Там же, на Биеннале, были Иосиф Бродский и Петр Вайль. Они всегда искали повод для встреч. Теперь они покоятся в одном месте – на кладбище Сан-Микеле. Правда, Вайля похоронили в колумбарии. Это на другом участке, но на одной и той же земле.

Сама история кладбища удивительна. Долгое время на острове находился монастырь, затем тюрьма, но в 1807 году во время оккупации Венеции Наполеон из санитарных соображений запретил хоронить покойников на островной части города. И специальным декретом отдал Сан-Микеле под кладбище – исключительное место для захоронения венецианцев. Главная достопримечательность острова – церковь, построенная в 1469 году, один из самых первых образцов архитектуры Возрождения в Венеции. Кладбище делится на три части: католическую, православную и протестантскую. Как и многие наполеоновские декреты, этот соблюдается и сегодня.

Каждый раз, бывая в Венеции, я прихожу в Сан-Микеле – поклониться нашим великим соотечественникам. И каждый раз со стыдом и горечью я вспоминаю историю, случившуюся с похоронами Петра Вайля.

Мне позвонила Петина вдова, Лена, которая жила в Венеции, и попросила помочь ей получить от нашего посольства письмо на разрешение похоронить мужа в Сан-Микеле. Собственно, договорённость о месте у неё была, просто для властей нужна формальность, бумага, подкрепляющая право на место, так как Вайль жил и работал в Праге. Звоню в наше посольство, мне объясняют, что «вопросами Венеции занимается генконсульство в Милане». «А кто там генконсул сейчас?» – «Парамонов». Звоню ему. И вот такой разговор.

– Здравствуйте, это Букалов.

– Здравствуйте, Алексей Михайлович.

– У меня к тебе просьба. Умер Петр Вайль, ты слышал. Там договорились о его захоронении на кладбище в Сан-Микеле, но нужна формальная записка от консульства. Я тебя прошу, сделай это. Если хочешь – пришлю тебе текст, не хочешь – сам придумай.

– Алексей Михайлович, он же американский гражданин. Я не могу написать эту бумажку.

– Во-первых, он был и российский гражданин. Во-вторых, он был вхож во все российские дома своей передачей «Гений места», сделанной на российском телевидении. В-третьих, он колумнист российских газет. А в-четвертых, считай, что я тебе не звонил.

И повесил трубку. Мы нашли другой способ помочь вдове замечательного человека.

Венеция обладает удивительным свойством притягивать людей, влюблять их в себя. А может, эту любовь передают друг другу самые преданные её почитатели. Вот и Паола Волкова не устояла против её чар.

Паола была ученицей философа Мераба Мамардашвили и востоковеда Льва Гумилева и сама стала выдающимся искусствоведом, историком искусств. Человек увлеченный и потрясающей эрудиции, она была настоящим энциклопедистом. Её деятельность была так глубока и многогранна, что даже трудно определить – в какой именно области искусства она специализировалась. Я познакомился с ней через Мераба Мамардашвили, тогда они вместе работали во ВГИКе. Она тоже бывала у нас здесь, в Риме, и эти встречи превращались в настоящее духовное пиршество. С хорошим застольем, разумеется. Среди её друзей-итальянцев был знаменитый поэт, писатель, сценарист Тонино Гуэрра, друг и поклонник Андрея Тарковского. А Паола Волкова считается одним из основных мировых специалистов по творчеству этого выдающегося режиссёра.

Духовные связи соединяли её и с Львом Гумилёвым. Ее теория соприкосновения культур вполне вписывается евразийскую теорию Гумилева, которую высоко оценивают наши так называемые евроазиаты, в первую очередь казахи. Неслучайно же Евразийскому национальному университету в столице Казахстана они дали имя Л. Н. Гумилёва. Но здесь это имя ассоциируется ещё и с самыми трагическим страницами нашей истории: сын Анны Ахматовой на личном опыте испытал все ужасы советской репрессивной машины. Четыре раза он был арестован, десятки лет провёл в лагерях и ссылке. Я вспоминал об этом в одной из пастырских поездок папы Иоанна Павла II. В Астане, по дороге из аэропорта в резиденцию, папа остановился возле памятника жертвам ГУЛАГа. И помолился. А в памяти билась строчка из Ахматовского «Реквиема»: «муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне». Папа Войтыла помолился. На следующий день у него была лекция в университете имени Гумилева. Вот такое пересечение людей и судеб.

Скончалась Паола Волкова в Москве 15 марта 2013 года. Похоронили ее на Донском кладбище. Но часть праха по завещанию развеяли над водами Венеции. Она не раз говорила, что чувствует неразрывную связь с этим городом, его магическое притяжение.

Есть такой анекдот. Встречаются два приятеля. Оба – заядлые театралы. Один другому говорит: «Я познакомился со Станиславским. Теперь он мой лучший друг». Второй, завистливо: «Как это произошло?». – «А я дал ему прикурить».

Когда я рассказываю про своих друзей или об именитых людях, с которыми мне довелось встречаться, мне меньше всего хотелось бы, чтобы подумали, будто я примазываюсь к этим знаменитостям. Потому что одно дело друзья, другое – воспоминание о человеке, которое произвело на тебя очень сильное впечатление и каким-то образом повлияло на тебя.

В этой главке я собрал истории, которые хранит моя память как очень важные события в моей жизни. Однако я отнюдь не претендую на то, чтобы, как герой анекдота, записывать себя в близкие друзья моих замечательных современников. Главное, что такие знакомства и встречи были в моей жизни.

К подобным встречам я отношу такой подарок судьбы как визит Владимира Высоцкого в квартиру номер 13 в Гнездниковском переулке .

Сейчас у людей моего поколения и младше принято рассказывать о своей дружбе с Владимиром Семеновичем Высоцким. Я не могу похвастаться таким богатством, но могу вспомнить своё с ним знакомство. Мне повезло, и эта встреча навсегда осталась в памяти. Я познакомился с Высоцким благодаря… техническому прогрессу. В начале 1960-х я приехал из командировки из Сомали и единственный достойный приз, который я привез из этой командировки, был очень хороший немецкий магнитофон «Грюндиг». Как-то вечером мы с компанией друзей-актёров сидели в ВТО – не на Арбате, где он сейчас находится, а в старом здании, на углу Пушкинской площади и улицы Горького. Мы любили это место ещё со студенческих времён. Каким-то образом у нас были туда пропуска, у меня, помню, было удостоверение артиста балета. Этого было достаточно, чтобы зайти в ресторан, где кормили очень вкусно и недорого.

И вот уже ближе к полуночи – ресторан работал часов до двух ночи – вдруг открывается дверь и входит Высоцкий с гитарой. И народ так и зашептал: Высоцкий, Высоцкий. Хотя тогда он еще не был такой всесоюзно известный, был, конечно, популярен среди публики ВТО. Он служил тогда в театре имени А. С. Пушкина на Тверском бульваре, у него закончился спектакль, и он после спектакля пришел в Дом актёра. Прошел куда-то в центр зала, а мы продолжали свои разговоры, выпивали и закусывали. Буквально минут через десять он появился возле нашего стола. Поздоровался. Спросил: «А кто здесь Алексей?». «Это я», – говорю.

– Здравствуйте, очень приятно. Я – Высоцкий.

– Я знаю.

– Вот у меня, знаете… такая проблема. Я вот пишу свои песни на ужасных магнитофонах, пленка очень быстро вытягивается и невозможно слушать. А мне друзья сказали, что у вас есть магнитофон «Грюндиг», это правда?

Я удивился такой информированности, да, говорю, правда.

– А какая модель?

– Грюндиг ТК 40.

– О, это классная модель! Вот я хотел у вас попросить… Я написал новый цикл песен, нельзя ли их записать на вашем магнитофоне?

– Можно, конечно, а когда бы вы хотели?

– А сейчас нельзя?

А время уже час ночи.

– Ну, давайте, – говорю. – Пойдемте, я здесь рядом живу.

Мы собрали какую-то еду, взяли ещё бутылку, и довольно живописной группой наискосок перешли улицу Горького – подземных переходов еще не было – вошли в наш Гнездниковский переулок, где в первом же доме от улицы, на втором этаже находилась моя 13-я квартира, коммунальная, этакая воронья слободка. Вошли. Дело в том, что я был один из немногих в нашей компании, кто уже был женат и жил самостоятельно, без родителей. Мы быстро накрыли на стол, поставили микрофон. Я помню, Володя вытащил листочек бумаги и положил на кухонный стол, который заменял нам и письменный тоже. Положил с краешка, но ни разу в него не заглянул – это был список песен, которые он хотел петь. И вот начался этот знаменитый ужин, который изредка прерывался на саму трапезу, потому что Высоцкий почти всю ночь, до утра, пел совершенно замечательные песни. Это был не цикл, там были и новые произведения, которые мы, следившие за его творчеством, услышали в первый раз. Например, такая знаменитая песня, как «Штрафные батальоны», или «Мишку жалко», которую я услышал единственный раз у себя дома, потом слушал уже в записи – и то редко. Там есть такие строки: