Алек перебирал в голове всё то, что за последние дни узнал от учителя. Ветер, морской, холодный и хлёсткий, трепал и путал его волосы. Дети стояли на палубе парома, который переплывал Финский залив, никакой холод не мог загнать их в каюту, они впервые видели море. Привычные для всех омни способы перемещения были Сорланду недоступны. Хранители холов и границ регистрировали всех входящих и выходящих, а зарегистрировать детей он мог лишь единожды, и, чтобы избежать лишних вопросов, это нужно было сделать там, где значился его последний выход. Согласно записи в книги всеобщих перемещений Джим Сорланд находился сейчас в Берлине, куда шагнул из анклава Норзурстрёнд субботним утром и откуда собирался переправить в Вильверлор Нину и Алека, как только они доберутся до города этим невозможно медленным транспортом сайнов.

***

– Вот этот круг, – показала Арсоль на следующий рисунок. – Это символ ветви ведьм. Ведьмы, в отличие от оборотней, видят все слои постоянно. Могут, конечно, и не видеть, если не хотят, но чем опытнее ведьмы, тем лучше они ориентируются в том, что видят. Вас на уроках будут учить, как перемещаться по слоям, а их будут учить, как смотреть. В отличие от оборотней, ведьмы не могут ни в один из слоёв попасть, они привязаны человеческим телом как якорем. Оборотни на протяжении многих веков путешествовали куда хотели благодаря своим возможностям, и жилось им, надо сказать неплохо, а ведьмам, впрочем, как и всем остальным, оставалось только ходить пешком или скакать на лошадях. Довольно долгое время это ведьм раздражало. Между нами, их всегда раздражают способности других ветвей, и они из шкуры вон лезут заполучить то же самое при помощи заклинаний. В общем, когда ведьмам надоело тратить драгоценное время на хождение пешком, кто-то из них, я честно уже не вспомню кто, придумал резать дыры и проходить насквозь туда, куда им больше всего было нужно. Ну и шуму тогда наделало это открытие, в учебнике истории оно значится как Дырявая Революция. Ведьмы стали путешествовать куда хотели, а заодно за символическую плату открывать такие проходы всем подряд. Правда, позже это привело к тому, что сайны заметили что-то неладное. Представь себе, был человек, раз – и исчез. Сайнам это, надо думать, не понравилось, а нам, вместо того чтобы жить припеваючи, пришлось долго скрываться. Потом, когда ведьм и это достало, они придумали, как расширить эти дыры до невероятных размеров, чтобы в промежуток между здесь и там поместились целые города! Круг символизирует их самое главное достижение, весьма тщеславно, я тебе скажу, но без этого мы были бы разобщены и бездомны.

– К какой из ветвей принадлежит Джим Сорланд? – спросила Ула, разглядывая рисунок.

– Вот к этой, последней, – Арсоль ткнула пальцем в нарисованный клык. – Они называют себя ветвью истинного познания. Хотя чего ещё ожидать от высокомерных вампиров!

– Вампиров?!

– Тише ты! – рассмеялась медсестра. – После того как мы выяснили, что ты оборотень, а я русалка, – на слове «русалка» Арсоль театрально закатила глаза, – тебя ещё что-то удивляет? Да, твой будущий учитель истории – вампир.

– То есть он пьёт кровь?

– Вампиры пьют кровь, – Арсоль пожала плечами как ни в чём не бывало. – Совсем другой вопрос – зачем они это делают.

– Сколько же ему лет?

– Сорланду? Лет сорок пять, может, чуть больше. Он хорошо сохранился.

– То есть он стал вампиром недавно?

– Омни нельзя стать! Сорланд родился вампиром, также как его родители, рос, взрослел, потом стал стареть, потом, наверное, когда-нибудь умрёт. Лет эдак в сто пятьдесят. Мы дольше, чем сайны, живём. Наверное, оттого что не болеем.

Ула не знала, чего ещё ждать, сюрпризы всё не заканчивались и не заканчивались.

– Вампиры пьют кровь не от голода, а от жажды знаний, – продолжала Арсоль. – Каждая капля твоей крови – это твои мысли, твоя память, всё, что ты когда-то видела, слышала и переживала. Вампиры могут читать кровь как открытую книгу. Разумеется, если не прогуливали занятий! Не так-то просто выпить чью-то кровь и не сойти с ума. У них целый свод правил, всякие тонкости, ограничения. Кровь сайнов вообще пить нельзя.

***

Вот ещё выдумал! Сам он вампир! Я люблю ириски, и горбушки от хлеба, и зелёные яблоки, и макароны с сыром из столовой, и теперь ещё гамбургеры люблю!

Вот ещё.

Ну, может быть, я попробую разочек, но только из любопытства. Я ему сказала, что у меня все зубы ровные, а он ответил, что клыков ни у кого из них нет. Алек говорит – не груби, а я не грублю, я спрашиваю! Этот Джим Сорланд мне нравится, пусть только не пугает так больше.

Однажды я укусила воспитательницу, она хотела ударить Алека, и я вцепилась ей прямо в руку. Вот тогда у меня зубы были острые! Нам было лет по шесть, внизу четыре зуба выпало, а один остался, им я ей руку и проткнула. Старуха тогда страшно перепугалась и сбежала куда-то. Я плохо помню. Алек говорит, я плакала и держалась за голову. Иногда мне снится сон, там молодая женщина, за ней кто-то гонится, а она убегает. Джим Сорланд сказал – это не сон, это я помню то, что увидела в крови. Хорошо всё-таки, что мы его встретили.

Шел третий день их дальнего путешествия, Нина стояла, прислонив нос и ладони к стеклу вагонной двери, Алек стоял следом. Берлинское метро несло их через тоннели и жилые кварталы, за окнами редкими красными крышами мелькал вечерний город.

Алек вёл себя довольно сдержанно в сравнении с Ниной, которая выражала восторг без стеснения. Она жадно впитывала каждую каплю новых знаний, всё время хотела до чего-нибудь дотронуться, везде сунуть любопытный нос и остановиться поглазеть подольше, что, к сожалению, противоречило планам Сорланда как можно скорее вернуться домой.

Из метро путешественники вышли на Гауптбанхов, где поезда бесконечным потоком мчались по разным этажам, одни у них под ногами, другие – над головой, а лифты, не останавливаясь, поднимали и опускали пассажиров, соединяя линии метро и пригородные поезда.

Это зрелище заворожило обоих детей. Нина и Алек, перевесившись через перила, провожали взглядом железных змеев, мчавшихся точно по расписанию и в строго указанном направлении.

– Нам нужно двигаться дальше, – поторопил Сорланд.

Троица шла по улицам Берлина словно семья, возвращающаяся домой к ужину. С широких проспектов, где ветер гулял как ему вздумается, а человек чувствовал себя ничтожной букашкой в окружении каменных великанов, путники свернули в узкие улочки, там дома стали меньше, крыши – покатыми, а мостовая – булыжной. Там они прогулялись ещё немного вдоль трамвайных путей, повернули направо к отелю с перегоревшей вывеской и зашли в пустое фойе.

За стойкой зевал мужчина в лиловой форме. Сначала он был совсем неприветливым и даже раскричался, что не примет постояльцев без документов. Нина с Алеком, конечно, ни слова не поняли из того, что мужчина выговаривал Сорланду, но он попеременно тыкал то в детей, то в документы – без слов было всё ясно. Брат с сестрой даже расстроились на минуту-другую, что придётся-таки ночевать на улице.

Сорланд сдаваться не собирался и, по-видимому, обладал даром убеждения, вскоре мужчина стал совершенно сговорчивым и даже сбегал Нине с Алеком за мороженым. То, что Сорланд после такого разговора неважно себя чувствовал, дети списали на усталость.

Брату с сестрой досталась целая отдельная комната. Такой роскоши в их жизни никогда не бывало. Доев мороженое, они отправились спать, дав Сорланду честное-пречестное слово никуда не сбегать по утру.

После утомительного путешествия транспортом сайнов Сорланд с наслаждением оплачивал услуги привратников, что за сегодняшнее утро ему пришлось делать неоднократно. Ни свет ни заря ему нужно было оказаться в школе в Вильверлоре, чтобы подготовить все необходимые бумаги для переправки детей через границу. Учитель искренне надеялся, что успеет прошмыгнуть, не встретив никого из коллег, но скучавшие по стенам аласторы, учуяв его, подняли такой шум, что прятаться стало бессмысленно. Пришлось выслушивать тираду недовольства от наставницы ветви ведьм Амандин Ронделе о том, как она в его отсутствие выполняла двойную работу.