Джиму Сорланду было понятно, что дети откуда-то сбежали, и ещё было ясно, что оба мастерски врут. В очередной раз за сегодняшний вечер он взвесил все за и против и рискнул предложить детям то, что должен был предложить любой скаут на его месте, – поехать в школу вместе с ним.

Пока Сорланд отправился за второй чашкой кофе, Нина и Алекс обсуждали его предложение.

– Думаю, нам стоит принять приглашение. Вроде он похож на нормального. И с ним нас уж точно не прогонят с вокзала.

– И кормит вкусно, – согласилась Нина.

– Если нам что-то не понравится, – рассуждал Алек, помогая Нине застегнуть куртку и убрать под шапку вновь выбившиеся волосы, – мы всегда сможем снова сбежать.

Что за история? От одной небылицы сойти с ума можно, а у меня таких три!

Рано утром пришла врач, сказала – к вечеру выпишут. Понятно, что не могут меня держать тут вечно. Хотя здесь, кажется, никто не думает, что я здорова.

Домой, конечно, уже хочется. Правда, тут с расспросами больше не пристают, а вот будут ли дома, кто знает.

У мамы глаза теперь всё время мокрые, а папа не может сидеть спокойно, вскакивает, двигает стул по палате. Не знаю, как им помочь. Обещала больше не убегать по ночам. По дням тоже.

Скажу, что книги принесли волонтёры, если вдруг спросят. Не стоит их ещё больше пугать.

Погруженная в свои мысли, Ула сидела на больничной кровати, обняв руками подушку. Перед ней лежал открытый учебник по изучению общего языка, или, как ещё говорилось в пояснительном тексте, Языка Омни. Она уже несколько раз пролистала его от начала до конца и теперь пыталась разобраться в содержании. У этих Омни, был латинский алфавит. Буквы отличались лишь немного, например, над заглавными «дабл ю» висели две точки, а к «уай» цеплялся второй хвост. Ещё Ула нашла сдвоенную «эс», «эф» без поперечины и «о» с длиннющей загогулиной.

Вначале были задания, какие есть в любом учебнике иностранного языка, – счёт до десяти, дни недели, названия животных. В одном из заданий нужно было подставить названия профессий, как рассудила Ула. Правда, она не поняла, почему возле продавца булочками, художника и учительницы нарисовали хорька, жабу и белку. Наверное, в том регионе богатая фауна, решила девочка и продолжила чтение.

Дверь в палату приоткрылась, вошла Арсоль. Уле очень нравилась медсестра, таких красивых и необычных людей она раньше не встречала. В волосы Арсоль вплетала ракушки, говорила мелодичным голосом, а ходила так, словно плыла над полом. Ула стеснялась просить, возможно ли такому научиться или это даётся только от рождения.

Арсоль села рядом, от медсестры пахло чем-то душистыми и свежим.

– Как подарок? Понравился?

– Угу, – промычала Ула, странные книжки ей, конечно же, понравились.

– Покажешь?

Ула пожала плечами и потянулась к пакету. «Наверное, ничего страшного не произойдёт, если Арсоль их полистает, там всё равно ни слова не понять», – решила она и протянула медсестре самую большую книгу.

Арсоль провела рукой по обложке, улыбнулась чему-то и стала перебирать страницы так аккуратно, словно это была не просто книжка, а редкий музейный манускрипт. Медсестра пролистала до фотографии с кирпичным замком и легонько провела изящными пальцами по одной из башен.

– Корнуфлёр, – с нежностью произнесла Арсоль.

Ула удивленно взглянула на девушку.

– Ты знаешь, что это за место?

– Это школа. Я училась в ней. Потом вернулась на остров. Cornus – кизиловое дерево, – пояснила Арсоль. – Или древо познания, так его тоже называют, fleur – цветок – цветок кизила, – она перевернула страницу и пролистала книгу до первых рисунков. – Четыре лепестка, – медсестра обвела пальцем рисунок, – символы четырёх ветвей. Древо – начало начал, оно дало жизнь ветвям, – Арсоль вела пальцем по толстым веткам, тянувшимся от ствола. – Ветви разрослись, и дали много плодов, и продолжают давать, и продолжают цвести. Цветок, – медсестра снова обвела четырёхлистное соцветие, – символ того, что все дети всех ветвей едины.

Ула на всякий случай кивала, она ничего не поняла про детей из ветвей, но решила, что перебивать неприлично.

– Вот это тоже символы каждой ветви, – продолжала Арсоль, поочерёдно ткнув пальчиком в нарисованные круг, коготь, глаз и травяную веточку. – Та женщина, что ты встретила на берегу, из тех, чей символ – ветка полыни.

– Но откуда ты?.. – девочка выпучила глаза от удивления.

«Откуда все знают про женщину? Или я говорю во сне, или они знакомые этой особы и она просто насплетничала», – понеслось в голове у Улы.

– Такие, как она, ближе остальных ветвей к природе, чтят духов леса, полей, морей и рек, селятся возле водоёмов. Для них вода – что воздух – своя стихия, не холодит им кожу, а согревает. Подводное плавание для них – что для тебя прогулка. Некоторые днями напролёт не выходят на поверхность.

– Ты хочешь сказать, что там, на берегу, я видела русалку? – засмеялась Ула. Вот уж книжки книжками, а ей не три года, чтоб верить в сказки.

– Мы предпочитаем называться Прибрежные Люди, и далеко не у всех из нас есть хвосты, – фыркнула Арсоль и с шумом захлопнула книгу. – Думаю, ты сама без труда разберешься, которая тут ветвь твоя, а мне пора, – медсестра встала и поправила халат.

– Моя ветвь? – переспросила Ула.

– Всё, что с тобой случилось, и эти книги тоже – это не случайность, Ула. Джим Сорланд приехал для того, чтобы пригласить тебя в Корнуфлёр.

У Улы голова пошла кругом. Все эти прибрежные женщины, волки, книжки, таинственный Джим Сорланд, который собирается пригласить её в какую-то там школу, почему это всё произошло с ней и почему всё это произошло разом? Ула решила дослушать Арсоль до конца. Вдруг это всё же розыгрыш и они в конце концов вместе вдоволь посмеются?

– Расскажи про остальные ветви!

Арсоль, казалось, только того и ждала, она села обратно на кровать.

– Сорланд будет очень зол, – хмыкнула медсестра, и в её глазах заиграли весёлые искорки. – Но учитывая то, что он давным-давно должен был рассказать тебе всё сам, а вместо этого пропадает не пойми где, то мы делаем ему одолжение!

Медсестра устроилась поудобнее и продолжила:

– Символ твоей ветви – глаз. Видеть то, чего не видят другие, заходить туда, куда остальным не дано, перемещаться между слоями, из которых состоит этот мир, – вот что могут люди из этой ветви благодаря своим тотемам. Не у всех оборотней тотемы волки, как у тебя.

– Оборотней! – Ула прямо-таки выкашлянула это слово.

– Подумаешь, такое же бестолковое прозвище, как и русалка! Только вот вы сами себя так называете, – пожала плечами Арсоль. – Не бери в голову, ты гораздо больше, чем придуманные кем-то слова. К тому же это вовсе не означает, что ты в полнолуние обрастаешь шерстью и кидаешься на людей, – всплеснула руками Арсоль. – Я вот, к слову, тоже никого не утаскиваю за собой на дно и не топлю корабли.

***

Учитель, кажется, хороший человек. Путешествуем уже который день, а он на нас ни разу не накричал и не лишал сладкого. Отвечает на все вопросы, когда бы мы к нему ни обратились.

Вчера за завтраком рассказывал про омни-ветви. Говорит, мы с Ниной принадлежим к разным. Моя ветвь – ведьмы, но в это я не сразу поверил. Позже, когда эти светляки вернулись. На этот раз Сорланд был рядом и было не так страшно. Он велел не махать руками, от этого светляки будут прыгать только быстрее. Я стоял спокойно, и они, покружив какое-то время, исчезли. Сорланд объяснил, что светляки узнают ведьм, тянутся к магии. Ещё, он говорит, со временем я стану видеть всё больше и больше, и что когда я освою все свои таланты, мне не придётся никуда ехать так долго. Говорит, я смогу в одно мгновение перешагнуть из Лондона в Ушуайю. Про Лондон я много читал, а Ушуайя – даже не знаю, где это. По правде сказать, я не знаю, где мы сами сейчас. Где-то посреди моря.