Остался открытым другой вопрос — как у директора лагеря оказалась “Черная слеза” и из каких соображений он ее вручил двум молодым девушкам. И на этот вопрос, пообещал Генрих, ответ скоро мы получим. Допрос директора уже назначен, теперь надо запастись терпением и его дождаться.

Рассказывать про свое знакомство с Лосом Генрих категорически отказался, сославшись на важные дела, и напомнил, что за гору орехов и корзину с яблоками он, может быть, смилостивится и поведает мне сию тайну. Оставил он меня одну ближе к обеду, как раз к моменту появления в моих временных покоях Амори. Словно сговорились, честное слово.

Я, воспользовавшись хорошим расположением духа будущего мужа, а я все-таки намереваюсь дать свое согласие, но немного позже, когда момент будет для меня наиболее удачный, напомнила про вчерашний разговор. Я намеренно умолчала про его отказ, но, увы, это не помогло. Ответом мне было все тоже “нет” и даже более решительное, чем вчера. После получасовых споров он свое решение не изменил, впрочем, как и обещал… Только мне от этого легче ничуть не стало. В итоге разгневанная непоколебимостью и черствостью, я вытолкала его за дверь, о чем пожалела через минуту, когда на месте этой самой двери осталась кучка пепла.

— Некоторые границы переходить не стоит, — холодно сказал Ам, прожигая меня взглядом насквозь.

Стало стыдно и неудобно за свое поведение, я поспешила извиниться:

— Прости… пожалуйста, — виновато произнесла я, вместе с тем слегка обиженно. — Ты просто снова не оставляешь мне выбора. Я хочу, чтобы Генрих был со мной на фестивале, он часть нашей дружной компании. И пусть тебе это не нравится, я все равно буду с ними. Они мои друзья, и Генрих в том числе.

Ам смотрел на меня крайне хмуро, но, осмыслив услышанное, перестал хмуриться и спокойно сказал:

— Одну не отпущу, — предвосхищая мои возражения, что я вовсе не буду одна, сказал: — Твои друзья не в счет. Отправлю с тобой своего сотрудника, — заметив мой посмурневший вид, добавил, — одного.

Как будто это могло смягчить его участь! Нет, не сотрудника, а химика.

— Маразм, — заключила я, складывая руки на груди.

— Мера безопасности, — возразил он.

— Мера контроля, а не безопасности, — воскликнула я, — Ам, фестиваль — праздник, масса людей и веселье. Максимум, что мне грозит, слегка перепить.

Последний аргумент совсем не в мою пользу… Я поняла по выражению “вот именно” отразившемся на его лице.

— Видишь ли, дорогая, два дня назад я мог тебя потерять, — он обнял меня, притянув к себе, — и осознание этого не добавляет радости.

Его слова задели какие-то тонкие струны души, ранее спящие, добавляя еще большего уюта в объятиях химика.

— Мог, — тихо согласилась я, — но не потерял.

— И даже не собираюсь ждать, когда этот момент снова может повториться, — ровным голосом произнес он, поглаживая мои волосы.

— Похоже на паранойю, — осторожно сказала я, заглянув в изумрудные глаза.

— Не те симптомы, — улыбнулся Ам.

— Очень похожи, — все так же осторожно сказала, улыбнувшись.

Видимо, именно так Амори представляет себе заботу обо мне… Печально, прискорбно, но… Но что поделать, если он следователь? Видеть во всем опасность, судя по всему, побочный эффект профессии.

— А в комнату ты мне личного стража выделишь? — невинно и чуть издевательски поинтересовалась я, прижимаясь щекой к его груди.

— Зачем? — изумился Ам.

— Ну как же, вдруг беда, ворвется кто, а я не одета, — со скрытой иронией спокойно проговорила я.

— Только ради успокоения обнаженной тебя, готов выделить одного знакомого, — задумчиво произнес он, а я с нескрываемым удивлением посмотрела на Амори, — славный малый, — безмятежно заверил он, пряча улыбку в уголках губ.

— Ты… так шутишь или издеваешься?

Амори с задумчивым видом помолчал некоторое время, потом серьезно ответил:

— Ни то, ни другое. Себе я абсолютно доверяю, — взгляд его опустился на мои губы, — хотя иногда начинаю сомневаться в своей выдержке.

Пока я осознавала, что в качестве стража он имел в виду себя, меня уже целовали, нежно, но властно, не менее собственнически обнимали и вообще, я ощутила себя полностью принадлежащей Амори. Одна часть меня искренне порадовалась, а другая напротив, воспротивилась и возмутилась. И лично я на данный момент испытывала солидарность со второй частью. А потому я прервала поцелуй, отстранившись от химика и… испытала чувство пустоты и разочарования. Смешанные все-таки чувства он у меня вызывает… В таких условиях невозможно принимать взвешенные решения.

— Что не так? — с холодом в голосе осведомился Ам, а я смутилась.

— Можешь… поцеловать еще раз? — я почувствовала, как щеки полыхнули алым. — Я не могу определиться… — пояснила я, ощущая себя крайне нелепо.

Мою просьбу он исполнять не спешил, с заинтересованным видом смотря на меня. Чувство пустоты тем временем начало разрастаться, а Ам участливо полюбопытствовал:

— Определиться с чем?

И все бы ничего, да только вряд ли он порадуется ответу… Пришлось взять ситуацию в свои руки и уверенно прильнуть к губам Амори, чтобы в то же мгновение растаять в его объятиях совершенно не протестуя против перешедшей к нему инициативе.

Начинаю ловить себя на мысли, что мне импонирует его линия поведения. И меня это, откровенно говоря, пугает. Пугает и то, что я так быстро для себя решила согласиться на замужество… Совсем на меня не похоже и вообще… Много странностей. Какие-то чувства незнакомые, теплота, потребность во внимании одного конкретного человека… Любовь или влюбленность я даже не знаю. Я ведь любила только родителей, а это другие чувства. Алина люблю, но как названного брата, это опять же другое. Лизу любила, как подругу. Кису с Бэль тоже люблю. Мирти, хоть он и идиот. Генриха, хоть он и редкий засранец, но он редкий засранец белка, а это немаловажно. В общем, я так и не пришла к определенному выводу относительно своих чувств к Амори, или просто побоялась себе признаться, что не исключено.

Дверь Ам пообещал к вечеру восстановить и отправил меня с остальными в театр. На мой ехидный вопрос о сопровождении охранника, Амори ответил многозначительно:

— Договоришься, и за тобой будут наблюдать неизменно и постоянно.

Я предпочла не испытывать его терпение и тему эту отныне не поднимать. Если сам снова не затронет.

Друзей мой рассказ о возможном сопровождении на фестивале ничуть не расстроил. Мирти даже обрадовался новому человеку, с которым можно будет выпить и который еще не знает “невинных” шуток честной компании. Я тоже взглянула на перспективу “контроля” под другим углом и перестала переживать на сей счет.

Довольно скромный по меркам столичных жителей театр полноценно функционировал, только когда труппы приезжали на гастроли. Своих актеров в театре не имелось, да и это было не за чем. Театр не пустовал ни одного дня. Здесь всегда есть кому выступать: актерам из соседних Королевств, певцам, музыкантам, иллюзионистам… Сейчас вот на гастролях в Бренгунде столичный театр с постановкой “Любовь средь тысяч звезд”.

Трогательная история о молодой паре, искренне любящей, жестокой судьбой подверженные испытаниям своих чувств.

Совсем юная Сонея, отчаянно полюбившая Меркуло, сыскало ответные чувства в его сердце. Он видел в ней ту единственную, ту неповторимую девушку, способную разделить с ним все горести и радости. Она отдала ему всю себя, без остатка, но как это часто бывает, жизнь не любит счастливых историй. Она решает вмешаться всякий раз, когда понимает — у них будет счастливый конец в старости с толпой внуков и правнуков. И в тот момент ей как никогда хочется слез, боли и обиды.

Девушка трагически погибла, упав со скалы. Меркуло, с застлавшей болью глаза, бросился вниз, не желая расставаться со своей любимой. Смерть возликовала. Она радостно скалилась над их бездыханными телами, глумясь над светлым чувством — любовью, которая погубила его. Но ни жизнь, ни смерть не могли подумать, что любовь способна жить и за гранью живого мира. Способна жить так, как не может нигде больше — свободно, не зная границ и пределов.