– …так и скажи, что никогда!

Открыв глаза, я попеняла себе, что слишком много думаю о бале, раз вижу его во сне и слышу графский голос. А голос де Конмора не утихал:

– Кто согласится на такое? Кто?!

Нет, это не сон.

Я вскочила, прижимая корзину к груди. Сомнений быть не могло – этот голос я узнала бы из тысячи. У Вильямины был сам граф!

Ступени на лестнице заскрипели, я заметалась по комнате, не сообразив, что лучше всего было бы выскочить за дверь, и драгоценные секунды были упущены.

– Согласится или нет – не моё дело, красавчик, – раздался надтреснутый голос Вильямины. – Только я тебе всю правду сказала.

– Старая шарлатанка! – ответил граф грубо.

Не придумав ничего лучшего, я встала за камином, вжавшись в стену, и затаила дыхание.

Посетителем и в самом деле оказался де Конмор. Хотя он и озаботился надеть маску, я узнала его по меховому плащу, длинным черным волосам и бороде. Мое укрытие оказалось смешным, и как я ни пыталась остаться незамеченной, граф увидел меня. Глаза из-под маски так и сверкнули, но он не замедлил шага, и не вышел – а вылетел из дома прорицательницы, хлопнув на прощанье дверью. С потолочных балок слетела сажа, и со второго этажа спустилась Вильямина – наряженная для приёма знатного гостя в красную юбку с продольными черными полосами, мужской бархатный камзол – порядком засаленный и протертый на локтях, и головной платок, который она повязывала на восточный манер – тюрбаном.

Прорицательница хихикала, потирая сухонькие ладошки, и сразу высунулась в окно, провожая гостя. В комнату дохнуло холодом и свежестью снега.

– Браслетик не потеряй! – крикнула старуха, продолжая посмеиваться. – Вдруг да найдешь, кому его подарить!

– Госпожа, – позвала я её.

– Кто тут еще? – она закрыла окно и уставилась на меня подслеповатыми глазами.

– Это Бланш Авердин, – сказала я, почтительно кланяясь.

– А! Белозубая улыбка! – узнала меня Вильямина. – Зачем пришла? Хочешь погадать на богатого жениха?

– Вовсе нет, – засмеялась я. – Господин Маффино присылает вам скромный подарок в честь нового года, просит помнить и заверяет, что сам вас никогда не забудет.

– Балабол Джордж прислал гостинцы? – старуха взяла корзину и принялась рыться в ней. – А конфеты есть?

– Самого лучшего качества, – заверила я её. – Я сама приготовила их только сегодня утром. Кушайте на здоровье.

– Точно не хочешь, чтобы я погадала? – спросила Вильямина, сразу засовывая в рот сладости. – Погадаю бесплатно, не зря же ты тащилась в такую даль.

– Ну что вы, госпожа! Вы позабыли, что мы теперь живем рядом с вами? Всего-то в двух улицах…

– А, ведь твой папаша помер, – вспомнила она. – Так тем более надо разложить карты! Твои сестрюльки, поди, тоже не замужем?

– Они идут на графский бал и надеются, что там им повезет.

Старуха что-то пробормотала с набитым ртом, я ничего не поняла и на всякий случай снова поклонилась:

– Ну, я пойду, доброго вечера.

– Подожди, я тебе кое-что скажу, Бланш Авердин, – старуха прожевала конфету и заговорила чистым, ясным, совсем не старческим голосом. – Когда встретишь что-то страшное – то не бойся. Все страхи человек придумывает сам, и они крепко сидят у него вот тут, – она постучала себя по лбу указательным пальцем. – Хорошо, когда хватает ума победить собственные страхи, а если ума нет… – она развела руками и покачала головой. – Поэтому ничего не бойся, и все страхи исчезнут.

Я не сразу нашлась с ответом на эту странную речь, но потом поблагодарила:

– Спасибо, госпожа. Всё, что вы сказали, я сохраню в памяти. Еще раз доброго вечера!

– Иди, иди, миледи, – сказала старуха, засунула в рот еще одну конфету и принялась невнятно напевать старинную балладу:

Я направилась домой, посмеиваясь над чудаковатой старухой. В предсказания я не верила ни на грош, и меня позабавило, что граф де Конмор бегал в наш бедный квартал. Интересно, о каком браслете говорила Вильямина? Кому граф должен был его подарить? Шла ли речь о той самой девице, которая истерзала его душу?

Размышляя об этом, я добралась до дома, и едва переступила порог, как очутилась в незнакомом разноцветном мире, где всё вертелось, кружилось, благоухало духами и шипело раскаленными утюгами. Две девушки, призванные помощницами в этот волнительный день, стояли перед Анной и Констанцой, подрубая подолы платьев. Матушка, облаченная в новое платье из черного шелка, укладывала золотистые локоны Констанцы в затейливую прическу. Из-за нехватки денег пришлось отказаться от услуг парикмахера, но матушка отлично справилась. Крохотная диадема с жемчужинами – украшавшая ещё нашу бабушку, придала облику Констанцы благородства и изящества. Анна осталась без фамильных украшений, но ее волосы матушка украсила шелковой розой, и получилось очень даже неплохо.

– Вот и ты, Бланш! – матушка бросила на меня рассеянный взгляд. Причешись, я сделаю прическу и тебе.

– Мама, мне бы не хотелось… – начала я.

Но матушка перебила меня:

– Нам придется лгать графу, что ты лежишь с приступом мигрени?! Не будь кокеткой, Бланш! Я подшила твои туфли, они на столе.

Я со вздохом взяла свои потрепанные туфельки. Когда-то они были новенькими, атласными, с жемчужными розетками. Матушка постаралась придать туфлям приличный вид, но все равно их унылость резко контрастировала с новизной платья. Если только не подшивать подол, чтобы обувь не была видна?

Констанца и Анна щебетали, как малиновки, а у меня было тяжело на душе, и совсем не радостно на сердце. С бо́льшим удовольствием я осталась бы дома, но строгий взгляд матушки заставил подчиниться.

Причесавшись и умывшись, я надела нижнюю рубашку – на тонких бретельках, и при помощи девушек нырнула в розовое облако, которое мне поднесли. Платье было немного широковато в талии, но матушка тут же зашила его по спинке, да так, что я еле могла вздохнуть. С моей прической у нее было куда меньше забот, чем с прическами сестер – она просто приподняла мои темные кудри на затылке, оставив концы свободно падать на плечи и спину.

– Надо чем-то украсить волосы, – матушка отцепила от пояса платья бутоны роз. – Вот, они прекрасно подходят. Очень нежно и ярко.

– Благодарю, мама, – сказала я, разглядывая собственное отражение.

Там, в зеркале, отражалась незнакомая девушка – тонкая и изящная. Даже удивительно, что этой девушкой была я. Казалось, бесконечно много лет мое отражение не радовало меня так, как сегодня. Пожалуй, я чересчур бледна, но в моде аристократическая бледность, так что это к лучшему. По крайней мере, Реджинальд не будет разочарован, увидев меня.

– Реджинальд будет очарован, – сказала мама мне на ухо, будто прочитав мои мысли.

Я застенчиво улыбнулась, и отражение в зеркале ответило мне улыбкой. Господин Маффино сравнивал мои зубы с очищенными ядрышками миндаля. Что ж! Они и вправду белоснежные, и ровные – загляденье, а не зубы. Улыбнувшись посмелее, я продемонстрировала улыбку во всей красе. Почему бы и нет? Кто знает, что ожидает нас на этом балу? Новогодние праздники для того и существуют, чтобы чудеса приходили в нашу обыденную жизнь.

Настроение улучшилось, как по волшебству, и в коляску, снятую напрокат, я садилась с самыми радужными предчувствиями. Матушка говорила, что под Новый год заветные желания сбываются. У меня не было заветного желания. Вернее – было много желаний, и все они казались мне чрезвычайно важными. Но если даже судьба не осчастливит меня их исполнением, я всё равно надеялась, что случится что-то хорошее. Встреча с Реджинальдом – это уже хорошо. Любопытно, каким он сейчас стал?