Во – вторых, оценка отклонения в поведении зависит от исторического этапа развития конкретного общества, дающего различный «социальный заказ» на личность. В периоды революционных перестроек, военной опасности и отпора агрессору общество испытывает острую потребность в смелых, инициативных своих членах, способных принимать новаторские решения и проводить их в жизнь, иногда даже вопреки мнению и противодействию старых авторитетов. Однако в периоды стабилизации, «равнинного» существования обществом более ценятся личности исполнительные, спокойные, уравновешенные. Подобная смена «социального заказа» на личность иногда переживается как трагедия. В литературе примером такой трагедии могут служить переживания и срыв главной героини повести А.Н. Толстого «Гадюка», героев повести В.С. Маканина «Один и одна». В периоды общественного застоя на передний план выходят исполнительность, угодливость, личная преданность, жизнь не по совести, а по «долгу» перед власть имущими, когда изгоняется и порицается любая способность к неординарному действию, нестандартному мышлению. Общество затем дорого расплачивается за такую ориентацию. Сама жизнь сметает «героев старого режима», как это произошло в годы Великой Отечественной войны, выдвинувшей новую когорту советских военачальников: Г.К. Жукова, К.С. Рокоссовского и многих других. За известным принципом менеджмента, гласящим, что легче сменить людей, чем их переучивать, кроется серьезная проблема – каждое время выдвигает своих героев, свое «отклоняющееся» поведение и своих «чудаков». Неизменным остается главное – необходимость рефлектирующего самосознания личности, ее сознательного выбора и само_ определения. Рефлексия способствует плодотворной индивидуализации личности только при условии занятия этой личностью определенной позиции, выбора ею определенной точки отсчета.

Благодаря индвидуализирующей рефлексии основания поступков личности носят характер «сверхпрограммного самоопределения», «самодостраивания» опыта личности. Жизнь как в профессиональной, так и в бытовой деятельности очень часто ставит человека в ситуации, когда он за неимением социального образца поведения вынужден в себе самом находить пути решения и выбора образа действия и мышления. Как писал У. Шекспир, «кто знал в любви паденья и подъемы, тому глубины совести знакомы». Динамизм отношений человека с окружающей его социально – культурной средой побуждает его к самопознанию, поиску себя не только как «общественного», по и как «внутреннего» человека, себя в своей отдельности от других и в своей нераздельности с ними.

Возможность сверхпрограммного самоопределения личности ставит вопрос о критериях идентификации личности, о ее границах. (Рис. 1.2) При этом, учитывая характеристики поступка как вменяемого действия – сознательность и ответственность – можно говорить о совпадении границ поступка и личности как его актора. Причем, как уже говорилось ранее, эти границы динамичны и подвижны. Они зависят от культуры, которой принадлежит личность. Известны средневековые процессы над младенцами и даже над домашними животными: котами, собаками, свиньями, печально заканчивавшиеся для «обвиняемых». В 1593 году был сечен кнутом и сослан в Сибирь церковный колокол, которым били в набат в связи с убийством царевича Димитрия в Угличе. Мировоззренческой почвой для всех этих преследований выступало одушевление природы, стремление человека во всех явлениях окружающего мира видеть действие намеренных сознательных сил – добрых или злых. Любое явление рассматривалось как «поступок». Ранее уже отмечалось, что мир древнего человека, включая и космос, был миром личностным, миром поступков.

Рис. 1.2

И правом на совершение собственно поступков обладали существа трансцендентные, божества. Человеческий удел – следовать их воле, угадывать ее, пытаться понять, вступая в диалог. Таким опытом обладали не все, а только «герои», чьи деяния описывались в эпосе, легендах. В Античной Греции правами личности обладали только взрослые свободные мужчины. Женщины, дети и рабы таких прав не имели. Общечеловеческий опыт поступка был представлен в Новом Завете, но даже Христос, вочеловеченный Бог – сын следует воле Отца. Тем не менее, в Средневековье европейские монархи уже проявляли свою волю, вступая в конфликты с Римским престолом. Возрождение расширило круг акторов свободных действий – в него вошли деятели культуры, творцы – художники, скульпторы, поэты… С модерном и буржуазными революциями в этот круг вошли горожане, а формированием массового – практически все совершеннолетние (и не только) граждане. В драматическом искусстве и литературе этот процесс совпадает с расширением круга героев трагедий. В Античности это боги и герои. Затем на первый план вышли аристократы. На переходе XIX – XX столетий круг трагических героев расширился до «маленького человека». В ХХ веке возникла трагедия человеческого существования и человечества в целом.

В настоящее время правовые границы личности как субъекта поступка и ответственности за него, практически совпадают с границами психотелесной целостности индивидуальной человеческой личности. Причем даже эти границы подвижны, зависят от возраста и психического здоровья личности. Несовершеннолетний (а в каждой культуре свои правовые границы совершеннолетия) или психически больной (невменяемый) человек в эти границы не попадает, так как не отвечает за свои действия в силу недостаточности интеллектуального и нравственного развития или в силу болезненного состояния. За этими границами человек не является личностью, так как невменяем (ребенок, психический больной и т. п.). Однако в круг правовой ответственности до сих пор попадают и некоторые общности людей – «юридические лица» типа фирм, трудовых коллективов, общественных организаций. Определенный круг ответственности в рамках гражданского законодательства возлагается на семью.

Можно говорить об общеисторической тенденции «сужения» границ поступка и ответственности: от племени, общины, рода до психотелесной целостности индивида к определенным этапам его жизненного пути (например, с 18 лет), а то и состояния (психического здоровья).

Речь, действительно и буквально идет о постепенном сужении этих границ – как правовых, так и нравственных. Этот процесс сужения границ ответственности (а значит – и личности) явно углубляется. Похоже, что в XXI века обозначилась перспектива постчеловеческого актора, сведения личности к просто «точке сборки» ответственности. Об этих вызовах писалось во Введении, и к ним мы еще вернемся не один раз.

Современный человек получил широчайшие возможности изменения своей природы. Урбанизированная техногенная цивилизация вызывает утрату телесной органичности. Получили распространение пластические операции по совершенствованию и изменению лица, тела. Соответствующие клиники оказывают услуги по увеличению, уменьшению или изменению формы груди, коррекции носа и ушей, стоп, половых органов – вплоть до компьютерного моделирования и соответствующей коррекции контура тела и практики смены пола. Тело из «темницы души» на глазах превратилось в костюм, который можно не только украшать, но и перекраивать, менять, – как в результате хирургических операций, так и посредством игры в иные личности и жизни в виртуальной реальности, превращают тело в некий скафандр, а то и аналог одежды, который можно менять.

Более того, разработаны генные технологии, позволяющие формировать зародыши на стадии зачатия, методы создания условий для появления на свет детей с определенными генетическими характеристиками. Возможности генной инженерии, банки спермы и яйцеклеток, клонирование порождают все большую неоднозначность относительно конечности человеческого существования, массу этических и религиозных проблем. Например, будет ли клонированный человек иметь статус человека? А значит, будет ли на него распространяться запрет на его убийство? Или продукт клонирования будет иметь статус «голема» – искусственного человека, сделанного из глины и одушевленного магическим образом и которого, поскольку он не человек, можно убивать?