— Прости, мой свет, я все время забываю, насколько ты младше. В моей жизни был такой период, когда я увлекался изучением языков. Двадцать или тридцать лет, столько же языков. Большинство из них забыл, конечно, за отсутствием практики. Но как раз в ондовичском недостатка в практике не было… Я владею этим языком свободно.
Горан удивился: чего же ещё не знал он о своём тёмном? Спросил:
— Чем же ещё ты увлекался?
— Ты будешь смеяться, — криво усмехнулся Ольгерд, — пустяками. Играл на лютне, писал стихи, ужасные, как выяснилось. Сделал собственный похожий на лютню инструмент, это китара. Теперь на ней играют все кому не лень. Но в основном, конечно, увлекался магией. Когда мой учитель, он же мой первый возлюбленный… О да, мой свет, я знаю, насколько это банально. Так вот, когда он погиб, я увлёкся некромантией. Мне хотелось не только поднять мертвого, но и вернуть ему жизнь, способность думать и принимать независимые решения, мыслить логически, понимать мотивы своих поступков и обладать способностью предвидеть их исход.
— Это и многим живым не под силу, — заметил Горан.
— О, как ты прав, мой свет! — воскликнул Ольгерд, и Горан обрадовался, увидев легкий румянец на бледных щеках.
— Так вот, — продолжал Ольгерд, — я хотел не только поднять покойника, но и вернуть ему все особенности его личности. Безусловно, я потерпел сокрушительное поражение, но при этом стал очень неплохим некромантом. Там, у Дома Тьмы, я поднимал мёртвых сотнями и одновременно держал портал…
— Ольгерд, я так и не повинился перед тобой, — проговорил Горан, сжимая в ладонях тонкую руку.
Ольгерд перебил его быстрым:
— Не нужно, мой свет! Я всё знаю, не нужно, ни слова больше! Так о чём это я? Ах да, о магии. В Немиранской войне, ты не знаешь, это было еще до твоего рождения, мой старший сын получил тяжёлые раны. Тогда я стал его лечить. Почти два года я склеивал кровеносные сосуды, кости, мышцы и сухожилия. Разрезал и снова сращивал. Мне удалось полностью восстановить сильный и здоровый организм, а в процессе — стать хорошим врачевателем.
— Силы Света, Оль, у тебя есть дети? — ахнул Горан.
— Больше нет, мой свет, — тихо ответил Ольгерд. — Больше нет. Но мы не будем говорить об этом сейчас.
— Нет, ночка ты моя весенняя, не будем, — так же тихо отозвался Горан и переплёл с ним пальцы.
Пограничники так и не отстали, увязались следом. На другой день новый отряд в два десятка всадников появился откуда-то с востока, окружил посольство, поехал следом.
Аро снова предложил объяснения:
— Это кочевники из свободных племён. Формально они все являются подданными империи, но на самом деле сохраняют значительную автономность. Кочуют, где хотят, нападают на караваны, на приграничные деревни. Именно такие племена разоряют наши окраины, Горан, и император Солнцеликой ничего не может с этим поделать, даже если бы и хотел.
С каждым днём следующая за ними процессия росла. Другие такие же дикие отряды появлялись откуда ни возьмись, спали на земле, даже шатров не ставили, а наутро продолжали путь. Ехали они по весенней степи, и Горан помимо воли заглядывался на бескрайние просторы, покрытые нежной первой зеленью с яркими пятнами цветов. Аро заметил его интерес и тотчас же пояснил:
— Настоящее цветение еще не началось. Цветущая степь — незабываемое зрелище, ослепительный ковёр ярчайших красок. Надеюсь, на обратном пути мы застанем это великолепие.
«Надеюсь, обратного пути не будет, — думал Горан. — Мы уйдём порталом, и бесы Бездны побери эту степь со всеми её цветами».
В тот же вечер Ольгерд сказал:
— Лис не на шутку увлечён тобой, мой свет.
— Он хороший мальчик, — встал на защиту Горан. — Его люди ему преданы, а это о многом говорит.
— Надеюсь, ты понимаешь, что мы являемся частью его свиты, а следовательно, он несёт за нас ответственность? И когда мы выкрадем твоих дочерей и исчезнем, ему придётся держать ответ. Как минимум это нарушит его планы, если таковыми является восстановление дружественных отношений с Ондовой. В худшем же случае… Головы снимали и за меньшее.
Горан тяжело сел на землю, запустил пальцы в волосы, дёрнул. Нет, конечно же, он не подумал об этом. А если предупредить…
Тёмный будто прочитал его мысли:
— Если же ты в припадке раскаяния решишь открыть ему наши планы, то лучше отказаться от них вовсе. Увидишь дочерей, обнимешь, убедишься в их благополучии. И мы уедем домой. Ничего страшного не случится.
— Нет, другого случая не будет. Янину замуж выдают, этого допустить невозможно, — проговорил Горан.
Тихо ахнул Фродушка. Горан взглянул на него виновато:
— Прости, друже, что раньше не сказал. Не хотел душу тебе травить. Вызволим девочку, так не все ли равно, чьей невестой она была, а не вызволим, тем более тебе знать незачем.
— Так как же Лис? — спросил Ольгерд холодно.
— Что Лис? — вздохнул Горан. — На то он и лис, выкрутится как-нибудь.
Только с того дня Горан беседы с Аро не поддерживал. На вопросы отвечал односложно, своих разговоров не затевал, глядел угрюмо. Замолчал и Аро, но не отстал, все так же ехал рядом и на привалах садился рядом, немым укором. И вина с ним Горан больше не пил после ужина, а так хорошо было сидеть у костра и вести неторопливую беседу. Но с тем, кого хочешь обмануть, чарку не поднимают. Легко ли глядеть на того, кого скоро предать собираешься? Вот Горан на Лиса и не глядел. Зато смотрел по сторонам, замечал огромные стада быков, мохнатых, будто медведи, войлочные шатры стойбищ, все новые отряды, вливавшиеся в их поезд. Не меньше сотни ондовичей следовало теперь за ними, и было это странно и немного жутко.
А степи не было ни конца ни края. Горан поражался: вот с этим они собрались воевать? С этими всадниками, что как ручьи вливаются в их поезд, а если переменится ветер — брызнут прочь, растают в бесконечных далях, будто и не было их вовсе. Разве возможно собрать их всех на одном поле боя, разве можно победить эту страну, взяв одну, хоть бы и самую мощную крепость? Да полно, есть ли такая страна? Или же Солнцеликая Ондова — это сказка, видение, навеянное коварной степью, выдумка, в которую удобно верить, облекая в знакомые рамки все то, чему нет названия, о чём поёт ночью сухой восточный ветер, о чём шепчет жёсткая осока у крохотного озерца? Да и всё это цветущее великолепие – не более чем мираж, личина для отвода глаз. Белым заревом полыхнёт апрельское солнце, вода расстанется с землёй, и сбросит степь прекрасное обличье, распахнёт иссушенные ветром глаза, обнажит желтые клыки. И все эти всадники с лисьими хвостами на шапках, в шитых бисером одеждах обернутся на север и на запад, туда, где бегут полноводные реки и зреет рожь на полях. Где живут и умирают его люди. Нет между ними мира и быть не может, как не могут жить под одним кровом овцы и волки… Ондова не захватила Рондану, она выпила из неё кровь и бросила подыхать на краю степи.
На последней остановке перед въездом в Ондова-Кар их лагерь не спал до глубокой ночи. Уже в темноте приехал из столицы отряд императорских гвардейцев-нукеров, разогнал увязавшихся в пути кочевников, как волкодавы разгоняют подзаборных шавок. Горан вышел поглядеть. Было на что. Все, будто из одного теста слепленные: высокие, мощные, в одинаковых пластинчатых доспехах, в шлемах с гребнями, — чистые демоны Бездны. Ольгерд из-за плеча проговорил:
— Подними щит, Горан. Многие из них помнят Степного Волка Газана, ведь он был из их числа.
Горан щита не поднял из гордости. Он чувствовал ненависть нукеров, как тяжелую ледяную волну, едва не сбивающую с ног.
В шатре Оньша разложил на постели красивый синий убор, нарядный плащ, пригладил гребнем воротник из меха белой лисы. Ольгерд задумчиво проговорил:
— Я знаю, ты будешь удивлён, мой свет, но я бы рекомендовал войти в сердце мира в доспехе.
Горан ответил улыбкой, хищной, как волчий оскал.
Это было правильно — въезжать во вражий стан во всеоружии. Солнце отражалось от начищенной до немыслимого блеска кирасы, лёгкий ветер трогал белоснежный плюмаж на шлеме, сила быстрым огнём текла по жилам, и кружила голову веселая злость. Взлетел в седло, не касаясь стремян. Зверь отозвался гневным храпом, почувствовав настроение хозяина, заплясал, заиграл. А впереди дожидался его принц Аройянн верхом на белоснежном коне, сам в белых шелках и чёрных с золотом доспехах, безупречный и холодный, как заснеженная горная вершина, сияющая на солнце. Молча пожали друг другу руки, поехали стремя в стремя. Впереди — четверо могучих нукеров, за ними капитан гвардейцев со знаменем Тарнага, тяжёлые складки золотистого шелка переливались нарядно и торжественно. Следом ехал молодой горнист, время от времени поднося к губам сверкающую трубу и извлекая из неё протяжные и тревожные звуки. Зверь этих звуков пугался, вскидывался, приплясывал и сбивался с шага, и Горану становилось досадно. Это Ондова, где мальчишки садятся в седло прежде, чем начинают ходить. Будет довольно обидно, если решат они, что Высокий маг не может сладить с конем. Его свита осталась далеко позади. Разделяться с ними не хотелось.
