Лиз задумалась о чём-то своём. Она смотрела в никуда и водила пальцем по золотым переплетениям, возвращаясь к тем немногим воспоминаниям, которые она забрала с собой в новый век. Воспоминаниям о самом счастливом периоде её жизни, когда с ней были папа и мама.

— Маргейт. Город маленький, но красивый. Там мили через две на восток от башни с часами есть дом, у которого большие окна и они открываются в сторону побережья. Оттуда ещё видно маяк и мимо всегда проплывают красивые кораблики на его свет. Я была совсем ребёнком, когда мы с родителями путешествовали по Европе и остановились в этом доме буквально на пару дней. Я бегала по горячему песку босыми ногами и гоняла чаек, а затем строила замки из песка, украшала их выброшенными на берег ракушками и думала о том, стать мне отважным пиратом, когда вырасту, или прекрасной принцессой. Это было бы первое место, где я бы искала путь к своему «я», — Флэтчер мечтательно улыбнулась и положила в сумочку подарок. — Если я потеряю себя и свою надежду, ты мне её вернёшь или твой подарок?

— Маяк, проплывают кораблики… — Алфи всё ещё находился мысленно на карте прибрежного городка, но вопрос чудом услышал всё же. — Об этом не переживай, мы с ним будет работать сообща.

Алфи и Элизабет засиделись в «Риджентс» до глубокой ночи. Новые посетители то приходили, то уходили, но сидевшие за крайним столиком у сцены мужчина и женщина оставались до самого закрытия. Они могли бы пробыть там хоть и до утра совершенно одни, но хозяйка заведения попросила отвезти её домой, ведь свой автомобиль отправила в ремонт пару дней назад.

Примерно где-то в середине Глостер-авеню автомобиль Алфи съехал на обочину и прекратил своё движение почти у самой двери в дом Элизабет. Он заглушил двигатель, вышел из салона и открыл дверь своей спутнице, галантно подав ей руку. Ухаживания она, разумеется, приняла, но оказалось, что это была отнюдь не галантность, а лишь уловка. Едва мисс Флэтчер ступила на тротуар, он, всё ещё удерживая её руку, резко потянул не ожидавшую подвоха женщину на себя. Он крепко обхватил тонкую талию, дабы отрезать пути к отступлению, а свободной рукой приподнял её шляпку так, чтобы свет от уличного фонаря не встречал сопротивления, и тень не падала на её лицо. Соломонс какое-то время всматривался в перепуганные изумрудные глазёнки, которые были как у кролика перед удавом во время обеда, а затем тыльной стороной ладони огладил её скулу и убрал похищенную ветром из причёски прядь за украшенное серьгой из жемчуга ухо. Лиз глубоко вдохнула в лёгкие влажную прохладу Альбиона и прикрыла веки, потёршись о дарующую ласку руку как котёнок.

— Боишься. Куда подевалась вся твоя смелость и бойкость, Роза? — Он шептал в её приоткрытые губы, коснувшись её лба своим, разделяя с ней своё отравленное алкоголем и табаком дыхание. — И не говори мне, что не желаешь прямо сейчас послать к хуям эту чужую вселенную и утонуть со мной на своих белых простынях в своей уютной небольшой спальне на втором этаже. Не лги, я замечу. Ты не скрываешь свои желания, ты в них предельно откровенна со мной. Рот безмолвен, а глаза — не замолкают.

Они почти соприкоснулись в поцелуе, когда женщина аккуратно уклонилась от этого разбивающего ей сердце шага, и Соломонс шумно, скрывая досаду и злость, выдохнул через нос весь воздух Лондона.

— Ох, Альфред. Я не собиралась тебя обманывать, — она отстранилась, утирая уголок глаза от наступающей влаги. — Просто определённые действия приводят к разрушению определённых граней, а я не могу себе этого позволить. Рано или поздно мне снова придётся бежать, менять имя и у меня всегда под подушкой будет лежать оружие. Это неизбежно.

— Чего бы ты ни боялась, от чего бы ни пряталась, когда пойдёшь за меня замуж, это перестанет иметь вес. Я буду ломать лица, руки, ноги и никто не придёт в наш дом и не причинит тебе зла.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь, — она покачала головой и заняла свои руки его воротником. — Ты даже не знаешь меня совсем.

— Так помоги мне понять, — казалось, у его недоумения расплывался горизонт. — Я всё жду, что ты расскажешь о том, что тебя беспокоит, но ты по-прежнему молчишь. Мне пора узнать, разве нет? Неужели я так и не заслужил твоё доверие?

Предположение о недоверии больно кольнуло, и сдерживаемая слезинка предательски покатилась к его большому пальцу. Алфи поймал её мгновенно и смахнул брезгливо, как будто это что-то мерзкое, что не должно касаться этого лица.

— Мокроту только не разводи, эти ваши водопускания через глаза меня из себя нахуй выводят. Соберись и отвечай на вопрос, потому что я тебя прямо здесь сейчас…

— Это не вопрос доверия, — она приложила палец к его губам, призывая к молчанию, — это вопрос политики. Я боюсь, что даже у твоего влияния есть предел. Эти люди сами устанавливают пределы для других. И меня всегда будут искать. Вообще-то, я думаю, что уже нашли.

— Что ты имеешь в виду? — еврей мягко убрал её руку.

— Это человек в ресторане. Американец. Это всё не просто так.

У Соломонса как-то недобро сверкнули его небесно-голубые глаза и он прижал женщину к себе сильнее.

— Послушай меня, Альфред. Называй это предчувствием, но он не просто так появился там сегодня. Это уже случалось со мной. Эта женщина, Элизабет, была не первой, чьё имя я украла. Во время работы на Чангретта, меня звали Фабьена. Когда мой долг перед мафией был выплачен, я собиралась уезжать в Лондон и пошла по магазинам, чтобы прикупить в дорогу необходимые мелочи, — женщина мягко отстранилась, покидая тёплые объятия и сложила руки на груди, с досадой какой-то рассматривая собственную дверь. — Ко мне подошёл американец и попросил помочь ему найти адрес на бумаге. Я была занята, поэтому вежливо отказала в помощи, но вечером этого же дня ко мне в дом ворвались вооружённые люди. Они были американцами и они искали Розалию. Тогда выжить мне помог Лука, но я снова ему задолжала, поэтому выполнила для него в Лондоне кое-какую работу, а затем написала письмо с отчётом. Так ты нашёл мою с ним связь.

— Срань Господняя. Так вот оно! Владелец брокерской конторы на Эбби-роад?

— Да. Мне было приказано убить его тихо и без свидетелей. Я не хочу посвящать тебя в подробности, уверена, что ты и так сложно воспринимаешь то, что я вообще на это способна.

— Нет, это я как раз понимал и без твоего подтверждения, но я ума не мог приложить, что ебаный наёмник, которого я так долго ищу, это ты. Я себе таких сказок уже выдумал, врагов ищу по пустым бочкам, а тут щуплая девчонка! — Алфи провёл пальцами по усам, разглаживая их и кивая на свои размышления. — Это многое объясняет, да. А почему америкосы? Я им, конечно, никогда не доверял. Поганые заокеанские друзья. Слишком хитрожопые и ссыкливые уёбки, я тебе так скажу. Сначала долго мяли сиськи, которые назвали нейтралитетом, а потом вступили в войну, когда другой мир уже потерял своих лучших людей.

— Я родилась, выросла и пустила свою жизнь под откос в Бостоне. Больше ни слова не скажу, ни словечка, Альфред.

Они какое-то время помолчали каждый в своих размышлениях. Женщина вовсе отвернулась от Соломонса, потому что после этих откровений ей было стыдно на него смотреть. Этот человек только что почти в любви ей признался, а она оттолкнула его и следом вывалила свою неоднородную дурно пахнущую массу проблем. Он довольно тихо подошёл сзади, положил на её плечи свои ладони и хмыкнул.

— Ну, Америка не такая уже и плохая, наверное. Была. Теперь тебя там нет, и она стала дерьмом, это да.

Розалия засмеялась сквозь слёзы. Альфред только всё усложнял. Гораздо проще бы всё было, возненавидь он её и послав ко всем чертям. Она зачитывала ему страницы из своей биографии, а он принимал всю эту гадость за сладкие плюшки. Мужчина ослеплённый любовью становится отчаянным глупцом. Еврей взял её за руку, пощекотал ладонь своей растительностью на лице, поцеловал музыкальные пальцы, а затем утёр портящие женскую красоту слёзы.