Тенденция дополнить и развить деятельностно – практический подход показывает, что его конструктивная роль уже не может сводиться к «экстенсивному» использованию принципа деятельности посредством подведения под это понятие все новых явлений и слоев действительности, за счет дальнейшей его «экспансии» на различные предметные области философии, социологии, психологии. Конструктивная реализация этого принципа в настоящее время состоит в его интенсивном развертывании, углублении представлений о внутреннем строении, содержательных характеристиках социальной практической деятельности в поступках социального субъекта.
В русле указанной тенденции и ориентации следует понимать и данную работу. В предыдущих работах автора было показано, как реализуется осмысление человеком действительности в контексте социальной практической деятельности.5 Итогом этого рассмотрения была выработка представления об идее как «практическом знании» – наиболее зрелой форме осмысления человеком действительности и своего места в ней, о воплощении смысловых структур.6 Теперь предметом преимущественного рассмотрения является как бы встречный процесс – каким образом знание и осмысление реализуются в конкретных действиях – поступках. От деятельности к человеческому сознанию и его высшему проявлению – мышлению, и отсюда вновь к тому, в чем они проявляются – к поступку. Поэтому выбор темы и общей методологической ориентации, проводимой в работе, не означает отход от принципа социальной практики и деятельностно – практического подхода. Наоборот, речь идет о конкретизации этого принципа в плане осмысления факторов и содержания преобразовательной социально – практической активности человека.
В этой связи представляется важным и необходимым говорить именно о поступке. Близкие к нему по содержанию понятия, такие, как действие или акт (акция), более традиционны для философского анализа. Однако становление и развитие их, как философских понятий шло в соотнесении с такими категориями, как «причина» (проблема причины и действия в немецкой классической философии), «возможность» и «действительность» (проблема акта и потенции в античной и средневековой философии). Тем самым, с этими понятиями оказалась связанной идея о преимущественно результирующей стороне человеческой активности, причем носящей чисто внешний, безоценочный характер. Важно подчеркнуть также, что в западноевропейской философии понятия действия и акта оказались тесно взаимосвязанными с идеей механического детерминизма – однозначной обусловленности явлений и движения внешними воздействиями. В русле этой традиции человеческая деятельность выступает как бы бессубъективной, носящей, в силу ее однозначной (линейной) детерминации, обратимый во времени характер. Такая установка в виде идеала объективности была закреплена и в методологическом идеале социально – гуманитарного и исторического познания, также стремящегося рассматривать явления человеческой жизни и истории в рамках альтернатив рационального выбора.
В результате человеческая активность утратила существеннейшую свою особенность – ответственность, проистекающую из единства сознания и жизнедеятельности человека. Многие нравственные проблемы современного общества обусловлены упомянутой мировоззренческой установкой. Сферы знания и практического действия оказываются имманентными, «в себе» и «на себя» замкнутыми, независимыми и изолированными друг от друга. Теория (знание), оторванная от практики, по замечанию М.М. Бахтина, «оставляет поступок в тупом бытии, высасывает из него все элементы идеального в свою автономную замкнутую область».7 Поступок, взятый без его обоснования знанием, разумом, деградирует в элементарную биологическую и экономическую активность, теряет свое духовное содержание и рациональность, приобретая характер разгула стихийных иррациональных сил не только в проявлениях массовой культуры, росте насилия и эротизма, но и в политике, включая отношения между странами и народами.
Политика упомянута неспроста. Ранее было показано, что ориентация современных социальных, прежде всего (но не только) – политических наук на позитивистские стандарты, педалирование количественных методов обработки эмпирических данных приводит, фактически, к утрате этими науками своего предмета – акторов социально – исторических процессов, наделенных интересами, воле, стремлениями. Дело не только в том, что реальные социальные процессы, как реальная история – суть «равнодействующая воль» (Л.Н. Толстой, Ф. Энгельс). Само научное объяснение при этом сводится к подведению частного факта под некое общее суждение, распознаванию в неизвестном уже известного, в лучшем случае – достраиванию некоего предзаданного паззла.8 Нельзя сводить методологию объяснения в политическом и связанном с ним историческом знании – к методологии естественных и точных наук. Во – первых, последние сами зависят от конструктивной концептуальной активности познающего субъекта. А во – вторых, это выхолащивает саму суть предмета – наличие и волю политических акторов, мотивация которых редуцируется к абстрактным схемам.
В мировоззрении и идеологии, расколотых на подчеркнуто внеличностное объективное содержание мышления и спонтанно субъективное свершение действия, просто нет места для действительного и ответственного действия, реализующего определенную личностную позицию. Не случайно европейская философия Нового времени, начинавшая с жизнеутверждающего оптимистичного рационализма, пришла в конце XIX – начале XX веков к крайностям внеличностного абстрактного логического позитивизма и иррационального жизненного порыва в духе Ф. Ницше, А. Шопенгауэра, а затем – экзистенциализма.
Мировоззренческий и социальный исторический тупик ожидал и упрощенное, вульгаризованное понимание марксизма, реализованное в советской официозной философии, выступавшей не только основой содержания пропагандистской трансляции упрощенной смысловой картины мира, но и цензором в гуманитарной науке. Редукция идеи социальной природы личности к ее нивелировке, претензия на тотальную программируемость поведения не могли не прийти в противоречие с реальной жизнью, должны были привести и привели к разрыву прокламируемого и реального, двойной морали – «для слова» и «для дела».
В этой связи представляется поучительным обращение к философскому наследию духовных и жизненных поисков отечественных мыслителей: А.С. Пушкина, А.С. Грибоедова, Н.Я. Чаадаева, Ф.И. Тютчева, А.И. Герцена, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, Н.Г. Чернышевского, В.В. Розанова, А.Белого, А.А. Блока. При всех различиях во взглядах и общественных позициях, для них характерно остро личностное переживание необходимости единства слова и дела, «правды – истины» и «правды – справедливости». Обращение к материалам их творчества и жизненных исканий всегда было неиссякаемым источником и примером воспитания те одного поколения интеллигенции – и не только в нашей стране. Зарубежные специалисты до сих пор толкуют о высоком нравственном авторитете русской литературы. Этот авторитет был поддержан в новейшее время творчеством А. Платонова, Ч. Айтматова, В. Маканина, Ч. Амирэджиби, В. Гроссмана, А. Адамовича, С. Алексиевич, Л. Улицкой, В.Пелевина, Е.Водолазкина и др. Речь идет о глубокой традиции поиска мировоззрения, позволяющего человеку преодолеть платонистский разрыв идеального и действительного, необходимости и свободы.
В рамках этой традиции и этого мировоззренческого наследства и была выработана идея мотивированного «изнутри» личностного и ответственного действия – идея поступка. Недаром «поступок» – слово, полноту содержания которого так трудно передать в переводах. В английском act, action утрачивается как наличие у поступка мотивации, так и его нравственное значение. Более точным переводом является deed – но и в этом случае акцент делается только на социальной значимости поступка как «деяния».
