Крах коммунизма в России все чаще заставляет задумываться над ролью и судьбою зачинателей и свершителей революции.

Поистине, грех их был безмерен; каковы бы ни были их побудительные причины.

Они ввергли громадную страну, – одну шестую земного шара! – на десятки лет в неимоверные страдания; тысячи если не миллионы людей в глубокое развращение, и это не только в пределах СССР, но и во внешнем мире.

Поэтому и наказание им, по справедливости, должно было быть ужасным.

И вот – свершилось над ними правосудие Божие!

Если бы победили в Гражданской войне белые, и даже если бы стихийные восстания крестьян привели бы к перевороту в 20-е годы, – можно сказать с уверенностью, что многие из советских вождей ускользнули бы от кары: смена власти всегда сопровождается компромиссами.

Но и в случае расправы над ними, у них бы имелось утешение, что они гибнут за свои убеждения, за правое, мол, дело.

Вспомним описания расстрела красных курсантов белогвардейцами. Те умирали с пением «Интернационала», чувствуя себя героями.

Но нет, не такая участь была уготовлена пресловутой «ленинской гвардии»! Им было суждено погибнуть от рук своей же власти, той системы, которую они сами же создали!

Почти никто не ускользнул; кроме разве тех, кто успел умереть естественной смертью до наступления эпохи «великого террора».

Как метко резюмировал наш народ, они «за что боролись, на то и напоролись»!

В превосходной книге Игоря Губермана147 «Штрихи к портрету», автор так комментирует роковые пути старых большевиков и примкнувшего к ним с раннего часа пополнения, в те часы, когда начала всерьез работать советская мясорубка:

«Только не спаслись теперь от гибели даже те, кто смиренно, покаянно и преданно к символу этому был готов припасть и припадал. В низком страхе непрестанно находясь, жалкой дрожью теперь дрожали даже первосвященники империи, слуги и соучастники палача-пророка, ибо их тоже время от времени отправляли на гибель. Только крайние, запредельные выродки остались целы: молотовы, берии, кагановичи. Не спасли пресмыкаемость, яростное соучастие, дикое количество совместно пролитой крови, смерть хозяина. Остальные потом все ушли, успев перед бесславной смертью опозорить свое имя предательством друзей, соратников, близких. Ибо лишение нравственной невинности было изначальным условием участия в кровавой вакханалии-эстафете. Их было не жалко никого, только мучительно было жаль миллионы непричастных – мечущихся, невинно обреченных».

Лучше не скажешь. Присоединимся к оценке писателя. Породители чудовищной империи зла получили по заслугам.

Остается пожелать, чтобы освобожденная от них страна справилась со страшным наследством, от них ей доставшимся.

Повествование пронизано упоминаниями об античной Греции, но автор явно не имеет классического образования. Иначе знал бы, что надо писать Калликрат, а не Калликратус. Тут налицо даже двойная ошибка: уж если бы пытаться дать греческое имя в точности методом транслитерации, то надо бы Калликратес; а античное (латинизированное?) -us тут вовсе не к месту. Также точно дальше: Икарус и Дедалус, вместо нормальных по-русски Икар и Дедал.

Весьма неприятна манера передавать иностранные фразы, – английские, французские, – русскими буквами: иногда решительно нельзя их и понять!

Хромает и передача русскими буквами иностранных имен. Португальское имя звучит на деле как Эшперанса, а не как Эшперанша. Венгерскую фамилию правильно бы писать как Эстергази, а не как Эштерхази.

Не можем разгадать, подлинно ли Аксенов думает, что половой, в смысле «сексуальный» происходит от пол в смысле «почва». В действительности, понятно, – от слова пол, в смысле «половина» (мужская или женская человеческого рода). Но, может быть, это есть идея персонажа, а не самого писателя?

Испанского названия Ивиса не следовало бы писать, как Ибица.

Курьезным образом, в типографии, очевидно, нет знака для апострофа, в силу чего (вероятно) видим тут странные комбинации Жанна… Арк, и I…m walking. Зато одобрим правильное употребление склонения в названии Внуково: во Внукове. И склонения по всем падежам имени Берия: Берию, Берии и т. п.

Перейдем к содержанию. Речь в книге о временах мне знакомых: до и после Второй Мировой. Но я совсем не узнаю тут ту молодежь, к которой принадлежал и в которой вращался, школьную и студенческую. Правда, моя была ленинградская, а здесь – московская. Да и социально. Та, какую я знал, была в основном из среды старой интеллигенции или, более или менее, с ней освоившаяся. На страницах же данного романа главные персонажи – дети крупной номенклатуры, воспитанные в чисто советском духе.

С другой стороны, послевоенные нравы рассказывают о чуждых мне явлениях: молодежный сленг (довольно противный), подражание американским нравам, джаз, Хемингуэй, и половая распущенность, в мое время вовсе не обычная.

Независимо, впрочем, от моральных норм, центральная героиня, Гликерия Новотканная, ведет себя как психопатка, трудная для понимания и не вызывающая симпатии (впрочем, ни одно из действующих лиц симпатии не вызывает; разве что первое лицо, автобиографический образ юного Аксенова, названного тут Меркуловым).

Интрига романа, начатая относительно правдоподобно, в высотном доме где обитает высшая советская элита – знаменитый поэт, ученый-атомщик с семьей, адмирал (правда, оказывающийся подложным) переходит затем постепенно в абсолютно невероятную и натянутую бредовину: титовские гайдуки охотятся за Сталиным, который в борьбе с ними в конце концов и погибает.

Ничего общего с реальностью или хотя бы правдоподобием в этих фантастических вымыслах нет, и интерес к роману в результате полностью улетучивается. Сталин (которого столь многие писатели нашего времени пытались уже изобразить) представлен маниаком, полупомешанным. То есть, скажем мягко, с большим упрощением. Карикатурно снижая образ страшного демонического тирана, автор опять-таки отходит от действительности, в силу чего его работа утрачивает ценность.

Можно привести другой пример чересчур бурного полета его воображения: оказывается, Гитлер был похищен чекистами при помощи женщины, но его выпустили под обещание окончить войну, которого он не сдержал.

Как ни странно, однако, это выглядит менее невозможно, чем титовские гайдуки в Москве. Известно, что сталинская агентша Ольга Чехова встречалась с Гитлером и чуть ли его не соблазнила.

Так что нечто подобное, пожалуй, и могло бы произойти!

Из чувства справедливости прибавим, что Аксенов – талантливый рассказчик, его проза читается легко и даже (поначалу) с увлечением.

Жаль только, что он щеголяет «раскованным языком», впадая в грубую, отталкивающую порнографию, употребляя то и дело грязные, похабные слова, на фоне, как он сам выражается – «пожилой мужской кобелятины».

Сей «старинный роман» (цитируем автора) только и можно расценивать как буффонаду; в силу чего и критиковать его серьезно было бы нелепостью.

Сюжет состоит во встрече Екатерины Великой инкогнито с Вольтером на неком несуществующем острове у берегов Померании.

Не возражаем: право писателя вводить в повествование, в том числе и историческое, элементы фантазии. Не выдумал ли Дюма мифического сына короля Людовика XVI в объяснение узника Бастилии в железной маске?

Перейдем ко стилистическим курьезам. Автор пытается писать языком эпохи; но, в основном, у него остается от сих покушений только употребление слова льзя вместо «можно», и уноша вместо «юноша». Хуже того, он умышленно нарушает свои же устремления, вводя ссылки на Льва Толстого или вдруг сверхмодерное название тайландский вместо «сиамский».