Озеро за окном медленно оттаивало. Лед по-прежнему покрывал всю поверхность, хотя и приобрел зеленоватый оттенок, довольно необычный, изумрудный. А вокруг разлилось другое озеро. Снег таял, но вода не уходил. Из-за луж, кое-где по колено, даже трудно было ходить за покупками, за хлебом. Газоны же быстро оголились. На кустах трогательной подростковой сыпью полезли почки. И произошло это всего за пару дней, прямо на глазах.

Мне удавалось покупать неплохую говядину для стейков. Но я решил попробовать приготовить рыбу. Большую часть из того, что я покупал в ближайшем торговом центре, находившемся за пару километров, за переездом, мне пришлось отдать уличным псам, дежурившим перед магазином, когда я вновь возвращался за покупками. Судак, морской язык, пелагия, дорада королевская, камбала-тюрбо, камбала-ёрш, треска, палтус… – вся эта рыба продавалась замороженной и в общем-то никуда не годилась. Только «свежезамороженная» треска, – так было написано на этикетке, – оказалась выше всяких похвал. Рыба продавалась распиленной на куски. И я понял, что для начала нужно «смочить» с нее воду, потому что рыбу, видимо, по-прежнему замораживали шлангами на морозе, посреди Берингова пролива, чтобы, обмерзнув, она больше весила. Если подержать такой рыбий «кусок» часов пять-десять в холодильнике, затем собрать салфеткой всю влагу, готовить рыбу можно было прямо в печке, на огне, завернув в фольгу. Минимум специй, и блюдо получалось отменное.

Де Лёз звал меня в гости в Афганистан. Или в Марокко, а точнее в Фес, если уж я предпочитал направление попроще, где он тоже успел войти в долю при открытии ресторана и, чтобы не разрываться на части, отдал свой бизнес на поруки каким-то местным рестораторам, оставив себе часть прибылей.

Мне, русскому, ехать сегодня в Афганистан в гости к французу? Который в ресторане у себя потчует круасанами американских генералов, приезжавших завтракать в сопровождении бронемашин? Даже странно было это слышать. Мир до такой степени изменился, что иногда, в порыве здравомыслия, чтобы вернуться к реальности, хотелось как следует тряхнуть головой, проснуться.

В такие минуты мне всегда казалось, что я от чего-то лечусь. А нужно-то всего лишь отречься от жизненной мишуры – от времени, которое бегает перед тобой, как твоя же тень, от еженедельника, отделанного фальшивой кожей, от вездесущего Интернета, от оживающего на столе, бегающего по нему телефона. Но это и оказывается труднее всего. Вот и получалось, что только таким способом, благодаря уединению и закату над Ипёкшинским болотом, я и мог обрести равновесие, докопаться до смысла происходящего – через собственное нутро. И для этого требовалось время. В этом духе я и попытался ответить на приглашение моего гостя.

Де Лёз не удержался и стал меня допрашивать:

– Планы-то у тебя есть какие-нибудь? Чем заниматься будешь? Тебе нравится здесь? – Он зачем-то показал на зеленое озеро за окном.

– Поживем – увидим… Нравится.

Он удивился.

– Я решил пожить без планов… месяц-два, – сказал я. – Сколько лет городил, городил, а толку?

– Тебе надо роман про это написать. – Он показывал руками вокруг, он словно издевался надо мной.

– Я бросил писать.

Он еще больше удивился. Наверное просто не поверил.

– Пора смотреть правде в глаза. В мои годы невозможно писать развлекательную дребедень, – объяснил я. – Глупо. А другая литература никого не интересует. Что-то произошло в нашем мире. Ты что, не заметил?

– Тебе просто нужен успех, вот и всё, – помолчав, заключил мой гость. – Авитаминоз у тебя. Но он лечится. Бады нужно какие-нибудь принимать.

– Я тоже так думал. Успех действительно стимулирует. А сегодня спрашиваю себя: ну, допустим, и зачем? Что потом?

– Разве от этого можно уйти, отказаться? После стольких лет?

– А почему нельзя?

– Эх, дружище… Это тяжелое решение, ты должен это понимать. А вдруг ты себя переоцениваешь? Вдруг ошибаешься и захандришь на этой почве, заболеешь чем-нибудь?

– После того, что уже было, сам черт не страшен, – бравировал я.

– Знаешь, мне кажется, что во всем, в любом деле, нужно уметь нажимать на тормоза, уклоняться от ударов. Отрываться, уезжать куда-нибудь, – рассуждал де Лёз о своем. – И не только когда приспичит. Нужно уметь сохранять в себе… Ну, тонус, что ли. И еще – нужно иногда сдаваться… Да-да, сдаваться. Это не значит проигрывать. Новизна… Она вообще от многого лечит. Она появляется там, где отмирает старое.

– Абстрактно. Но ты прав, – согласился я. – Я всегда старался избегать однообразия, рутины. На письме это отражается мгновенно. Но мир действительно изменился, – повторил я уже сказанное. – Простых решений сегодня мало. Теряешь время, топчешься на месте. А завтра оказываешься в той же точке, перед той же дилеммой.

Но он вряд ли меня слышал.

– Книги никому не нужны. Те, которые пишу я. И в этом нет ничего трагичного. Просто это так, вот и всё, – продолжал я. – Людям нужно… Они ищут другое сегодня. Посмотри, что стоит на витринах книжных магазинов. Посмотри, о чем речь в этих книгах. Мир тронулся, Арно. Он не просто изменился. И пора с этим считаться. Иначе он сотрет нас в порошок. Чем поносить людей, род людской, я стараюсь увидеть в этом что-то рациональное, позитивное. Нельзя бороться с ветром.

Он попросил еще вина и долго молчал, уставившись в огонь.

– Тогда нужно заняться чем-то, – пробурчал он безвольно. – На время. Пока в голове нет ясности. Тебе нужно направить энергию на что-то конкретное… Здесь. Или там. Почему сам книги издавать не хочешь?

– Свои, что ли?

– Вообще книги.

– Заняться издательской деятельностью? Ты бы знал, что там происходит.

– Да везде одно и то же происходит. Книжный мир ты знаешь. Взгляд изнутри – это самое важное.

– Разве не взгляд снаружи?

– Снаружи ты уже навидался. К чему это привело? Нет, любая профессия, любое настоящее дело – это не только расчеты. Это судьба. Это я тебе говорю как человек… – Де Лёз осекся. – Я всю жизнь занимался делами. Всё про это понимаю. Есть только одна вещь, которую ты можешь не знать, по неопытности. Но о ней даже говорить рано. Ты не готов.

– Какая?

– За деньгами можно бегать всю жизнь. Хватаешь, хватаешь, и вроде поймал. Прямо за хвост. Наступает момент, когда чувствуешь, что вот она, трепыхается у тебя в руках. Фортуна! И вдруг – опять ничего нет! Со мной так было не раз. И пять нужно начинать с нуля. Если всерьез к этому относиться, то – караул! Очень быстро получаешь по башке, и не можешь очухаться. А важен процесс. Важно в него верить. Если этого не чувствуешь, если не можешь смириться с этим, то лучше не начинать. Всё закончится сожалениями, разбитым корытом. Вот как у тебя…

Он был прав во многом. Но мне не хотелось спорить, не хотелось втягивать его в пустые дискуссии о моем житье-бытье.

– Могу даже попробовать помочь тебе, – сказал де Лёз. – Что, если открыть издательство в Париже?

– В Париже?

– Есть у меня знакомый. Учились вместе в лицее. Живет в Сингапуре, вином торгует. У него есть свое издательство, свои журналы, но, кажется, в Испании, точно не помню. Могу поговорить с ним… В конце концов, я тоже должен буду однажды домой вернуться, – добавил он.

– Ты? Во Францию? Да кто тебе поверит?

– Не ресторан же открывать или гостиницу, черт возьми.

– Издательство? И что ты будешь издавать?

– Да не я, а ты. А себе я нашел бы применение рядом. Подумай.

К этому разговору мы, как ни странно, вернулись позднее, уже по телефону.

Николай-Николаич, мой вчерашний издатель, никогда не звонил мне сам. Обычно появлялся кто-нибудь из сотрудников, секретарь, помощник. Или приходило сообщение по электронной почте, в котором он фигурировал как N. N., – таким был обычный протокол.

Так и на этот раз. Помощник просил перезвонить N. N., а еще лучше заехать в офис. Это говорило о важности просьбы, измеряемой, как правило, деньгами.