— Разумеется, я знаю о них. Амбициозность Томаса Шелби выходит на новый уровень понимания этого человеческого качества, — произнесла женщина, прислонившись к спинке удобного офисного кресла. — Сложный, опасный и глубоко несчастный человек, должна признать.

— Значит, для него вендетта будет милосердием.

— Вендетта? — Роза переспросила, будто не расслышала, хотя слух не подводил, и слово это имело единственное толкование.

— Эти варвары сначала оскорбили мою семью, а затем жестоко убили моего отца, беззащитного старика. Поэтому мы и наш филиал в Риме под единым знаменем отправляемся в Англию уже завтра на рассвете. Заодно расширим границы своего влияния в столице. Их полиция беззащитна перед криминалом, это удобно для бизнеса. Я надеюсь, ты уже успела соскучиться по Лондону?

У Картер сразу обрисовалась перспектива судьбоносной встречи с Альфредом, и доставки именной пули до места назначения. Очаровательная мафиози загадочно улыбнулась, затем на манеру Луки достала длинную зубочистку и игриво закусила её.

— Неописуемо.

========== 15. ==========

«Деньги — в Нью-Йорке, бордели — в Париже, но идеалы — идеалы только в Лондоне».

Когда бродишь по Лондону, кажется, что ему нет конца, и весь мир ограничивается только этим городом. Он редко оправдывает ожидания, часто разбивает сердца и надежды, а так же отбирает часть души, стоит только попасть туда однажды. Но в нём ничего не хочется менять, кроме погоды и, как бы парадоксально не звучало, кодекса суровой безнравственности его жителей.

Алфи Соломонс процветал без своих итальянских соседей, с которыми ранее их разделяла граница на Фаррингтон-роуд и сама обстановка стала спокойнее. Дела шли вверх, объёмы поставок рома в Европу росли в геометрической прогрессии, как и подверглось расширению само производство. Теперь Алфи отправлял по пабам не только свою собственную классику для пробуждения бурлящих чувств, но и занялся более утончёнными и изысканными напитками с уникальной рецептурой. Винокурня стала приносить куда больший доход в сравнении показателями предыдущих лет и Соломонсу нравилось совершенствовать продукцию, используя свои тонкий вкус и обоняние. Он сам это называл, скорее, увлечением, чем бизнесом. Несмотря на расширение пекарни, большую часть своих средств еврей всё так же получал из других источников.

Солнце спряталось за серыми тучами, и по дороге бесшумно заморосил маленький дождь. Большинство прохожих спешили прятаться под куполами своих разноцветных зонтиков, кто-то ускорял шаг или укрывался под навесами многочисленных магазинчиков, а Алфи под его шляпой, казалось, и камни с неба не были бы страшны. Он посматривал периодически на свои карманные часы сквозь сидящее на носу пенсне и спешил на соседнюю улицу к деловой встрече с зарубежными закупщиками его «хлебобулочных изделий». Капля дождя упала на стекло очков и мужчина, было, остановился среди тротуара, чтобы протереть вещицу, как его кто-то из прохожих задел плечом. Алфи уже хотел возмутиться, только открыв рот, чтобы выплеснуть какую-нибудь интересную нецензурную метафору, но тут же закрыл его и поспешно последовал за неосторожной дамой, которой стоило бы быть осмотрительнее. Соломонс сначала не поверил своим глазам, когда увидел, как от него с тростью в руках знакомой лёгкой походкой удалялась тонкая и высокая фигура в лёгкой светлой блузе, брюках и шляпке только слегка накрывающей волнистые волосы похожие на льющийся горький шоколад.

— Роза! — Алфи позвал женщину, но та не отреагировала.

Улицы были оживлёнными, поэтому мужчине пришлось грубо расталкивать прохожих, чтобы добраться до своей заветной цели, но он всё равно упустил её из виду, когда отвлёкся на пожилую леди, громко отчитывающую его за хамское поведение. И что это было? Кто-то очень похожий, игра воображения, а, может, действительно она? Этот случай только нагнал раздражения на Соломонса, который продолжил свой путь, вслух возмущаясь собственному помешательству. Ему временами надоедало думать в этом русле, бесила беспомощность, пустые ожидания. Он сердился и на себя, и на неё, затем клялся, что перестанет ждать восточного ветра, возвращался к началу и круг замыкался. Вот поэтому Алфи до встречи с Розалией и божился, что женится только с целью продолжения рода. В его понимании было достаточно уважения между мужем и женой, а любовь — она для детей. Но на неё, как и на смерть, страховок не выдают. Если обухом по голове ударит, то болевой синдром обеспечен.

— Звонил кто? — Первым делом спросил Соломонс у Олли, когда вернулся в свои хлебопекарские владения.

— Из важного только звонок из Смолл Хита насчёт участия Голиафа в предстоящем бою. Ещё Томми спрашивал, когда ты пожалуешь.

— Бой, значит. Запамятовал совсем о нём, — мужчина со старческим кряхтением уселся за свой рабочий стол и потянул шею до хруста сначала в одну сторону, затем и в другую. — Кто-то бьётся за жизнь, кто-то за честь, а кто-то за то, чтобы один вечный жид стал богаче. Вот ты, дружок, за что бы бился? За честь, за жизнь или за деньги?

Молодой мужчина в белом перепачканном фартуке, задумавшись, почесал затылок, поправил кипу на голове и выбрал для себя самый оптимальный вариант.

— За жизнь, наверное. Мёртвому уже с честью не носиться и денег не тратить.

— За жизнь… — Алфи кивнул, подтягивая к себе большую книгу учёта, и старательно пригладил завивающиеся усы. — На кой хер тебе жизнь без чести и гроша в кармане, болван? Не выбила из тебя дурь война, не выбила дурь. Ничего, я сделаю то, чего она не смогла. Ступай, Олли, ступай.

— Алфи, там ещё это… — молодой человек описал взглядом комнату, прежде чем нахмурить брови. — Говорят, что в город прибыла группа туристов, которые на туристов не похожи вовсе. По-итальянски заносчивы, но говорят как американцы.

— О, бля, что за бараны на вертел сами лезут? При деньгах? Куда ходили? Чего спрашивали? Сколько их?

Олли только плечами пожал, ведь слухами земля полнится, а фактами — не хочет.

— Чего ты, сука, голову в плечи вжал? — Соломонс хотел бы что-то бросить в сторону своего помощника, да под руку не попало ничего, что не имело бы ценность, потому только махнул рукой. — Побежал резво, как сохатый по капусте, и разузнал мне всё.

Из Америки никогда ничего хорошего не прибывает, особенно если группой. Соломонс предпочитал сжечь палку, прежде чем она раз в год выстрелит, поэтому послал своих людей аккуратно проследить за интересующими его людьми, но уже через день в пекарню принесли весть, что американцы уехали из Лондона довольно поспешно. Говорили, их было двенадцать. Все при оружии и на дорогих автомобилях, где-то среди слухов всплыло слово «мафия». Но вот что удивительно, в городе никто не умер насильственной смертью за время их пребывания в границах Соломонса и вели себя туристы прилежно, как культурные гости. За кем же приехали эти люди? Чего им было нужно? Ответ последовал с известиями из Бирмингема, в которых говорилось, что семья Шелби потерпела серьёзную утрату, и в их дома пришёл траур. Тогда Алфи узнал, что Томми очень сильно оступился, а ошибка его привела в Англию кого-то со знакомой фамилией и устойчивыми жестокими принципами из рассказов Розы. «Чёрная рука», как много вокруг них ходило легенд; семья Чангретта была одним из верховных кланов в иерархии. Еврей подумал, что, должно быть, пришло время привезти своего бойца в Смолл Хит, где некошерно воняло свиньями и нечистотами, чтобы под шумок взглянуть за кулисы разворачивающегося цирка на цыганской арене; возможно, даже попытаться воздержаться от идеи прогуляться под перекрестным огнём. Хотя Томми и не отказал бы себе в удовольствии попытаться правдами и неправдами втянуть в свои разбирательства евреев. Даже аргумент подыскал бы убедительный. Но, чёрт… Это же, мать её, мафия. Даже вечному жиду хотелось остаться среди зрителей и не ввязываться в это дерьмо. «Американцы любят слаще», — говорил он, почти усмехаясь.