На прощание Аро любезно поинтересовался:
— Не нужна ли вам охрана, Горан?
Тот усмехнулся:
— Благодарю, Аро, у меня вон своя охрана имеется.
Принц бросил холодный взгляд на двоих мрачных ондовичей, стоявших за спиной Горана, съязвил:
— О, теперь я за вас спокоен совершенно…
На том и распрощались. На постоялый двор ехали молча. Горан спиной чувствовал целую лавину горячих речей, которую готов был обрушить на него тёмный.
Так и вышло. Едва дверь комнаты закрылась за их спинами, старший стражник направился к креслу, а упал в него уже изнеженный аристократ, одновременно довольный и истекающий желчью.
— Оньша, мой друг, тебя не затруднит распорядиться насчёт обеда? Матушка Тьма, в этом царстве шелковых подштанников и носовых платков размером с попону не принято кормить прислугу! Да я уволил бы любого распорядителя, которому нужно напоминать о таких простых вещах. Вероятно, я придерживался необоснованно высокого мнения о цивилизованности тарнажской элиты. Но в одном я был прав: твой Чёрный Лис прекрасно обучен. Какая грация, внутренняя мелодия, с которой одно движение переходит в другое: Падающий Лист в Рябь на Воде, Бутон Пиона в… что это было, когда он вдруг взглянул на тебя, а потом опустил глаза? А, Крылья Бабочки, это когда нужно смотреть на своё правое бедро…
— Выпить бы… — вздохнул Горан.
— Нет, ни в коем случае. Кстати, Горан, настоятельно рекомендую это тарнажское вино разбавлять водой, тогда лучше ощущается букет. Не случайно его называют Поцелуем Дракона… Но к делу. У нас всего полтора дня, чтобы купить тебе одежды. Пожалуйста, мой свет, не спорь со мной. Я и так кляну себя за то, что не догадался позаботиться об этом ещё в Авендаре, теперь все придётся делать второпях. И хотя для Лиса ты, несомненно, хорош в любом наряде и был бы ещё лучше без одежды вовсе, но в Ондова-Кар тебе придётся присутствовать на приемах. Там одежда — символ статуса. Впрочем, как и повсюду.
Горан пытался отнекиваться, жаловался на отсутствие денег, усталость и мелочное тщеславие окружающих его людей, но был сражён последним доводом:
— Не хочешь же ты предстать перед дочерьми побитым жизнью олухом, донашивающим чей-то кафтан времён Падения Бездны?
Нет, этого он не хотел. Об этом он, по правде сказать, не подумал.
Снова пошли в торговые ряды. Погода испортилась, начал накрапывать мелкий дождик, прямо под настроение. В прошлый выход за покупками Горан приобрёл плеть. В этот раз Ольгерд, прикинувшийся Оньшей, навязал ему целый воз товара. Было там два дорожных костюма, три плаща: один простой и тёплый, другой — голубой с серебром и с воротником из белой лисы, третий же — густо-зелёный, расшитый золотой нитью по всему краю, и с золотыми же застежками у плеч. Три кафтана один другого краше: синий, серый, жесткий от серебряного шитья, и в тон плащу зелёный. Да ещё рубашки, перчатки, штаны, подштанники, шляпы с перьями, шёлковые шарфы, кружевные воротники и манжеты… Кафтаны, конечно, ещё предстояло подогнать, где-то что-то подшить и дошить, этого Горан не понимал. Но мастер-портной уверил его:
— У вас прекрасная фигура, лорд, все сидит на вас как влитое. Вот увидите, завтра к обеду все будет готово. Не желаете ли дюжину носовых платков тарнажского шелка?
— Тарнажского не желаем! — ответил за него вредный не-Оньша. — Дайте-ка нам батистовых, с шитьем. Да, этих. Возможно ли будет украсить их монограммой «В» и «Г»?
А Горан вдруг расстроился. Вспомнил подшлемник с васильком, Милану, прежнюю жизнь, в которой все было так просто. А вернее наоборот, все было очень сложно. И все было не так, как казалось, но казалось-то — просто…
Ольгерд, почувствовав его настроение, притих и даже никак не отреагировал на резкий отказ зайти по пути ещё и в ювелирную лавку. А в гостинице упал на кровать и, прикрыв глаза, тихо сказал:
— Я совершенно без сил… Я сейчас уйду к себе, дай мне минуту…
Горан присел на край кровати. За окном стемнело, дождь прекратился, и небо из серого стало тёмно-синим и бархатным, как любимые глаза. Горан расстегнул злополучный кафтан и прижал к груди ладонь Ольгерда. Тот тихо вздохнул, потянул его силу, как всегда, очень осторожно и бережно, будто тончайшую нить, которая вот-вот оборвётся. А с Гораном произошло странное. От тепла ладони, заметного даже через рубашку, от тихого дыхания и мягкого, медленного течения силы нахлынуло вдруг такое резкое возбуждение, что в глазах потемнело. Горан торопливо, в одно мгновение, поднял щиты, но тонкие пальцы коснулись его щеки, и тихий голос произнёс:
— Пожалуйста, не надо. Я хочу тебя чувствовать. Мне нужно знать, что я тебе не противен.
Не противен? Пожалуйста! Щит исчез так же быстро, как и появился. Ольгерд шумно втянул в себя воздух и взглянул Горану прямо в глаза. Если бы от одного только взгляда можно было кончить, Горану пришлось бы краснеть.
========== Глава 17 ==========
Границу Ондовы пересекли на пятый день пути. Рубеж Солнцеликой империи охраняла приземистая сторожевая башня, сложенная из крупного камня, на крыше которой при их приближении вспыхнул огонь. Повалил густой дым.
— У ондовичей целая система дымовых сигналов, — пояснил Аро. — Такие башни стоят вдоль всей границы на расстоянии двух лиг друг от друга.
— Так и есть, — кивнул Горан. — Я служил на ондовичской границе три года, но не здесь, а севернее, у Восетовой Пустоши.
От башни к ним спешил отряд из дюжины всадников. Их встретил капитан охраны принца, рослый воин в доспехах вороненой стали. Предъявил путевые грамоты, в том числе и Горановы. Пограничник, явно неграмотный, принял нарядные письмена с почтением, с видимым усилием пересчитал отряд тарнажского посольства, отдал какие-то распоряжения и разрешил проезд. Часть его отряда вернулась в башню, но сам он с тремя всадниками увязался следом. Горан с тревогой заметил, как пограничный воин поравнялся с надутым от важности ондовичем, под личиной которого скрывался Ольгерд, и завёл с ним беседу. Темный что-то отвечал, не теряя спесивого вида, пограничник же утрачивал важность на глазах и в конце концов принялся мелко кивать и заискивающе улыбаться, обнажая редкие желтые зубы.
«Да, это он умеет, — подумал Горан с гордостью. — В любом обличье он тебя в порошок сотрёт, этот тёмный змей».
Но тем же вечером, по обыкновению делясь силой с Ольгердом, все же спросил:
— О чем с тобой толковал этот щербатый?
— Как обычно, — проговорил Ольгерд. — Нужно было выяснить, у кого больше… бляха.
— Разумеется, у тебя самая наибольшая, тёмная ты нечисть, — ласково сказал Горан.
Ольгерд ответил ему слабой улыбкой. Его била мелкая дрожь. Дорогой ценой давалась ему дорога.
На четверых они делили один шатёр. В первый же день пути Аро, гневно дрожа ноздрями, обратился к нему:
— Горан, это легко исправить. Одно ваше слово — и у вас будет собственный шатёр, лучший из всех, которыми мы располагаем. Более того, я буду рад принять вас гостем в моем шатре.
— Благодарю, Аро, за доброту, — ответил Горан, немало смущенный таким откровенным приглашением. — Но лучше мне не дразнить своих ондовичских псов. Ведь мне ещё свидание с дочерьми выпрашивать. Уж лучше быть покорным и скромным до поры до времени.
— Но имейте в виду, Горан, мое предложение остаётся в силе, — взмахнул ресницами принц.
Горан лишь усмехнулся про себя. Теперь он знал: это называется Крылья Бабочки. Нет надежнее защиты, чем такое знание.
Один шатёр на четверых — это именно то, что и было нужно им, несчастным заговорщикам. За шелковыми стенами переливались огни костров, постельные скатки укрывали землю, а Горан всегда ложился с краю, чтобы его тёмный ночью не замёрз. Так бы и ехать хоть всю жизнь, зная, что есть у тебя цель в конце пути, а в дороге — любимые друзья. Только вот тёмный с каждым днём становился все мрачнее. Видимо, от усталости. Просто чтобы развлечь его, Горан спросил:
— Откуда ты знаешь по-ондовичски?
Ольгерд взглянул на него с удивлением. Потом пояснил:
