— А ослушаться они могут? Передумать, раз они такие умные? — спросил Горан.

— Нет, это совершенно исключено. Цель их существования — выполнение приказа господина. Это, собственно, и составляет основу их личности.

— Да, я что-то подобное слышал, — кивнул Фродушка. — Но не знал, стоит ли верить.

— Кто ж не слышал, — поддержал Горан. — Только я думал, враки это все, светлые страшилки про злых некромантов, чтоб дети по вечерам из дома не высовывались.

— К сожалению, это правда, и сейчас мы видим её своими глазами. Очевидно, адепты санкарии не разбили свои магические кристаллы, не переквалифицировались в честных некромантов и не отправились в пустыню возносить молитвы Творцу. Они аккуратно упаковали все, что нужно для их профессии, и открыли лавочку там, где вопросы совести мага и его ответственности перед людьми имеют лишь абстрактный смысл. Если вообще какой-нибудь имеют.

— Что это означает для нас? — спросил Горан.

— Только то, что мы окружены сильными, бесстрашными, магически одаренными врагами, всецело преданными своим господам.

— Как же хочется сжечь к бесам весь этот гадюшник! — простонал Горан, укладываясь на пол рядом с Ольгердом. Тот прижался лбом к щеке и чуть слышно проговорил: «Матушка Тьма, я так тоскую по тебе…» Горан понял это прекрасно. В Ондове они не позволили себе ни одного, даже самого короткого мгновения близости. Вокруг постоянно вертелись разные ондовичи, то ли рабы, то ли шпионы, то ли просто любопытные бездельники, да и давешний светлый маг всегда маячил где-то поблизости, уж этот точно шпионил.

Дни тянулись бесконечно, каждый последующий повторял предыдущий. С утра Оньша бежал к шейяну, чтобы от имени Горана испросить свидания с дочерьми. Потом поединки. Потом омовение и завтрак. Прогулка по саду в наивной надежде увидеть дочерей, надежде, умершей в первые же дни: женщин он не встретил ни разу. Шейян пояснил: высокородные женщины живут отдельно, на своих половинах, либо в домах их отцов, либо в домах мужей. Посторонним мужчинам они не показываются. Горан вспомнил женщин в войлочных шатрах по ту сторону белой стены, дочерна загорелых, одетых в кожаные штаны, и подумал, что, может быть, те простые ондовички счастливее пленниц белоснежных шелковых павильонов.

В то утро, когда Оньша уже отправился к шейяну, Горан решил вместо поединка поработать с плетью. Нашёл в багаже красивую плеть, купленную в Кандаре. Красные глаза рукояти-змеи теперь были для него обычным украшением. Надел холщовые штаны, рубаху не стал: только зря потом стирать, да и порвать недолго. Направился во двор, а у входа столкнулся с Оньшей. А у того голос пропал и глаза сумасшедшие. Еле выдавил:

— Ваши дочки, Янина, Оанушка, лорд… Ждут вас. Сейчас!

— Силы Света! — ахнул Горан. — Как же это? Куда идти, что делать?

И лишь потом заметил караул во дворе: шестерых мощных нукеров.

Одевался в спешке: зелёный камзол, зелёный же плащ, на груди — тяжелая цепь с изумрудами, явно тоже украденными. Волновался так, что не мог в рукава попасть. Вышел во двор, а следом Оньша и Ольгерд с Фродушкой в ондовичском обличье. Нукеры попытались Ольгерда оттеснить, но тот пояснил с беспримерной надменностью, что имеет приказ самого стольника Тамира глаз с Высокого лорда не спускать, а иначе головы ему не сносить. Наверное, не обошлось без Убеждения, но Горан этого не знал и не чувствовал. Он даже о побеге забыл и мыслил только о том, что увидит девочек. Силы Света, неужели всё-таки увидит?

Прошли по дорожкам мимо клумб и фонтанов, мимо скульптур и павильонов. И оказались снова у стены, на этот раз не слишком высокой, в два человеческих роста. Ещё прошли вдоль стены и остановились у закрытых ворот. Один из нукеров, видимо, старший, постучал, ему ответили и после короткой беседы ворота отворили. Горан увидел двоих высоких и крепких воинов явно не ондовичского племени, с кожей тёмной, как лесной орех. Один из них проговорил высоким, почти женским голосом:

— С нами пройдёт только лорд Горан. Остальные ждут здесь.

Снова пытался заспорить его ондовичский друг, но в этот раз слушать его не стали. Горан шагнул вперёд, шагнул один. Ворота захлопнулись у него за спиной.

Он тотчас же заметил впереди ещё одну стену, совсем близко, шагах в тридцати, и понял, что в женские покои его никто не пустит, а встретиться с дочками предстоит ему в своего рода предбаннике. Впрочем, предбанник этот оказался красивым и уютным садиком с крохотным озерцом размером с большой щит и с вытекающим из него веселым ручейком. На берегу озерца стояли вырезанные из камня скамьи, на сиденьях — яркие подушки. Провожающие его воины велели сесть, он сел. Стал глядеть на тропинку, убегающую через горбатый, будто игрушечный мостик куда-то в заросли цветущего кустарника. Вдруг пришло на ум неважное: вода в Ондове — большая ценность. А здесь и озеро, и ручей, а за стеной повсюду фонтаны, и воду для омовения им приносили по пять раз на дню. Ведь это признак богатства, как золотая посуда или драгоценные камни.

И вдруг на тропинке показалась высокая и тонкая фигура, а за ней — вторая, поменьше. И вторую он узнал сразу. Показалось ему, что это Милана идёт по тропе, такая, какой он повстречал её впервые, ещё не девушка, а девочка, не дар, а обещание, но зато обещание верное, без обмана. А вот та, что шла впереди, на первый взгляд, показалась незнакомкой. В длинном до земли платье, строго застегнутом до самого подбородка, в шитой золотой нитью шали, скрывающей волосы, с золотым тонким венцом, украшенным крупным синим камнем, она казалась иноземной принцессой, строгой и недоступной. А когда подошла она ближе и подняла на него глаза, мгновенно наполнившиеся слезами, Горан задохнулся, и бросился вперед, и мгновение спустя уже держал их обеих в объятиях, прижимал к груди и тихо выл в золотистые пряди и в мягкий шёлк богатой шали. Это были его девочки, и пахли они все так же, одна — воробейкой, другая — молоком и сдобой, и сводила с ума сильнейшая магия, которую никакими браслетами не запереть, и заставляла эта магия плакать от счастья и задыхаться от боли, хуже которой не придумать на свете. А когда утих немного шум в ушах, Горан услышал, как приговаривает Оана, легкими ладошками стирая слезы с его щёк:

— Не плачь, отец! Силы Света, счастье-то какое! Как шейян Ашенар сказал, что ты здесь, в сердце мира, так мы ни о чем другом и думать не могли.

— Я лишь об одном жалею, что мой жених шад Сагомрат сейчас в отъезде, — вступила в разговор Янина, сияя подведенными глазами. — Он бы тебе понравился, ведь он тоже воин. Главный воевода всего императорского войска!

— Да! — засмеялась сквозь слезы Оана. — Вот Янина и задается! Она у нас в Ондове первая красавица, а жених её — первый воевода, куда уж нам, худородным!

— Ладно, отец, расскажи, как ты? Нет, садись, садись же! — скомандовала Янина. — Как ты живешь? Служишь ли? Шейян Ашенар говорил, что ты служишь самому стольнику Тамиру, правда ли?

— Да, правда, — Горан сел на скамью, Янина присела рядом, чинно сложила на коленях руки, украшенные крупными перстнями. Оана опустилась прямо на землю, и положила ладони ему на колено, и обратила к нему сияющую счастьем мордашку. — Но я не хочу об этом. Служба как служба. Лучше про вас. Не обижают вас тут? И почему вы так по-разному одеты? Ты, Янина, словно жрица Творца, вся замотана, а ты, Оана, и вовсе, как… гм… танцорка на ярмарке?

Снова ответила бойкая Оана:

— Да это все то же, потому что она у нас теперь невеста! И никто, кроме её драгоценного жениха, не имеет права смотреть на её прелести. А мне женихов ещё приваживать, поэтому мои прелести все на виду!

Она легко вскочила на ноги, закружила, вскинув руки над головой, и легкий шёлк её полупрозрачной юбки взлетел над коленями, обтянутыми узкими шароварами.

— Вот же глупости болтает! — возмутилась старшая, на мгновение становясь прежней Яниной, рассудительной и правильной. — Сейчас отец подумает, что ты и вправду перед чужими мужчинами так ходишь, почти что нагишом! Отец, сюда мужчин не пускают, только меркатов. — Она бросила быстрый взгляд на воинов, неподвижно стоящих за спиной Горана. — А ещё можно родственникам навещать, но только и их дальше внешнего двора не пускают.