В харчевне она быстро сдружилась со всеми: с толстым и весёлым Пиварём, с учёным Проклом, со строгим Жданом. Но особенно с мастером Стояном, светлым магом. Тот однажды принялся играть с ней в забавную игру. То спросит: «Подумай про кошку. Подумай, какого она цвета, да вслух не говори». То велит: «Сядь рядом со Жданом и в мыслях перескажи мне его разговор со стражником». Поиграл-поиграл, а потом вдруг огорошил её известием. Она, Малка из Речной слободы, светлый маг! Вестун!
И начались весёлые дни. Со всей Ронданы стекались к ней мысли-ниточки, мысли-ручейки. Сначала нитки завязывались в непослушные узлы, а ручьи сливались в реки, а в реке пойди пойми, где вода с северных гор, а где — с западных болот! Но со временем научилась она перехватывать тонкие нити и различать их, будто на цвет или на ощупь. Вот вестун, что служит стражником на Хлебных воротах, у него нитка крепкая, простая. А вот прислужница в бывшем княжеском, а ныне стольниковом дворце, у неё нитка тонкая, того и гляди — оборвётся. А вот девушка из хорошего дома в Садовой слободе, много лишнего в её мыслях, видимо, ещё не обучена. А вот мальчишка-посыльный из платяной лавки, с тем и вовсе говорить – что в колодец кричать. Бестолочь. Стали давать ей и другие поручения. Стоян объяснил ей, что готовится бунт, чтобы скинуть власть Ондовы. Она вспомнила сваленные у забора тела родных, вспомнила и сразу же поняла: вот оно, то, ради чего она выжила, ради чего и на свет родилась. Вот она — её дорожка в жизни. Не в кровати кувыркаться с гостями, не мысли-нитки улавливать, а самой стать маленькой ниточкой большого узора, что зовётся красивым словом «бунт». А ради этого можно и ублажить толстого ондовича, можно за полдня обегать весь порт, можно подхватиться среди ночи, чтобы проводить человека к Наставнику.
А однажды в «Хвосте» появились двое, новые вышибалы. Один — рыжий и весёлый, а второй… Казалось тогда Малке, что глядит она на этого статного угрюмого мужчину, которого прозвали в харчевне Медведем, глядит и видит то, что скрыто от прочих. Видит пожар, полыхающий в полнеба. Видит океанскую волну, в песок стирающую скалы. Видит Силу, которую не остановить. А он однажды бросил ей: «Вестун?» — и, не дождавшись ответа, подмигнул. И улыбнулся. Вот с той улыбки Малка и пропала. А может, и только родилась. Открыла глаза, а раньше была слепой. Увидела, как лунный свет отражается от морской глади. Как дождевая капля скатывается с листа берёзы. Как в синих сумерках зажигаются на небе первые звёзды. Она поняла, что всё это было о нём: луна и звёзды, дождь и запах ночных цветов. И всё это было именно для неё, чтобы так сладко заходилось сердце, чтобы распускался в груди огненный цветок, и душил, и обжигал. Малка стала носить себя по-другому, как полную чашу, один неверный шаг — и расплещешь. Стала глядеть вокруг как человек, которому открылась большая и страшная тайна. А тайны надо уметь беречь. Об этом говорил ей Медведь, глядя прямо в глаза: «Если ондовичи станут жечь тебя огнём и живьём сдирать кожу, ты расскажешь им всё. Когда загонят тебе под ногти иглы…» А она тоже смотрела ему в глаза, глубокие, будто колодцы, светлые с тёмной грустью на самом дне, и думала о том, что этот человек не знает её тайны. Не знает, что есть у неё оружие, с которым бояться нечего. Огненный цветок в груди, с которым и пытка — праздник. Потому что и пытку она примет ради него. Он предложил ей заклятие Горького Слова. Сказал, что слово нужно выбрать такое, чтобы случайно не вырвалось в разговоре, чтоб даже во сне его не сказать. Она согласилась. Сама обнажила грудь, уже по-женски округлую. Острое лезвие обожгло быстрой болью, а когда легло на рану заклятие, придумала Малка слово, которого ей, веселушке в портовом кабаке, не сказать за всю жизнь. Даже случайно, даже во сне.
Пригодилась ворожба. Снова ворвались в её дом чужие солдаты, снова кто-то упал, порубленный вражьим клинком. Она бросилась наутёк, через кухню на задний двор, но хвост длинной плети захлестнул ногу, и сильный рывок бросил Малку на грязную землю. Их связали одной верёвкой и погнали через весь город, через порт к Морским воротам, по пустынным ночным улицам, по Чистой слободе, прямо к княжескому дворцу. Малка не отвлекалась на пустяки. Протянула нити во все концы, куда только могла достать, отсекла всё лишнее: боль и страх, надежду и просьбу, — оставила только мысль, прямую, как стрела: «Ондовичи из стольниковой сотни взяли Ждана, Прокла, Стояна, Малку и ещё шестерых. Ведут к княжескому дворцу». Ей отозвался и стражник у Хлебных ворот, и прислужница, и девушка из хорошего дома. Отозвался и мальчишка-рассыльный. Ему Малка передала, как найти Наставника.
Её повели на муки первой. Видимо, решили, что слабая девчонка не сдюжит, заговорит сразу, а там можно и за мужчин браться. Она и говорила. Рассказала о каморке под лестницей, где хитрый Стах хранит краденое, про воду, что подливают в пиво, про контрабандистов, про некоторых шкиперов, что не брезгуют пиратством. Но ондовичи спрашивали про другое. Про то, о чём говорить она не могла. Было очень больно, но она всё равно не боялась. Испугалась только тогда, когда стала наваливаться на неё душная темнота, когда странным эхом зазвучали голоса и даже её собственные крики слышались будто издалека. Страшно ей стало от того, что в этом странном кошмаре, в бредовом полусне она может позвать его по имени.
И тогда она решилась.
Когда прут раскалённого металла опалил её ресницы, она сказала своё Горькое, своё сладкое, последнее своё слово. Сказала очень тихо, ему одному: «Любый…»
========== Глава 24 ==========
На мраморных ступенях свежий снег, за ночь насыпало. Эта зима удалась ранней, снежной и не слишком холодной, хорошее начало нового года. Может быть, весной удастся ещё посеять, пока не началась война. Зерно есть. Снова его тёмный спас их всех от голода. И снова остался в стороне.
Горан постоял на портике между высокими белыми колоннами, поглядел на снег, на розовое небо на востоке, на тонкие дымки, вьющиеся над городскими крышами. Его Авендар просыпался, стыдливо прикрыв снежным покрывалом грязь и гарь пожарищ, кровь и смерть. Скоро побегут по улицам люди, каждый по своей заботе, малой или великой. Где-то родится младенец, где-то умрет старик. Где-то парень, который ещё не погиб следующей весной, поцелует молодую жену. Где-то мать, ещё не похоронившая сына, поставит на стол кринку с молоком.
Горан жил теперь в доме Алвейрнов. А мог бы и в княжеских палатах, где разместился наставник Нестор и данорское посольство юного князя Аскера. Но Горан выбрал этот дом, порога которого он прежде не переступал, в котором он был как будто ближе к своему тёмному. В свободные минуты он искал и находил приметы прежней жизни, прочно связанной с Высоким тёмным Ольгердом, с Ольгердом-лордом, Ольгердом-учёным, театралом и любимцем дам. Обнаружился тёмный от времени портрет большеглазого мальчика с кудрявыми чёрными волосами, а вдруг это его тёмный, каким он был сто лет назад? Выпал из старой книги засушенный цветок: какая дама подарила ему этот мак, когда-то алый, а нынче бесцветный? В ящике стола пылился неполный комплект фигур таронга, искусно вырезанных из слоновой кости: почему же их никто не украл? А в винном погребе поддерживался в идеальном порядке круг. И не угасала надежда: а вдруг послышатся в коридоре лёгкие шаги, распахнётся дверь и тихий голос, тёплый от смеха, проговорит: «Мой свет, твоя стража никуда не годится. Любой может явиться к тебе без приглашения, будто в придорожный трактир». Вот Оньша, тот шлялся к своему тёмному дружку чуть ли не раз в декаду. Возвращался весь искусанный и исцарапанный, но страшно довольный, а через несколько дней снова заставлял Фродушку и Нестора открывать ему портал по первому требованию. Нахально пользовался славой героя восстания.
И то правда, когда ондовичи опомнились от первого потрясения и бросили в бой стольникову гвардию, отборных, закалённых в бою вояк, повстанцам пришлось тяжело. Горан поистратил силу ещё у княжеских хором, да и в войске его солдат насчитывалось немного, в основном горожане да стражники. И в самый отчаянный момент, когда уже дрогнули повстанцы, а Горан взялся за меч, в кровавую свалку вдруг врезался клин демонов Бездны, орущих от злобы, визжащих от ярости. Запели в ночи Лезвия Тьмы, захрипели, поднимаясь, порубленные трупы, чтобы снова взяться за мечи, и ондовичи дрогнули. И выяснилось, что эти тёмные воины и маги, некроманты и просто дикие звери явились по зову Оньши, который отыскал в Анконе своего любезного друга и привел его в Авендар, а с ним ещё с три сотни таких же безумных тёмных.
