— Завра поедем, будем смотреть — словно убедившись в том, что колокол звонит не в их районе, мрачно улыбнулась Мариса и навалилась на Вертуру, с силой прильнула к нему, до боли сжала его плечо. Он поймал ее руку, сцепил с ней пальцы. Она ответила на его рукопожатие, пожав его пальцы в ответ.

— Заберу тебя в Мильду и назову тебя своей женой — перевернув ее на спину и прижав к подушке, заверил ее детектив.

Она не ответила ему. Только ее глаза сверкнули перед его глазами темным, мягким и бархатистым светом.

Стояла глубокая ночь. Заложив ногу за ногу, откинувшись на высокую резную спинку, Мариса в одной нижней рубахе сидела на стуле у окна перед рабочим столом, перевивала распущенную косу, курила. Вертура стоял за ее спиной, ласкал ее шею и плечи, глядел в окно, закончив с косой, она склонила голову, ласково прижалась щекой к его руке. Усталость, досада, подозрения и недоверие, что еще недавно ледяной стеной стояли между ними, словно остались где-то далеко за пеленой дождя, за окном. Тихая беседа о каких-то совершенно несущественных вещах сменила недосказанность последних дней.

— Поехали сейчас — внезапно спохватился детектив и выразительно заглянул ей в лицо — возьмем коней на почтамте до Эскилы, оттуда до Ронтолы, а там уже никто не догонит. Никто не выследит нас в такую погоду, никто не найдет. Прямо сейчас. Уедем из Гирты.

Она подняла голову, было улыбнулась, но задумалась и коротко ответила.

— Нет.

— Почему?

— Просто нет — резко ответила она. И ее глаза снова вспыхнули тем самым холодным и презрительным огнем, какой он замечал в ее взгляде все последние дни. Наваждение прошло, благостный тихий вечер завершился.

— Иди спать на пол — мрачно приказала она ему, сбрасывая его ладони со своих плеч.

— Сама иди на пол! Это мой дом, стерва! — также нарочито грубо и повелительно, нахмурился, скорчил гримасу, чтобы не засмеяться, схватил ее за плечо, толкнул, ответил ей детектив и упал на кровать по диагонали так, чтобы занять на ней как можно больше места. Она радостно и самодовольно заулыбалась, встала, подошла и резко, всем весом, навалившись на него, крепко обхватила его плечи руками, прижалась щекой к его груди.

Дождь стучал в окна. Фонарь на улице не горел. Наверное, снова отключили электричество. Колокол затих. Все было хорошо. Детектив поздно спохватился посмотреть сколько времени.

Завтра утром он хотел пойти в храм на литургию.

В воскресенье, после службы, в соответствии с должностной инструкцией, Вертура зашел в отдел, узнать, нет ли для него каких важных поручений. Из разговора капитана ночной стражи Германа Глотте и Фанкиля узнал, что ночью сгорел дом какого-то банкира недавно вернувшегося из поездки в Мирну. Предполагаемой причиной пожара было неосторожное обращение с огнем. Больше, за исключением того, что кто-то сорвал решетку, ведущую в старую канализацию под холмом Булле и пытался открыть за ней какую-то дверь, ничего особенного за эту ночь не случилось.

Оставшуюся часть дня Мариса и Вертура бесцельно, только чтобы не сидеть дома, ходили, гуляли, по улицам Гирты. Смотрели, как солнце играет в бегущих над морем клочковатых черно-серых тучах, просвечивает через бледные, выгоревшие за лето листья высаженных еще в прошлом веке вдоль набережной вязов и ив. Любовались рекой, крепостью Гамотти на противоположном берегу Керны, на горе, парусами судов на заливе, бегущими по серой холодной воде ладьями и лихтерами. Наслаждались бряцанием арфы в руках прогуливающегося по набережной музыканта. Крепкого, сурового, бородатого человека, в плотной черной мантии и зеленой пелерине с низко надвинутым на лицо шапероном с бубенчиком на хвосте. Что-то в его игре заставляло прислушиваться к каждой ноте, к каждому аккорду, что извлекали из блестящих струн его истертые, с перебитыми суставами, жилистые пальцы. А когда его пронзительный взгляд холодных светло-голубых глаз внезапно обратился к словно бы невзначай остановившимся у парапета неподалеку Вертуре и Марисе, Мариса вздрогнула и крепко сжала локоть детектива, но тут же, словно опомнилась, гордо расправила плечи и быстро отвернулась к заливу, подставляя лицо дующему с моря ветру, вмиг подхватившему полы ее плаща и пряди волос на висках, которые она для красоты выпустила из косы.

Загадочный музыкант же неторопливо проследовал мимо, не выказав своим слушателям больше никакого интереса. Удаляющееся пение его арфы, обрывки коротких выразительных энглинов, еще некоторое время слышались где-то под деревьями вдалеке, но внезапно их сменило веселое пиликанье гармошки: большая компания студентов, спускалась на набережную по каменной лестнице от корпуса Университета. Еще сверху приметив стоящих на набережной детектива и его спутницу, школяры направились к ним.

До ближайшей лавки, где продавались вино и юво шли веселой толпой, потом, подложив свернутые плащи, чтобы от жестких досок не затекали ноги, сидели на полу у стены в тесной комнате, где сегодня была назначена очередная «академическая» встреча. Ушли рано, как стало скучно, а заглянувший в окна мансарды закат и свежий холодный ветер снова позвали на улицу, прочь из душного, накуренного помещения.

Вернувшись домой, ждали ночи с открытым окном и жарко натопленной печкой, беседовали в сумерках в полутьме.

Вертура сидел на полу, облокотившись спиной о кровать, положив руку на колено, пристроив рядом ножны и убранный в них меч. Мариса лежала на кровати, раскинув как тяжелые черные крылья рукава и подол своих длиннополых одежд, ласкала рукой его шею, трепала длинные распущенные волосы, из которых уже давно выпал, и куда-то закатился его серый бант, что схватывал их.

Так прошел еще один день.

— О, вот тут в кроссворде пересекаются слова «вошь» и «герцог»! — глумливо и радостно воскликнул доктор Сакс и, окунув перо в баночку с красной тушью, аккуратно пометил еще не отправленный в печать макет «Скандалов», чтобы взяли на вид.

— Да что там герцог и вошь — резко продемонстрировал от локтя письмо лейтенант Турко — тут прокуратура нарушений в деле квартального Двинта Нолле со стручками не видит. Восемь трупов, а состава преступления у них нет. Да, у них и когда их бабушку резать будут, нарушений не увидится — продолжил, скривился лейтенант, показывая письмо Вертуре, который как раз переписывал отчет — мы в герцогскую канцелярию отсылаем запрос, а они его обратно к прокурору спускают. Самого себя за бездействие ловить…

— А вот мы тут как будто святые сидим — покачал головой, прервал его Фанкиль — такие красивые, что нам прямо перед герцогским дворцом и ходить.

— Напишите леди Веронике — как будто чтобы хоть как-то поучаствовать в обсуждении, словно между делом, не отрываясь от журнала, внезапно посоветовал детектив.

Все обернулись к нему, посмотрели недовольно и презрительно, с таким видом, как будто он сказал какую-то дикую несусветицу. Только Фанкиль загадочно заулыбался, при этом, как и все, делая вид, что он тоже считает это абсолютно нелепой идеей.

Еще не наступило время обеда, но унылый, тянущийся за монотонной бумажной работой день уже казался бесконечным. Редкие несмешные, проговоренные, перемолотые языками по десять раз шутки и колкости на тему нелегкой полицейской службы вызывали только вялое раздражение. От тяжелых, нависших за окнами туч было почти темно. Поднявшийся еще с утра ветер гонял по плацу клубы пыли, шелестел листьями. Тени от раскачивающихся за окном деревьев заслоняли и без того тусклый, временами пробивающийся через клочковатые, быстро мчащиеся над крышами и кронами тополей, тучи, солнечный свет. Все говорило о том, что вот-вот пойдет дождь, но часовые стрелки описывали круг за кругом, дождь все не начинался, а ветер становился даже как будто бы сильней. Чтобы не задувало пылью в окна и не заносило на столы опавших листьев, Фанкиль рабочее место которого располагалось в юго-восточной части зала, со стороны плаца, закрыл их. Так прошло еще сколько-то времени. Полутьма и духота в зале навевали зевоту. Доктор Сакс от нечего делать надоедал своими шутками, пока Дюк не нахамил ему, отчего тот обиделся и притих. Пару раз заходил магистр Дронт, окидывал злым взглядом коллег, уходил к инспектору Тралле, возвращался за свой стол, садился вполоборота, открывал папку, делал в ней записи и, с ненавистью захлопнув ее, забирал свой плащ и снова уходил. От его раны не осталось и следа. Поверенный Эрсин сдержал свое слово — с виду магистр выглядел полностью выздоровевшим.