Минут через двадцать втроем мы направлялись вверх по Гоголевскому бульвару домой к Элен.

Ее квартира находилась действительно возле МХАТа, во дворе. На втором этаже, небольшая, с высокими потолками, довольно запущенная, немного советская, даже с роялем, который занимал почти всю гостиную. В мою бытность такие апартаменты, да еще и на Тверском бульваре, никогда не доставались простым людям. По поводу чего я и выразил удивление обеим подругам. Элен ответила, что квартира не ее.

Кухня, как в таких домах и полагается, была и за гостиную. Усадив нас за стол, Элен стала готовить зеленый чай, который обе потребляли, судя по всему, на протяжении всего дня, и между делом продолжала объяснять, что живет здесь немного на птичьих правах, но вот уже третий год, пока тетя, кстати неродная, могла обойтись без квартиры и жила с детьми на юге Москвы.

Было немного душно. По старинке чугунные, допотопные, сотню раз уже перекрашенные батареи оказались раскаленными. Я попросил разрешения скинуть с себя верхнее, остался в одной рубашке.

Нана разлила чай по азиатским пиалам. Молочный улун и вправду оказался вкусным, необычным. Элен принесла свои бумаги, стала их показывать.

Ничего особенного в них, конечно, не обнаружилось. Имелись необходимые реквизиты для перевода. Как я и предполагал, вместо нужного кода «свифт», который состоит из латинских прописных букв, французские чиновники ей вручили только идентификационный банковский код с цифрами, предназначенный для использования внутри Евросоюза. В Московских банках им воспользоваться не могли, зачастую просто не умели. Но имеющийся код позволял мне сделать перевод со своего парижского счета. У Элен имелись имя и фамилия служащей, отвечавшей за досье, и даже личный электронный адрес. Всё упрощалось. Достаточно написать сопроводительное письмо, получить все нужные уточнения, а затем отправить нужную сумму.

С письмом Элен хотела справиться сама. Как оказалось, она говорила и писала по-французски. А вот насчет самого перевода моя помощь была очень кстати.

Она сразу же принесла мне пачку наличных евро, ту сумму, которую просила отправить с французского счета. Я начал было отказываться. Хотя разумнее было, конечно, взять деньги сразу, получалось меньше суеты, меньше беготни из-за расчетов.

Подруга ответила по сотовому и вышла разговаривать куда-то в коридор. Элен вдруг смотрела на меня с недоверием.

– Вам нравится жизнь во Франции? – спросила она.

– Иногда нравится. Иногда не очень.

В ее глазах промелькнула покорность и непонимание.

– Спроси я вас, нравится ли вам жизнь в Москве, вы бы начали всё ругать, разве нет? У русских так принято. И вы были бы правы, по-своему.

– Да нет, я как-то… Почему вы так думаете?

– Когда живешь… когда смотришь на вещи со стороны, всё видится лучше. А когда долго сидишь на одном месте…

– Вы православный?

– От рождения, да, – ответил я, но я не сразу понял суть вопроса. – Почему вы спрашиваете?

– Да так…Значит, вы русский… в душе. Даже если давно… давно не жили здесь.

– С годами я чувствую себя… вот как вы, немного немцем, – сказал я в шутку. – Ясность, порядок… С этим проще жить. Всё ли мы про себя знаем?

По ее лицу прометнулась неуверенность.

– Вы же писатель.

– Это что-то меняет?

– Вы должны… должны понимать, кто вы. Лучше других.

– Почему лучше других?

– Так, – пожала она плечами. – Мне кажется…

– Я перестал писать.

– Почему?

– Надоело.

Она расспрашивала и дальше, и всё в том же духе: о книгах, об издательствах, о Франции и почему-то о католиках, о том, как они относятся к православным, что думают о пресловутом экуменизме, о котором теперь столько разговоров, но в основном исходящих из той же среды.

Вскоре я стал прощаться. Мы договорились созвониться на следующий день вечером…

В начале лета я вернулся во Францию. Дом в Ипёкшине на лето перешел в пользование родне. Но это стало лишь поводом для моего отъезда. Жизнь в Ипёкшино проблем моих не решала, а только отодвигала их в необозримое будущее, как это часто и бывает, когда пытаешься поселиться в деревне не в силу каких-то естественных причин, а просто чтобы попробовать, ради смены обстановки…

Лето в Париже обещало быть не жарким. К концу июня погода держалась неясная, сырая. И как всегда в этот период, а сегодня оказавшись еще и на распутье, в городе я находился безвыездно. Приходилось думать о работе, о заработках. Сбережений мне могло хватить на несколько месяцев. Затем ожидало безденежье – не пособие по безработице, а социальное, нищенское. Но мне повезло хотя бы с бывшим работодателем. Бывший спортсмен, чемпион по биатлону из Лиона, проживавший теперь в Женеве, по завершении карьеры ринулся в предпринимательство. Боссом же чемпион стал с моей помощью. Несколько лет назад, на волне рассвета «новой экономики», в обмен на долю в бизнесе я фактически создал для него небольшую фирму. Компания реализовывала через Сеть редкие сорта бумаги. У него же я потом и подрабатывал на окладе. Однако компания начала штамповать полиграфический ширпотреб, перерождалась. Я не верил в дальнейшие перспективы. Разумнее было забрать свое и уйти, пока было что забирать. Из выплаченной мне доли сегодня оставалось меньше двадцати тысяч евро. Долго не протянешь. И тем не менее я позволил себе передышку. Больше не хотелось временных решений.

В эти дни в мою жизнь и ворвалась очередная струя свежего воздуха. Но так я думал сначала. А на самом деле это был настоящий сквозняк.

Де Лёз появлялся каждый раз, как только на английских телеканалах появлялось что-нибудь новое об Афганистане. В каких-то глухих ущельях, не то в самом Кабуле, началась очередная заварушка… Я позвонил ему и на все свои расспросы услышал обнадеживающие и, как всегда, полусерьезные заверения, что всё, мол, не так, как кажется, как выглядит со стороны. По ходу сумбурного разговора друг мой оговорился о книге, которую недавно прочитал. Он настоятельно советовал мне обзавестись экземпляром. Прочтешь, мол, и поймешь, что к чему, что вообще твориться в мире. Я конечно понимал, что он опять хочет утереть мне нос: смотри, мол, какие вещи люди печатают, а ты всё раскачиваешься. Где он брал этот чтив? Выписывал в Афганистан по почте?

«Государство в государстве» – так называлось порекомендованное мне издание. Оно было подписано малоизвестной французской авторшей. Де Лёз уверял, что книга продается на каждом углу. Однако в наличии ее не было ни в книжных магазинах, ни в «Амазоне». В конце концов заказ пришлось оформить в самом издательстве. Так прошло какое-то время, интерес мой изрядно приостыл. Но с первых же страниц, как только книга оказалась у меня в руках, я потерял сон, оторваться я не мог. И в то же время я проклинал де Лёза.

Вроде бы ничего сногсшибательного. Чем сегодня можно удивить? К тому же цели авторша ставила перед собой простенькие, коммерческие. А для этого всё должно быть коротко и ясно. Никаких откровений, никаких серьезных выпадов, не дай бог ущемить чьи-то интересы, ней дай бог это скажется на распространении. Ведь система напрочь завязана на круговой поруке, это понятно и без чтения таких книг. Как бы то ни было, обмусоливалась в книге тема, давно прожужжавшая все уши, – всё та же циркулярная грамота, фехтование.

Всё те же ребусы и карикатурные «страшилки», как любил выражаться де Лёз, всё те же витиеватые домыслы про разрастающиеся метастазы глобального мирового правления, сквозь которые обязательно просачиваются нотки заискивания, вся эта циркульная абракадабра, которая может наверное отбить вкус к жизни, если в нее вникать и если тебя уже осенило, что жизнь должна иметь хоть какой-то смысл, помимо безбедного или просто заурядного выживания. Сами тезисы ничем не удивляли. Всё выглядело затасканным. Но факты – и они приводились с упорством, сквозь которое так и просачивалось какое-то конкретное намерение, – факты говорили сами за себя. Отвести взгляд в сторону – иногда это не так-то просто. Речь шла, в конце концов, не о римских легионах, не о крестовых походах. Речь шла о дне сегодняшнем.