Ула выбежала на середину утёса, женщина, что ещё минуту назад, казалось, тонула, теперь чинно поднималась из воды, опираясь о камни, её волосы развевались на ветру, как и прежде, окутывая тело, будто вода их и не касалась. Высокая волна взметнулась у женщины за спиной словно на прощанье, после чего упала, разбившись вдребезги.

Хоть это и было весьма неправдоподобно, но женщина не выглядела ни замерзшей, ни уставшей, ни хоть сколько-нибудь нуждающейся в посторонней помощи. Она смотрела на Улу раздраженно, как будто та помешала важному делу. Ула подумала, что, наверное, вежливо было бы отвернуться, но вместо этого не могла отвести от женщины взгляд всё время, пока та шла ей на встречу.

– Я только хотела помочь. Я думала, что нужна помощь. Что вы утонули, – мямлила Ула.

Когда они поравнялись, женщина посмотрела куда-то Уле через плечо, глубоко втянула носом воздух, после чего её взгляд изменился.

– Тебе пора домой, волчонок, – вздохнула женщина.

Ула не поняла ни слова. По тону она могла лишь предположить, что та была её присутствием недовольна.

– Ég tala ekki íslensku, – пробормотала Ула в ответ.

В ответ на это у женщины округлились глаза, словно было такой дикостью не знать исландский. Она оглядела Улу с ног до головы и, не сказав больше ни слова, пошла прочь от берега. Ула смотрела ей вслед. Женщина поискала кого-то взглядом в темнеющих сопках, пожала плечами и скрылась за дверью сарая.

«Странные нравы», – подумала Ула и тоже пожала плечами. Сумерки давно спустились, облака почернели, горизонт таял в тумане. Ей давным-давно пора возвращаться домой, иначе родители поднимут тревогу. Она решила ничего им не рассказывать. Вряд ли их обрадуют её далёкие прогулки по острову и общение с голыми людьми.

Посреди ночи Ула лежала в кровати с открытыми глазами и изучала потолок, вместо того чтобы спать, потому что так и не смогла придумать объяснения увиденному.

Она встала, чтобы закрыть окно. Жители всех окрестных домов, в отличие от неё, спали, свет нигде не горел. Разноцветные крыши в ночи сливались одна с другой. Ветер улетел куда-то, и деревья стояли не шелохнувшись. Только раздутая от гордости луна помогала фонарям освещать пустые улицы.

Ула безучастно смотрела в окно, за которым была тишина, покой и ровно никаких ответов на вопросы.

Слева, где улица поворачивала в горку, а разлапистое дерево отбрасывало тень, что-то неожиданно зашевелилось. Ула пригляделась и заметила собаку, притаившуюся возле изгороди. Собака была лохматой и крупной, но какой породы, сказать издалека было сложно.

Когда-то давно похожий мохнатый соседский пёс был её другом. С ним можно было бегать наперегонки, кувыркаться и делить яблоко. Потом мамин рабочий контракт внезапно закончился, и пёс остался в Москве, а они переехали в Мадрид. Ула очень по нему тосковала, но попытки убедить родителей завести собаку успеха не имели. Они всегда были за, но приводили очень-очень весомые и логически обоснованные доводы, почему в данный момент не лучшее время.

Ула смотрела на пса, и ей казалось, что пёс смотрел на неё. Одинокий и не спящий в ночи, такой же, как она. Немного поколебавшись, Ула решила спуститься на улицу и попробовать подманить пса. С животными Ула всегда ладила хорошо, они её слушались. «Скорее всего, – рассуждала девочка, – пёс сбежал у кого-то из соседей». Откуда ему ещё тут взяться? Родители утром обязательно разберутся и вернут его владельцам, а пока она может приютить пса на ночь в тёплом гараже и чем-нибудь накормить.

Ула на цыпочках спустилась вниз, прихватила из холодильника начатую упаковку ливерной колбасы, надела ботинки, куртку поверх пижамы и вышла на улицу, тихо прикрыв за собой дверь. Она старалась идти медленно, чтобы не спугнуть пса и подойти как можно ближе, но тот, видимо, от страха вильнул на соседнюю улицу и лишь одним глазом наблюдал за девочкой из-за угла.

«Ну, это уж не дело – убегать от еды и ночлега посреди холодной ночи», – возмущалась про себя Ула, но продолжала идти за ним следом. Когда она дошла до поворота, то увидела, как морда выглядывает уже с другого конца переулка.

– Иди ко мне! – поманила она пса колбасой, но тот не шевельнулся.

Только с некоторого расстояния убедившись, что девочка следует за ним, снова скрылся за поворотом.

«Вот же выдались и день и ночка!» – думала Ула, ускоряя шаг и кутаясь глубже в куртку. Это была хорошая пуховая куртка, тёплая и просторная, и капюшон был отделан мехом, они с мамой специально купили её перед переездом в холодную страну, но даже в такой тёплой куртке разгуливать ночью в пижаме было не очень благоразумно.

Собака продолжала убегать, Ула продолжала догонять собаку, пока та не привела её в пустой городской парк. Там собака выбрала одну из полян, села и стала ждать. Ула продолжала спрашивать себя, что же такое нашло на неё сегодня. Куда и зачем она шла днём и что делает здесь в парке ночью? Задаваясь этими вопросами, Ула подошла к собаке довольно близко, чтобы разглядеть её и понять – это была никакая не собака.

Это был волк.

Белый, местами пепельный мех переливался под лунным светом. Животное смотрело на девочку парой пронзительных глаз. Ула замерла в ужасе, и упаковка колбасы выскользнула у неё из рук. Короткая двенадцатилетняя жизнь проносилась перед глазами девочки с бешеной скоростью. Растерянная и напуганная, она и шагу не могла сделать, чтобы двинуться с места. Голос от волнения снова пропал, и всё, что Ула могла, – это опять хватать ртом воздух. Она зачем-то, словно желание это шло изнутри, подняла вверх руки, как будто хотела показать волку, что не собирается на него нападать. В следующее же мгновение животное сделало один-единственный молниеносный бросок, всё, что Ула успела почувствовать в тот момент, – это как волчьи лапы коснулись её ладоней.

За этим последовала вспышка света, яркие пятна окружили девочку, она больше не различала ничего вокруг. Ни деревьев, ни травы, ни луны. Только пятна света повсюду. Потом она поняла, что бежит куда-то, бежать было легко, свет вокруг двигался вместе с ней, пока вдруг что-то не врезалось в неё, и краски резко поменялись на звуки. Теперь все вокруг было лишь звуками. Ула различала их природу, чувствовала прикосновение. Каждый звук был чем-то целым. Все они двигались вместе, пока что-то снова не отбросило её туда, где был холод. Это не был морозный воздух, это не был холодный ветер – это был холод пустоты и отсутствия времени. Здесь она больше не чувствовала ничьего присутствия, только желание бежать и бежать по возможности оттуда.

В какой-то момент она метнулась в сторону, и вспышки то света, то звука последовали одна за другой, сменяясь в бешеном темпе. Глаза перестали видеть, уши захотелось закрыть руками, но рук вдруг не оказалось. Ула поняла, что падает, и потеряла сознание.

Придя в себя, Ула почувствовала, как болит тело и ломит кости. Её разбудили голоса, но было невыносимо больно поднять веки, чтобы посмотреть, где она.

Люди вокруг говорили на знакомом английском, кто-то вызывал полицию и скорую к берегу Клейфарватна. Ула припоминала, что ездила на озеро с таким названием вместе с родителями.

Вокруг прибавилось людей, кто-то осматривал её тело и проверял пульс, перекладывал на носилки, по звукам сирены Ула догадалась – её везут в больницу. По дороге её укачало, и она провалилась в сон.

Ула проснулась от знакомого голоса, раздававшегося за дверью. Вероник Готье, мама Улы, беседовала с доктором. Доктор говорила, что Ула чудом не получила переохлаждения после стольких часов на улице ночью, одетая лишь в пижаму и куртку. Говорила, что родителям невероятно повезло, что их дочь нашли туристы. Что специалисты осмотрели девочку и не обнаружили на теле никаких повреждений, кроме ссадин на ладонях, которые, скорее всего, появись днём раньше. В конце разговора врач добавила, что физически Ула здорова, а вот её психическое состояние придется проверить.

Свет редких ночных фонарей, торчавших из земли вдоль аллеи, падал через высокое мутное окно в комнату. Он пятнами выдёргивал из темноты край кровати, тумбочку, кривой гвоздь в стене, ещё одну кровать, проход между ними и двух подростков, шептавшихся в темноте.