Рука, которая сжимала подбородок, медленно, но решительно опустилась к тонкой шее, где под кожей ходором ходила сонная артерия и угрожающе сжала её так, чтобы кислорода поступало всё ещё достаточно для адекватного восприятия информации. Картер прикрыла веки, но не от страха, а потому что в голубые глаза было смотреть сложно из-за чувства вины и стыда.

— Поступишь со мной так ещё и раз и…хрусь, — Алфи сымитировал звук перелома шейных позвонков и ласково огладил нежную кожу большим пальцем. — А затем всё закончится.

Он отпустил её запястье и аккуратно, в страхе привести в исполнение свою угрозу раньше времени, приобнял той же рукой за талию, в то время как вторая зарылась в утративших свежесть шоколадных волосах. Гнев отодвинуло на второй план другое сильное чувство, и Соломонс сразу размяк.

— Прости меня, — женщина замялась, впервые за долгое время не находя нужных и важных слов, однако они никому и не требовались. — Я очень виновата перед тобой. Я не знала, что…

Он не дал ей договорить и, более не ожидая выполнения каких-то глупых условностей и тем более разрешения, сладострастно с особенным трепетом поцеловал раненные губы. Алфи продолжительно лишал свой колючий цветок дара речи и здравого рассудка. Роза перестала воспринимать и боль, и вину, и вес собственного тела, и внешний мир, только власть греховного искушения возвышалась над ней, вынуждая цепко хватать каждое щедрое и скромное проявление любви. Затем мужчина оторвался от губ и стал медленно нежно целовать синяки под её глазами, затем щёки, нос, лоб, под ушком, и остановился уже только у макушки, когда она прижалась к его груди, находя там покой.

— Я пропустила кораблик, — умиротворённо произнесла Розалия, отрываясь от Соломонса и оборачиваясь в сторону окна.

— После того, как я выкуплю этот дом, ты устанешь их считать.

— Не выкупишь, — возразила женщина, отодвигая тростью припавшую пылью тюль в сторону. — Я сделала это ещё когда приехала в Лондон. Мне нужно было хранилище для кое-каких вещей и большого количества наличных, а также убежище на подобный случай. Вспомнила про путешествие с родителями и решила попытать удачу. Оформлять бумаги пришлось, правда, чтобы дом никак не привел ко мне. Здесь так хорошо.

— Хорошо, да, — Алфи почувствовал приступ упадка сил и помассировал переносицу, а затем несколько оживился, возвращая себе бодрый внешний вид. — Внизу давно остыл завтрак. Нам нужно поесть, а затем ты мне расскажешь всё, начиная с того в какие дворовые игры ты играла, когда сбивала в кровь коленки в детстве, заканчивая тем, каким образом ты выжила и что вообще произошло в «Риджентс».

— Надеюсь, что готовишь ты лучше, чем я.

— Хоть в чём-то я лучше, чем ты, — еврей как-то по-отцовски погладил Розу по волосам и кивнул в сторону двери. — Иди-иди, я подброшу в камин дров, приберусь здесь и догоню тебя, хромоножка.

Едва женщина скрылась за дверью, Алфи присел на диван и достал из кармана маленький пузырёк с жидкостью без каких-то наклеек на нём. Он выпил треть содержимого, посмотрел на циферблат своих карманных часов на цепочке и с досадой цокнул языком, будто ему не хватало чего-то совсем незначительно сейчас.

— Неужели нельзя помедленнее? — Обратился Соломонс к времени, будто эта сила была чем-то одушевлённым, а затем поднялся и поспешил подкинуть дров в камин. Стены дома нагревались слишком долго, придётся позже отправиться в город и найти угля.

Завтрак, который приготовил мужчина, не обладал изысками шедевров мировой кухни, зато было сытно. Мясо, яйца, бобы, немного добротного красного вина, ржаного хлеба и всё, что нужно для пользы восстанавливающегося организма. Страсти к алкогольным напиткам цветущая барышня не испытывала, но и нос воротить перестала, как и на табачный дым. У Алфи была новая трубка. Старую уже, наверняка, раскуривал один глухой бродяга, если, конечно, проверял карманы на предмет чего-нибудь интересного. К новому курительному прибору пришлось находить свой особенный подход, потому что старый был с ним очень долго и привычка — есть привычка.

Они сидели внизу прямо перед заигрывающими огоньками, угощаясь сухофруктами и горячим чаем. Розали положила ноги на колени Соломонса, а он, не отрывая взгляда от камина и поглаживая ладонью женскую лодыжку, внимательно слушал её. Это был долгий-долгий разговор, в основном её устами.

— Сержант научно-технической разведки Соединённых Штатов Розалия Шерил Картер, родилась в 1892 году в Бостоне в семье простого учителя и библиотекаря, — представилась женщина и сначала было грустно улыбнулась, а затем потеплела, как ранняя весна после подснежников. — «Шерил» — любимая, «Розалия» — ты сам понял ещё на лодочной пристани. Я была любимым и единственным цветком своих родителей. Мама ушла из библиотеки, когда я родилась, и они с отцом, набравшись по уши долгов, открыли книжную лавку. Дело приносило стабильный доход, они стали расширяться и имели уже несколько таких магазинчиков в городе. Меня перевели в специализированную школу для одарённых детей, так как мой коэффициент интеллекта в возрасте двенадцати лет был гораздо выше, чем у людей, которые меня учили. Это пришло от мамы, ведь она в своё время даже смогла поработать с самой Марией Склодовской-Кюри, однако всё же вскоре оставила науку. Не было возможности позволить должное образование, а в том время женщина без правильной бумаги, хоть и талантом, не была никому нужна. Возможно, мне стоило бы последовать её примеру, но прошлого не воротишь. По крайней мере, пока никто не доказал, что время не статично.

Роза отставила свою чашку с чаем в сторону и весенняя теплота её улыбки откланялась, уходя к кому-то другому вне этого дома. Её жизнь делилась в разные периоды на дробные части, и 1911 год был только первым из порогов «до» и «после». Пришло время вернуться в этот год.

— Я поступила в Гарвардский университет в Бостоне почти сразу после того, как переступила грань совершеннолетия.

— Ничего себе.

Алфи очень впечатлился, ведь окружение его не было богато людьми с таким образованием. Вообще-то, большинство из его знакомых образования кроме начальной или средней школы вовсе не имело. Соломонс мысленно сделал то, чего нельзя было делать вслух, если не хочешь быть убитым женщиной — сравнил Розу с теми дамочками, чьей компанией перебивался до событий, что тесно сблизили их. Нет, он был весьма переборчивым в плане подбора материала для койки и его девочки всегда сияли, но стоило кому-то из них открыть рот, как возникала необходимость заткнуть его чем-то, что найдётся под рукой. Благо, у каждого мужчины всегда есть с тобой нечто пригодное для таких дам. И все были счастливы, никто не жаловался, а потом появилась эта гарвардская ведьма и затмила своим умом, обаянием и красотой весь мир. Соломонс внезапно стал ценителем, и выносить простушек после неё возле себя не мог даже в постели. Не удивительно, что еврейский гангстер рядом с Розой часто думал о женитьбе и детях, да и не только. Сам Господь Бог не знает, сколько же развратных мыслей посещало его, когда он любовался этой женщиной или слушал её умную и не лишённую литературной красоты речь. Мужскую природу не изменить; самцу нужна самка. Он даже вспомнил великого классика после своих размышлений и ряда основанных на наблюдениях умозаключений на её счёт.

— «Красавица с умом тужить не будет. Ум выдумает, красота — добудет».

— Самое время цитировать Шекспира, Альфред, самое время, — она забрала себе его медвежью лапу, переплетая их пальцы и Соломонс, засмотревшись на её руку, мысленно поблагодарил Бога за то, что он может это сделать. И, конечно же, за то, что в пепелище была не его Роза. Как бы плохо это не звучало по отношению к забравшей к себе в могилу чужое дважды падшее имя.