Странным эхом отражались в гаснущем рассудке слова: высокий, высокий, высокий…
========== Глава 6 ==========
Сила наполняла его, перехлёстывала через край. Он казался себе руслом полноводной реки, он чувствовал её мощное и глубокое течение. Всё изменилось для него, мир перестал быть прежним. Звуки и цвета, холод и тепло, радость и грусть — всё приобрело второе значение, второе дно. Горан видел каждую пылинку, пляшущую в солнечном луче, и также видел порыв ветра, поднявший эту пылинку с листа рябины во дворе, и шторм над северным морем, породивший этот порыв ветра, и ягоду, расклёванную снегирями, из зернышка которой выросла эта рябина, и сухое полено, брошенное в пламя костра, в которое эта рябина превратится через много лет. Это отвлекало, и завораживало, и пугало. Иногда ему казалось, что он сходит с ума. Иногда он испытывал такой восторг, от которого становилось трудно дышать. А иногда его настигал страх. Казалось, что эта новая сила обрушится на него могучим водопадом, сотрёт его с лица земли, разобьёт на мириады дрожащих капель.
Больше всех помог Высокий Лукаш, а сказал он так:
— Ты не спеши, Горан, дай себе время. Представь, что ты всю жизнь ездил на меринах, а тут у тебя под седлом — текинский боевой жеребец. Зверь! Жутко и хорошо! Но нужно помнить, что по сути ничего не изменилось. Все та же сбруя, и повод держишь так же, пятки вниз, ноги бочкой и — пошёл! Все то же самое: гни своё, и жеребец тебя послушает. Он хочет этого не меньше тебя.
— Высокий Лукаш, что, у всех так было?.. — спросил Горан и услышал в ответ:
— Во-первых, Высокие друг друга зовут просто по имени. Привыкай. Во-вторых, все маги разные. Ко мне сила пришла в бою. Я обернулся зверем, чисто монстром, столько людей уложил, что не сочтешь. Причём и своих, и чужих. По приказу бывшего магистра, твоего, кстати, родича, меня заковали в гартеновские браслеты и держали под стражей несколько месяцев. А потом браслеты стали снимать. Сначала ненадолго, потом на день-два. Вот так-то.
Капитан гвардейцев высказался было, что Высокому не пристало возиться со служивыми, на что Горан ответил, что выполняет приказ госпожи магистрессы, и этого приказа она пока что не отменила. За работу с магией и с оружием взялся с двойной яростью. Высокий или нет, а поединок он все же проиграл. Он помнил это каждый миг и видел, знал, чувствовал, что другие тоже это помнят.
Проклятый тёмный пощадил его. Он мог бы его убить, оглушённого, изломанного, беспомощного мог бы убить, но решил почему-то пощадить. А он, Горан, убил бы. Он дрался всерьёз, выложился до последнего и в решающий момент не сдержал бы удара. Да, он убил бы тёмного, если бы только смог. За его издевательскую усмешку, за белизну кружевных манжет, за красивого мальчика Ингемара, за тот подсмотренный поцелуй, убил бы. А тёмный мог, но не убил. Значило ли это, что он теперь должник тёмного? От одной только мысли об этом хотелось удавиться. Нет, нет и нет! Он не просил пощады, он не хотел никакой поблажки! Уж лучше умереть, чем жить по милости тёмной твари!
Высокому светлому полагался особый выход. Обо всем позаботилась магистресса: о доспехах золоченой стали с зеркальным блеском, о снежно-белом, подметающем землю плаще, заколдованном от грязи, о серебряных шпорах, белых перчатках, драгоценных кольцах, украшенных самоцветами ножнах. О белых лошадях, нарядах для жены и дочерей, о ежегодном содержании, о котором Горан не просил и в котором не нуждался. У стены он теперь не стоял. Высоким магам находилось место за любым столом, в том числе и за княжеским. Приёмов и пиров Горан не любил. В основном потому, что всегда встречался там с Ольгердом, милостью которого был жив. Он не смотрел на тёмного, но видел его каким-то особым зрением. Видел, как большой палец медленно касался нижней губы, как покачивалась у стройной шеи крупная сапфировая серьга, как обхватывали кубок длинные пальцы, крепко и осторожно, будто лицо возлюбленного. Горану хотелось биться с ним ещё дважды. В первый раз он помилует его, возвращая долг. Во второй раз — убьёт. Он знал это совершенно точно, его новая сила была тому порукой.
Снова помог Лукаш, напомнив о прежних обязанностях, которых, кстати, никто не отменял. Горан стал приглядываться к вельможам, делившим с князем хлеб. Он увидел много зависти, презрения, мелкой лживой угодливости. Но искал он угрозу и пока что её не находил.
Привычка приглядываться к собутыльникам принесла неожиданный результат.
— Дамиан, — с удивлением сказал он другу, — зачем ты закрываешься от меня Зеркалом Молчания? И амулет на тебе, а в нем столько Серого Тумана, на десяток лжесвидетелей хватит.
Дамиан смутился, хлебнул вина, вытер губы тыльной стороной ладони. Ответил:
— Не по своей воле, Горан. Мне от тебя скрывать нечего. Ведь мы с тобой старые друзья. Но пойми, я служу Архимагусу, а у него свои секреты, вот он и наложил на меня заклятие. И амулет дал.
Правду сказал старый друг или соврал, пожалуй, значения не имело. Горан запомнил одно: Дамиан ему не доверяет, а может быть, и Архимагус не доверяет тоже.
Древний маг был частым гостем на витанах, которые созывала госпожа магистресса. Вопросы обсуждались разные: празднование Урожая, неправильное толкование Знамения Зари и какое наказание следует назначить за ересь, проценты займа, выданного Домом Тьмы, и чем их выплачивать. Горан не разбирался в тонкостях политики ордена, да никто от него этого и не ожидал. Красным пламенем горел закат в витражах Дома Света, кровавыми отблесками ложился на белый мрамор. Проценты за займ не платить. Обложить дополнительной пошлиной всех тёмных магов, использующих светлые амулеты. Запретить обучение тёмной магии в школах, получающих дотации от ордена Света. Сократить количество дозоров в кварталах, где проживают в основном тёмные. Архимагусу положено было оставаться нейтральным, но он хорошо помнил светлое своё происхождение. На каждом витане каркал чёрным вороном:
— Помните, воины Света, настают страшные времена. Бездна рядом, она протягивает щупальца к каждому сердцу! Скоро всем нам придётся на деле доказать преданность Творцу и Свету! Впереди решающие битвы.
Однажды Горан не выдержал, прервал тираду Архимагуса:
— Мой господин, вы говорите, как воевода перед боем. Но ведь войны нет сейчас. Объясните простыми словами: какие времена настают? Как придётся доказывать верность? Кто тот враг, с которым нам предстоят решающие битвы?
На него обратили взгляды, терпеливые и снисходительные взгляды взрослых, брошенные на дитя. Горану стало мучительно стыдно, а вместе со стыдом пришла и обида. Масла в огонь подлила магистресса, заговорив как будто о другом, а на деле — о том же самом:
— Горан, тот факт, что тёмный Ольгерд пощадил тебя в поединке, не делает его твоим другом. Возможно, рано или поздно он потребует компенсации. Тогда тебе придётся вспомнить, что твоя жизнь принадлежит Дому Света. Тебе придётся выбрать между долгом верности и долгом благодарности.
— Госпожа, я не просил его о пощаде! — гнев взвился огнём, пламя каждой свечи взметнулось ввысь. — Я ничего ему не должен!
— Вот и славно, — проворковала магистресса, снова как взрослая — ребёнку. — Помни об этом. Помни всегда, кому принадлежит твоя верность, твоё слово и дело.
В полном смятении вернулся Горан домой. А там вдруг обнаружил давнего приятеля, тёмного мага Осберта, а с ним — подростка племянника и пожилого слугу. Племянник выглядел побитым, лицо Осберта хранило застывшее выражение, которое бывает у потерянного или же сильно пьяного человека.
Положение пояснила Милана: дом Осберта разгромлен, идти ему некуда. Сам он чудом спасся от погромщиков.
— Оставайся у меня, мастер, — предложил Горан. — Здесь тебя не тронут.
От него, несомненно, ожидали большего. Он твёрдо решил не вмешиваться в городские беспорядки. В конце концов, он больше не стражник.
На праздник Урожая большой пир в княжеском дворце продолжался недолго. В Новом порту запылали склады зерна, предназначенного для отправки в города Торгового Моря. Гасить пожар поспешили прямо от пиршественных столов, но все равно опоздали. Тотчас же по городу пополз слух: склады подпалили тёмные. Теперь или оставаться без железа, олова, торфа, пушнины и соли, или отправить за море своё, не предназначенное на продажу зерно и к весне голодать. Вот тогда тёмные и наживутся на общем горе. У них ведь серебра — как грязи. Они станут закупать зерно в Дановаре и продавать в Рондане втридорога.
