Иногда она удивляла саму себя, когда мысленно превращалась в героиню любовного романа, думаю о возможности когда-нибудь… Черт, а почему бы и нет? — соблазнить Джастина Армстронга.

Темноволосого принца на белом "мерседесе". Красивого, молодого, талантливого и богатого. Да еще и аристократа в придачу. Чем не сюжет для какой-нибудь глянцевой книжонки, на обложке которой слились в объятиях две противоположности?

Только они с Джастином все-таки были на слишком дальних полюсах.

А ведь она не прекращала любить его. Но ей приходилось тщательно скрывать свою страсть. Особенно сложно было это сделать, когда он играл. От его музыки она ощущала экстаз, возносивший ее на черных крылья куда-то далеко от этого мира.

Прекрасные звуки музыки сливались с образом темноволосого ангела. В эти моменты его глаза сияли, губы алели, а щеки покрывал румянец. И его руки порхали над клавишами так, как — она была в этом уверена — не касались тела ни одной девушки.

В эти моменты он казался ей неземным созданием. И от этого ее любовь превращалась в боль, терзающую сердце.

В такие вот минуты она ощущала, что далека от него, хотя и сидит в одной с ним комнате. Как близки и одновременно далеки фанаты в первом ряду от концертного идола. Вот, казалось бы, музыкант находится в двух шагах от тебя, но ты намного ниже, а он — летит на недосягаемой высоте. Он — высшее создание…

И ей даже в голову не приходила возможность отбить Джастина у Джины. Ей были смешны эти вспышки ревности. Она и Джастин так же не могли очутиться в одной постели, как собачка завести потомство с кошкой.

Девушка поправила короткое голубое платье и растянулась на своей огромной постели, уставившись в потолок. На дворе снова была поздняя осень, как тогда, когда она только познакомилась с Джиной. И узнала, что такое настоящая любовь. Запретная страсть.

Лиза широко улыбнулась, изумляясь, откуда в ее внутреннем голосе столько книжных штампов.

"Наверное, набралась этой пошлости в период моего увлечения любовными романчиками, — подумала она. — Кажется, я увлеклась ими с тринадцати до четырнадцати лет. Когда я пыталась хотя бы в сказке найти счастливый конец для моей любви к названному братику".

Семнадцатилетняя девушка ощущала себя очень странно. Иногда ей казалось, что ее сознание покрывает толстая ледяная корка, под которой бушуют вулканы и текут огненные реки, сжигающие все живое.

Она научилась себя контролировать. Впрочем, вся та ненависть и презрение, что испытывали к ней новоявленные родственники, даже наполовину не могли достигнуть той кондиции раскаленных чувств, которые испытывали — и постоянно демонстрировали, — психопатические уроды в приюте.

Поэтому то, что пытались ей продемонстрировать англичане — казалось просто каплей в море. К тому же, тут ее не били и не оскорбляли матом. А также прекрасно кормили, одевали и у нее было несколько больших комнат и собственный музыкальный инструмент.

Иногда она ощущала с какой-то горечью, что пошла бы и на большие унижения ради подобной роскоши — да и многие из ее приютских соседей пошли бы.

Она знала, что они все, если и вспоминают ее, то завидуют черной завистью.

И девушку охватывало ощущение триумфа, что она действительного многого добилась… Пусть и ценой унижений и некоторого душевного дискомфорта.

А иногда от подобных мыслей, ощущая, что она превращается в какое-то ничтожество, в то существо, которое на самом деле похоже на домыслы Джины, — ей хотелось выть волком и самой себе вцепиться ногтями в лицо.

Паскудно было соглашаться с ролью тряпки.

Улыбка Лизы, появившаяся от приятных воспоминаний о чудесных минутах прошлого — а такие были, к примеру, вечера, проведенные наедине с книгами, пианино и большим пространством комнаты, — поблекла.

Самым страшным кошмаром для нее по-прежнему оставалось то, что от нее могли попытаться избавиться.

То есть, она была уверена, что как только она достигнет совершеннолетия — то ее точно выгонят. Пинком под зад — и без копейки.

Но Джина могла бы попытаться нажать на будущих свекра со свекровью и уговорить их куда-нибудь ее деть.

Лиза читала это в ее глазах.

Но время шло. И пока что ничего не менялось. Однако Лиза уже знала, что неизменность — это та структура вселенной, которая имела свойства меняться очень неожиданно, искажая чужие жизни, ставя их с ног на голову.

И горе тем, кто не подготовился к своей будущей казни. По крайней мере, не написал завещание.

Лиза училась индивидуально, у нее был свой репетитор. Это была немолодая англичанка, которая вела себя с ней приветливо и почтительно. Для Агнессы Ридерс Лиза была девушкой из знатной и состоятельной семьи, пусть сто раз приемной.

Девушка знала, что намного усовершенствовала английский и французский языки, которые начала изучать еще в детстве. Другие предметы также давались ей достаточно легко: математика, география, биология, физика, химия. Геометрию она терпеть не могла, как и черчение.

Вообще, ей нравилось учиться. К тому же, она понимала, что эти знания очень пригодятся ей, если… КОГДА ее прогонят.

Как-то раз она — очень робко — поинтересовалась у Джастина, не мог бы он ей помочь с раскруткой ее музыки. Может быть, издать диск…

Он лишь презрительно скривился, смерил взглядом, полным ненависти, буквально раздавившим ее — и отошел, не сказав ни слова.

И она поняла, что он скорее застрелится, а еще лучше — пристрелит ее — чем поможет ей пробиться.

А Лиза прекрасно понимала, что без связей ничего сделать не сможет. И без денег. Тот продажный конкурс оставил неизгладимые впечатления в ее душе.

К тому же она понимала, что ее музыка — для избранных. И поэтому не может считаться коммерческой. Так что найти спонсора тоже не представлялось возможным.

— Привет, — неожиданное появление Джастина Армстронга в ее спальне, к тому же, зашедшего без стука, застало ее врасплох.

Все эти годы он избегал ее комнат, как чумы, и охотнее спустился бы в подвал в смокинге, чем отправился бы к ней. Или хотя бы прикоснулся к дверной ручке.

Девушка, лежащая в очень коротком платьице в теплой комнате, когда за окном дул холодный ветер, срывающий последние желтые листья с деревьев, подскочила и резко села. Тонкие руки обхватили коленки, подтянув их к подбородку.

Лиза была ошеломлена. Она не знала, как трактовать его появление тут: в джинсах, футболке и тапочках. Как внезапную галлюцинацию, либо как какую-то очень крупную неприятность.

Ему уже исполнилось двадцать два года. Повзрослев, он стал еще красивее. Перед ней стоял мужчина "с обложки": широкие, но в меру, плечи, тонкая талия, длинные ноги. Одно оставалось неизменным: тонкие, нервные пальцы пианиста.

Молодой мужчина тоже казался ошеломленным, словно его ударили тяжелым предметом по голове, а потом впихнули в эту комнату.

Сердце Лизы екнуло: внезапно вспомнились все прочитанные любовные романы. Ведь там главные герои тоже довольно долго ненавидели друг друга, прежде чем "слиться в страстных объятиях". А потом и душами — на всю оставшуюся жизнь.

— Что-то произошло? — робко спросила она, стискивая руками стройные белые ноги. Густые волосы золотым шлейфом рассыпались по плечам и спине.

Его взгляд нервно перемещался по ее телу, словно боясь долго на чем-то останавливаться.

— Да нет, — он пришел в себя. Прищурился, облокотился на стенку, сложил руки на груди, уставившись на девушку.

— Ты всегда в таком виде по дому разгуливаешь? — он кивнул на ее платье, подол которого спускался чуть ниже бедер, едва прикрывая причинное место. — Не холодно? — язвительно добавил он, опуская руки и отводя от нее взгляд.

— Я сейчас в своей спальне, — она пожала плечами. — К тому же, твои родители уехали в гости. Не слуг же мне стесняться? — Лиза не знала, как себя с ним вести. Этот его поступок и попытка нормально с ней поговорить — вообще разговаривать, — сбивали с толку.

— Да, ты явно не из стеснительных, — взгляд парня вновь начал путешествовать по стройному телу. — Недаром говорят, что в вашей стране самые красивые девушки. Только самые тупые, — он рассмеялся.