А затем торопливым шагом направился вслед за приятелями. Все-таки, он очень странный мальчик.

– В чем отличие цивилизованного человека от дикаря? – вальяжно развалившись на тюфяке, я величаво провел перед собой расслабленной кистью руки.

Мои зрители – Остах, Барат, Йолташ, Пелеп и Кайхур внимательно смотрели за выступлением в театре одного актера. Учебный день кончился, мы с домочадцами поужинали в нашем тесном кругу. Твердые, до конца не разваренные бобы, не лезли в горле, и я в основном налегал на хлеб. Я красочно поведал домочадцам о соревнованиях по метанию в мишень на плацу. А затем наставник поинтересовался, как прошел первый урок от Наместника. Я решил похулиганить и устроил вечернее выступление в домашнем театре. Сейчас я изо всех сил надувал щеки, пытаясь хоть как-то походить на жирного Наместника.

Оборвав свой величавый жест, я поморщился и картинно прижал руку ко лбу. Потом потянулся, взял воображаемый кубок и жадно приложился к нему. Барат не выдержал и прыснул от смеха. Толкнув Йолташа в бок, брат громко прошептал ему: «Наместник-то надрался намедни! Вот башкой и мается!» Дядька Остах показал ученику кулак, а Кайхур, поддерживая наставника, строго тявкнул.

– Запомните, мои юные ученики! – вещал я. – Цивилизованного человека от дикаря отличает одежда! – я воздел перед собой палец и удивленно на него уставился.

– Посмотрите на меня, – и я обвел себя изящным взмахом ладони. – Сколько людей трудилось, чтобы соткать эту чудесную, невесомую ткань! Сколько умелых мастеров прикладывали все свои умения, чтобы построить из этой ткани великолепную тунику! А какие ловкие мастерицы корпели над тонкой вышивкой? Сколько богатства и красоты в сиянии золотых нитей!

– И! – я вновь поднял палец перед собой, но икнул и вновь приложился к невидимому кубку. Теперь уже не выдержал Пелеп и захихикал, но получил подзатыльник от наставника и мигом примолк.

– А теперь посмотрите на него, – я небрежно махнул рукой в сторону, словно отгоняя наглую муху. – В чем тут искусство – сшить из целого куска кожи эту безрукавку? Или сапоги? А какие бесформенные ужасные шаровары? Вы видели где-нибудь когда-нибудь, чтобы достойный муж носил штаны? – отставив в сторону кубок, я подался вперед всем телом и требовательно посмотрел на зрителей, грозно сопя.

Те оторопели от моего напора. Я тем временем вскочил с импровизированного ложа, отбежал в сторону и поклонился в сторону отсутствующего Наместника. Теперь я изображал самого себя.

– Что же поделать, Сиятельнейший, если у нас в горах без штанов нельзя? Без штанов бубенчики на морозе мигом в ледышки превратятся! – нарочито сделав свой голос писклявым, чуть не плача, пропищал я.

Теперь смеялись уже все. Дядька Остах вытирал слезы из глаз, а Кайхур и вовсе завыл от восторга, задрав голову вверх. За стеной послышался ответный вой Хинды.

Перед самым сном, когда я уже лежал в кровати, ко мне подсел Остах и спросил.

– Как Наместник принял твою шутку? Не осерчал?

Я пожал плечами.

– Посмеялся немного. Шутка ему понравилась, – улыбнулся я. – А вот на выходе меня Элса поймала. Вот она-то была далека от веселья.

– Да? – встревожился наставник. – И чего она от тебя хотела?

– А она не от меня хотела, а от тебя, – я хитро улыбнулся дядьке.

– О как!? – удивился он. – От меня?

– Она интересовалась моими торговыми делами с Вликом, начальником Госпиталя и Алвином, колесником.

– Вот проныра! Клешню омара ей в … А ты что?

– А я что? – хмыкнул я. – Ответил, что я теперь имперский гость. Сказал, что наставник выправил важную бумагу и что теперь мне можно спокойно торговать разными товарами. Так что жди приглашения от Элсы, дядька.

– Отбрешусь, – махнул рукой Остах. – Главное, чтобы к тебе больше не приставала.

– Ага-а-а, – зевая, протянул я и перевернулся на бок, устраивая ладонь под щеку.

– А твой комендант, Хак Стурр, хитрый жук. И толковый учитель… – задумчиво сказал дядька, присаживаясь на свою кровать и стягивая безрукавку.

– Чего это? – удивился я.

– Вот видишь, и ты не понял. Он неспроста в первый же день между вами соревнования затеял. Сразу и увидел, кто из вас кто. Кто вожак, а кто ведомый. Кто посообразительней, кто каким оружием владеет. Кто гордый, кто хитрый, кто задира, кто молчун.

– Все равно он гад, – сонно протянул я. – Булгуню ни за что ни про что наказал…

– Ты уже почти спишь, парень… Храни тебя Отец Глубин. Легких снов, Оли.

– М-м-м, – сказал я и вспомнил, что упустил в своих рассказах. Аж подскочил на кровати. – Булгуня! Булгуню посадили в наказание в подвал! Там у них комната наказаний. Так он из-за стены чей-то взгляд видел, представляешь? – спросил я.

– В подвале? – переспросил дядька. Он почесал макушку, словно что-то вспоминая. Новость не показалась ему забавной, и дядька о чем-то крепко задумался. А может, мне это уже приснилось? Уснул я мгновенно, едва только лег обратно и прикрыл глаза.

Встал я засветло вместе со всеми домочадцами и до построения успел потренироваться. Слово дал – держись! Время поединка с Милиаром неумолимо приближалось, поэтому Фиддал продолжал приходить по утрам. Это и немудрено – Кайхур с Хиндой по-прежнему звонко лаяли, приветствуя друг друга. Эдак они и Бареана будут будить – ведь он стал третьим жильцом в нашем уютном здании. А наши друзья – оставшиеся почетные ученики – заняли ближайший к нам гостевой дом. Так что стоит открыть неприметную дверцу на заднем дворе, пересечь живую изгородь – как окажешься в гостях у приятелей. Удобно!

А вот к нам посетители на утренние тренировки-схватки теперь не приходили. У Либурха забот заметно прибавилось и времени на утренние посиделки не оставалось. Тумма забежал недавно, рассказал тайком все, что вспомнил о дваждырожденных, и больше не появлялся.

Но мы не скучали – Остах гонял братьев, мы с Федей разминались вместе с Пелепом. Отрабатывали подножки и подсечки, броски через бедро – все, что я смог вспомнить. Многое всплыло после того, как Либурх принес пожелтевший пергамент с корявыми рисунками. На них схематически изображались человечки, выполняющие приемы борьбы.

После тренировки мы плюхнулись в фонтан, наскоро растерлись, а потом понеслись с Фиддалом на плац перед корпусом. Невозмутимый комендант поглядывал на своих помощников, которые крутились около солнечного гномона и отбивали колоколом время. Вначале били три удара, потом два, а перед самым построением раздавался резкий, как точка в конце предложения, удар колокола. Те, кто приходил после него, считались опоздавшими и лишались завтрака. Из нас, «почетных учеников», не опаздывал никто. А вот многие местные построение и завтрак пропускали. Мне казалось, что такое положение вещей коменданта, мягко говоря, не устраивало. Но его власти за пределами Школы недоставало, чтобы прижучить сынков влиятельных родителей. А вот для нас с Фиддалом опоздание было смерти подобно. После утренней отработки борцовских приемов мы были голодны настолько, что за завтрак могли и прибить. Прибить и съесть.

– Понимаешь, – шепнул мне Федя, когда мы ожидали построения. – Мне отец велел каждый выходной домой возвращаться. А то мама недовольна будет. Ты же сам слышал, если комендант разрешение не подпишет – то из ворот Имения без этой бумаги не выпустят! А если я хоть раз опоздаю или попадусь где-нибудь – то он бумагу ни в жизнь не подпишет. Вот я вчера с вами к Булгуне и не пошел. Я не трус, понимаешь?

– Понимаю, – ответил я. – У нас в горах так говорят: веревка крепка повивкой, а человек – родными. Семья – это очень важно. Я понимаю, Федя.

– Вот, – повеселел Фиддал. И спросил – Сегодня же очередь Юрки в комнате наказаний сидеть? Вы к нему тоже пойдете?

– Вряд ли, – покачал голой я. – Это Булгуню ни за что посадили…

К нам подбежали приятели. Колокол пробил два раза.

– Привет! – крикнул я им в ответ. – Юркхи, тут Федя спрашивает: нам к тебе пробиваться в комнату наказаний?