Ондова-Кар, сердце мира, оказалась… военным лагерем. На сколько хватало глаз ровными рядами стояли одинаковые шатры, перед каждым — обложенное камнями кострище, на каждые двадцать шатров – загон для лошадей. Загоны пустовали: видимо, лошадей увели на выпас. Было странно пусто. Иногда мелькали между шатрами женские фигуры, мало чем отличающиеся от мужских, но к дороге никто не подходил и на их процессию не глазел. Тихо, будто про себя, проговорил Аро:

— Такой лагерь можно свернуть за час…

— И обратить в многотысячное войско с обозом и припасами, — продолжил мысль Горан.

Принц лишь молча кивнул. Он был совсем другим в тот день. В тот день он надел фарфоровую маску высокомерной отстраненности, подходившую ему лучше собственного лица.

Лиги две ехали между этими рядами шатров, потом начали появляться деревья. Тщательно ухоженные, даже лелеемые, с мелкими ярко-розовыми цветами на чёрных голых ветвях, они казались странно лишними среди серого войлока и вытоптанной земли. И в то же время удивительно красивыми. От этого сжималось сердце, и приходил на ум некий Высокий тёмный, утонченный аристократ в убогой избушке, заметённой снегом…

Шатров становилось меньше, а деревьев больше. Среди цветущих ветвей просвечивали тонкие кружева белых беседок, лёгких, как лебединый пух. Вдоль дороги протянулись клумбы с неяркими весенними цветами. Скоро они ехали среди цветущего сада, а вдали зыбким миражом задрожала белая стена, похожая на туманное облако.

В стене обнаружились ворота в ажурных каменных кружевах, слишком широкие, явно для красоты. А за воротами началась сказка, да не простая, ондовичская. Сила тех, кто ограбил полмира, кто унёс то, что можно было унести, а остальное предал огню. Ровные аллеи сбегались к звонким фонтанам, где покрытые позолотой скульптуры отражали солнечные лучи, а на зелёных лужайках важно вышагивали большие птицы с оперением ярким, как весенняя радуга. Легкие белоснежные павильоны стыдливо прятались в дымке цветущих садов, где-то недалеко пела флейта, волнующе и грустно. По посыпанным белым гравием дорожкам прогуливались фигуры в одеяниях из парчи, и бархата, и драгоценных мехов. Контраст с военным лагерем за стенами дворца поражал.

В дальнем конце аллеи показалась сверкающая золотом процессия. Подъехали ближе, оказалось — золоченые носилки с шелковым балдахином, которые несли шестеро полуголых рабов, чья кожа была выкрашена золотистой краской. За носилками нестройной толпой продвигались разряженные придворные, в одеждах таких цветистых, что куда там давешним ярким птицам. Негромко проговорил Аро:

— Как жаль, Горан, что вы не можете посетить Тарнаг. Там бы вы увидели, что означает истинная утончённость. Ничего общего с этим…

Горан подумал об Ольгерде.

— Я знаю, Аро, что такое настоящая голубая кровь. Такая, что на нём мешок из рогожи покажется королевской мантией.

Золотое недоразумение между тем приблизилось. Рабы поставили носилки, опустились на колени и прижали бритые головы к гравию аллеи. Солнце весело играло на их золоченых макушках.

— Нам следует спешиться, — сказал Аро и первым спрыгнул на землю.

Горан последовал его примеру. В конце концов, принц Аройянн — дипломат. Он лучше знает обычаи этой страны. Бок о бок они направились к носилкам, впрочем, без особой спешки. Золотистая занавеска колыхнулась, один из рабов тотчас же вскочил на ноги и помог выйти вполне ладному, ещё не старому человеку среднего роста и средней же комплекции. Плечи его укрывала соболья шуба, голову украшала высокая шапка с драгоценной брошью. Под шубой переливалось что-то золотое. Он обратился первым, заговорил по-ондовичски, голосом приятным и звучным:

— Принц Аройянн, Высокий маг Горан, добро пожаловать в сердце мира. Меня зовут шейян Ашенар, я первый секретарь блистательного шада Венкара, правой десницы солнцеподобного императора Ардашира.

— Благодарим вас за встречу и тёплый приём, почтенный шейян, — ответил принц, и холодность его тона не соответствовала вежливости слов. Горан лишь молча склонил голову, качнув пышными перьями.

— Будьте любезны проследовать за вашим покорным слугой, — круглым жестом вельможа указал на павильон, едва заметный в бело-розовом мареве цветущих деревьев.

Слуги приняли лошадей. Зверь шарахнулся, взвился на дыбы, Горан обернулся, с трудом сдержав злорадную улыбку. И увидел, как невысокий жилистый раб умело дернул поводья, заставив непокорного красавца низко опустить голову, смиряясь. Да, лошадиной магией в Ондове владели. Горан огорчился в первый раз: не видать ему больше Зверя, а ведь он успел привязаться к этой злонравной скотине. Второй раз пришлось огорчиться уже в павильоне, где за стенами плотного шёлка ждала их целая вереница рабов.

— Прошу вас, господа, отдать оружие вот этим людям, — указал Ашенар на двоих рабов, вышедших из общей шеренги. — Они заслуживают доверия и позаботятся о вашем оружии со всем рвением. Они лично вернут вам клинки в день отъезда и, уверяю, у вас не будет повода для нареканий. Ножи для еды можете оставить.

Значит, и с клинком придётся расстаться. Его прежний меч из особой, огненной магией закалённой стали, выкованный специально для него, после войны пропал. В плен Горана взяли раненым, он никому не сдавался и меча никому не отдавал, а значит, и потребовать назад не у кого, и следа не сыщешь. Но и этого, в богатых, украшенных бирюзой ножнах, хорошо сбалансированного и пришедшегося по руке, было жаль. Добрый клинок перешёл в чужие руки.

Это огорчение забылось через мгновение, когда рабы расступились, пропуская вперёд ничем не примечательного человека с лицом уроженца Ронданы или Берники, но одетого на ондовичский манер. Горан сразу почувствовал в нем мага. В руках незнакомец держал чёрную лаковую коробку, при виде которой дыбом встала шерсть на загривке, запел об опасности каждый нерв.

— Мне очень жаль, лорд Горан, но каждый маг, ступивший на землю Ондовы, обязан носить браслеты, — проговорил шейян так, будто и вправду ему было жаль. — По досадному недоразумению этого не было сделано на границе. Виновные наказаны. Но сейчас мы просим вас подчиниться этому правилу, нерушимому для каждого мага.

Незнакомый маг открыл шкатулку. Горан не мог отвести глаз от двух золотых браслетов, матово поблескивавших на чёрном бархате.

— Этот человек — маг, но на нем браслетов нет, — он кивнул на незнакомца со шкатулкой.

Голос шейяна стал ещё мягче:

— Этот маг — верный слуга Солнцеподобного императора. Ему дано особое право пользоваться магией во славу Солнцеликой и ее земного Отца.

— А я — нет? Я не верный слуга? Я ли не служу стольнику Тамиру пять лет верой и правдой? — взвился Горан, уже предчувствуя поражение, понимая, что снова загнали его в угол, снова посадили на цепь.

— Мне не остаётся ничего другого, Высокий лорд, как только проводить вас до границы. Со всеми возможными почестями и с тяжёлым сердцем.

Чтобы надеть браслеты пришлось снять наручи. Прохладный металл прильнул к коже, и Горан содрогнулся от ужаса и отвращения, будто ядовитая гадюка проползла по рукам. От мгновенной слабости едва устоял на ногах. Сила, запертая злой магией, вспыхивала сотней пожаров, впивалась сотней игл в сердце и виски, сжимала горло огненной петлей, бежала по венам яркой болью, раскалённой добела. Только злость удержала его на ногах, да ещё не дала упасть гордость. Постепенно боль утихла, отпустило липкое удушье. Горан осторожно перевёл дыхание, вытер кровь с прокушенной губы. Его мир изменился необъяснимо. Из него будто пропал свет. Так же плавно подрагивали на легком ветру шелковые стены павильона, так же пахло цветущим садом и слышалось близкое птичье пение, но исчезло что-то неподвластное ни слуху, ни зрению, и показалось Горану, что он ослеп и оглох.

— Я подчиняюсь законам Солнцеликой, — проговорил он хрипло. — Прошу лишь об одной милости — увидеть дочерей. Для этого я готов ходить не то что в браслетах, но голым и на четвереньках, если то будет угодно любезным моим хозяевам.