Горан угомонил всполошённое сердце, усилием воли прогнал ночной морок. Утро идёт и несёт свет, а под светом каждая деталь приобретает свой подлинный смысл. Тени коварны, и только свет не лжёт. Вот проступает из ночного мрака его терем: высокий конёк крыши с выкованным из яркой меди петухом, резные наличники на окнах, ажурная резьба над крыльцом, будто кружево деревянное. Горан тоже мог бы выстроить себе каменные палаты, ведь род Велимиров богатый и древний, и бывали в этом роду Светлые магистры, а уж про мастеров-магов и говорить не о чем. Мог бы выстроить каменные, но зачем? Ведь в деревянных горницах летом прохладно, а зимой тепло, и стены, облицованные светлым ясенем, хранят свежий, молодой аромат. Потому что всякое растение — живое, от мощных дубов до малой травки, у всякого свой характер и значение. Вот белеют в полутьме соцветия рябин, заслоняющих от злой ворожбы. Вот тянется над двором запах лаванды, несущей дому удачу. У стены виднеется сруб колодца, самого чистого в столице, потому что приятель Горана, тёмный маг Осберт наложил на колодец заклятие, от которого ни жаба, ни пиявка, ни даже самая тонкая нитка водорослей не сможет выжить в его вечно ледяной воде. Но даже и на крышу колодца Милана привязала пучок полыни и чертополоха. А дальше, за домом, яблоневый сад, и пусть его не видно было Горану с крыльца, он знал: деревья отцвели, и на ветвях с ещё свежей листвой завязались крошечные плоды. А под деревьями — ульи, и мёд в его доме не переводится, сколько ни вари из него хмельного зелья, сколько ни пеки пирогов да пряников… Хорош был у Горана дом, и жена хороша, и девчонки — мор и погибель, а все равно на свете самые лучшие, любимые, балованные. Все было хорошо, и все было как всегда, но обычный светлый покой не приходил к мастеру-магу, испуганной птицей в ночи билось в груди что-то темное, тревожное. И утренний пожар, уже охвативший небосвод на востоке, не мог прогнать этой тьмы.
Чего и ждать ото дня, начавшегося так паршиво? Оказалось, что вчера, видимо, раздеваясь, порвал ремень на кирасе. Каким надо быть боровом бессмысленным, чтоб крепкий кожаный ремень порвать, как ветошь? Пустяковое повреждение, а самому не починить, придётся оружейнику нести. За завтраком (завтрак как раз хорош был: блины со свиной поджаркой, пирог с куриными потрошками, печёные сливки) девчонки подрались, причём младшая, восьмилетняя Оана, угодила десятилетней Янине ложкой в глаз, и у той сразу же налился синяк. Любо-дорого поглядеть, синь да багрянец, впору самому драчливому портовому бесчиннику. Потом пришла соседка, вредная баба Синильга, которую не гнали и даже сажали за стол, оттого что её муж был десятником в войске покойного великого князя Аскерда Старого и погиб в бою на Велесовом поле. Она-то и рассказала о том, что в чёрных кварталах за старым портом начался мор, и сладят тёмные с напастью или нет, это только Негасимому Свету ведомо. И, конечно, только Горан собрался в баню, только уговорил Милану прийти к нему, отправивши восвояси Синильгу, чтоб попариться и продолжить вчерашнее, как заявился к нему вестун. Влетел во двор, кур распугал, да тотчас же с порога: «Государственное дело! Мастеру-магу Горану, по прозвищу Волкодан, немедленно явиться к великому князю Аскерду Младому!» Девчонки как услышали «Волкодан» вместо положенного Волкодав, так и прыснули, чуть с крыльца не свалились от веселья. Даже обиду забыли. Горан ошибки поправлять не стал, хотя прозвище своё военное заслужил достойно, одолев в поединке ондовичского рыцаря, по прозвищу Степной Волк. Сунул вестуну монету, принялся собираться к князю. Конечно, в иное время надел бы доспех, так ведь с порванным ремнём не походишь. Милана достала из сундуков синий шерстяной кафтан, рубашку тонкого полотна с затейливой вышивкой по вороту, тонкой замши штаны, красные сапоги с серебряными подковками, красный же с серебряными бляшками пояс. Пока одевался, завела разговор об известном:
— А ты этого вестуна знаешь?
— Разве всех их упомнишь? У князя мальчишек-вестунов в каждой слободе по десятку.
Княжеские вестуны получали приказ и передавали его по заранее назначенной цепочке, а потом тот вестун, который оказывался ближе всего к нужному месту, доставлял княжеское слово по адресу. Простой этой магией владели многие: и светлые, и тёмные. Самые сильные вестуны слышали друг друга на расстоянии в десятки вёрст и могли до слова запомнить вести, на пересказ которых требовались часы. В военное время вестуны ценились особенно высоко, и вражеские лазутчики охотились за ними, пуще чем за полководцами. Сам Горан такой магией не владел. Только боевой да немного бытовой, самой простой. Вот, баню протопил себе, а толку?
— Какой ты пригожий, Горан, прямо и сам, как князь! — всплеснула белыми руками Милана, и в её горящем взгляде угадал он отблеск ночного безумства. — Глаза синие, как небо чистое, кудри золотые! Смотри, будут там всякие во дворце, девки тёмные, бесстыжие…
Легко чмокнул жену в румяную щеку, прижал к себе ладное тело, почувствовал, как сладко толкнулись в ребра упругие груди.
— Пришлю тебе вестуна, если к обеду не управлюсь.
Сел на коня. С собой взял только молодого Оньшу, да и то не для дела, а для солидности. Ну, и ещё оттого, что юнец собой хорош и боек, с каждым разговор может завести, а значит, может добыть в княжеских хоромах больше сведений, чем сам Горан на совете магов.
Поганый день и продолжался так же. На совет Горан явился одним из последних, даже позже Архимагуса и госпожи магистрессы Света. Хорошо хоть князя и Тёмного Лорда ещё не было, а то бы начали и без него. Зато Высокий маг Ольгерд уже присутствовал, безупречно выбритый и причёсанный, не то что некоторые, тонко благоухающий ночными цветами, с серьгой с крупным синим камнем в ухе. Сегодня франт был одет в темно-синий бархат, лишь немного темнее Горанова кафтана. И, наверное, по этой причине, увидев светлого мага, иронически вздёрнул тонкую бровь, окинул крупную фигуру вечного врага взглядом оценивающим и как будто удивленным. Сразу вспомнилось, что нарядное платье месяцами лежало в сундуке, и всем это заметно, как и то, что мастер-маг принарядился для княжеского приёма, словно купец на ярмарку. Захотелось взять ненавистного щёголя за горло в белом кружевном воротнике и приложить его причесанной головой о каминную полку. Не до смерти, но точно до беспамятства. От такой мысли стало на душе приятнее, в остро-сладком волнении забилось сердце, как перед боем. Мгновенно, ещё раньше, чем память о нечистом сне успела прийти на ум, Горан поднял ментальные щиты. И краем глаза уловил новую улыбку недруга, на этот раз не насмешливую, а печально-понимающую. Отчего он всегда смотрит на него, говорит с ним, именно над ним насмехается? Разве мало других, Высоких одного с ним ранга, придворных щёголей, богатых и знатных? Отчего же тёмный Ольгерд смотрит именно на него? И почему от этого взгляда бежит по жилам золотой огонь, весёлый и злой?
Тёмный Лорд появился вместе с князем Аскером. Князь назывался Младым для того лишь, чтобы отличиться от отца, князя Аскера Старого, ведь молодость его миновала. Поизносилась в шумных пирах, помялась на пуховых перинах да лебяжьих подушках и былая стать, когда-то мощная фигура воина обрюзгла и просела, подтаяла, как снеговик весной. Человек, тяжело опиравшийся на руку Тёмного Лорда Ульриха Шестипалого, походил не на владыку Ронданы, а на усталого пожилого горожанина, которого заботливо поддерживает молодой родственник. Притом что Тёмный Лорд, если верить хроникам, разменял седьмой век. Все встали, склонились в поклоне, в ожидании, когда князь займёт своё место во главе стола в кресле с резной высокой спинкой. Горан по давней привычке стражника незаметно оглядел лица собравшихся. И заметил, как Архимагус неприязненно поджал тонкие губы. Архимагус в этот раз был из Дома Света, и, видимо, дружба князя с Тёмным Лордом ему не слишком нравилась. Размышляя об этом, Горан почти пропустил хитрую усмешку Ольгерда, встретившегося с ним взглядом, а также и то, что тёмный бездельник подмигнул ему, будто застав за какой-то постыдной шалостью.
