Присносущие Драконы.

Мягкая постель обнимает, лживо обещая отдых и покой. Перина затягивает в свою душную глубину, как трясина. Темнота смыкается над головой, будто на саркофаг беззвучно надвинули неподъемную каменную крышку. Веки дрожат, из последних сил сопротивляясь настойчиво смыкающей их дрёме. Взгляд судорожно цепляется за угадываемые в темноте очертания знакомых предметов: едва заметно поблескивает в невидимом звездном сиянии золоченый канделябр, тускло светится на полке шар для ритуалов, наполненный магическим ядовитым туманом…

Всё. Бесполезно. Очередная битва проиграна.

Темнота становится абсолютной. Вокруг — только черное безмолвие. Как жаль, что так ненадолго…

Алдия, стиснув кулаки, вытягивается на пышной — воистину королевской! — перине. Голова запрокидывается, дыхание с хрипом вырывается из горла. Пытка началась.

— Вы не подходите, — отрывисто роняет Алдия, утыкаясь взглядом в лежащий перед ним манускрипт. Конечно, не для того, чтобы читать. А для того, чтобы показать провалившему испытание кандидату, что слушать его жалобное лепетание архимаг не намерен. Недвусмысленное указание — покинуть кабинет. Быстро. Пока Алдия не поднял взгляд снова. Потому что после этого покинуть кабинет самостоятельно может уже и не получиться.