Наверное, так и должно было случиться, думал Горан, сочиняя письмо для Миланы и дочек. Это письмо он отдаст Оньше, чтобы в случае смерти передал жене. Это правильно, один из них должен убить другого. Не могут они жить рядом друг с другом, тесно им под одним небом. И врозь не могут, будто что-то сильнее Света и Тьмы связало их, как коней в одной упряжке. А может быть, оба они погибнут завтра, и это будет правильнее всего.
К утру дождь прекратился, но солнце не появилось. Ночная тьма поблекла, сменилась серым полусветом. Горан отлюбил жену, сходил в баню, позавтракал, посмеялся с дочками. Хотелось продлить это утро, сделать вид, что это обычный день, и некуда спешить, и прощаться не нужно, ведь за ужином вновь соберется за столом семья, чтобы разделить хлеб, и поболтать о пустяках, и помолчать о самом важном, для чего не надо слов. Но день шел своим чередом. К дочкам пришёл учитель, тёмный маг Осберт, а Милана собралась к подружке, которая купила себе новый станок и теперь хотела научиться ткать цветные узоры. Горан вздохнул с облегчением. Можно спокойно собраться с мыслями. Хорошо, что он выбрал магию, не нужно возиться с оружием или с доспехами. Нашёл свободный кожаный убор, не стесняющий движений, поборол искушение припрятать пару амулетов: могут найти, и тогда стыда не оберешься. Оньшу, конечно, обнаружил на кухне, где тот уже с утра пил мёд с пирогом. Сказал ему как можно безразличнее:
— Я дерусь на поединке с Высоким Ольгердом. Поедешь со мной. Вот письмо для Миланы в случае чего.
Парень так и обмер, стукнул кружкой о стол, мёд плеснул на тёмное отполированное до блеска дерево. Почему-то по пути на ристалище именно об этом и думал Горан, а вернее, не думал, а представлял себе, как ударяет о стол кружка, как поднимается темная волна и медленно перехлёстывает через край, как лужей растекается по гладкой поверхности… Вроде бы о детях надо думать напоследок, о жене, о покойных родителях, о боевых товарищах, а он — о мёде.
Приехали на поле раньше времени, но там уже кипела работа. Маги устанавливали защитные экраны, за которыми собирались зрители, слуги граблями выравнивали песок арены. Горану стало досадно: тёмный позаботился обо всём, а Горан заявился, как в гости. Впрочем, зачинщиком был Ольгерд, значит, с него и спрос. Не успел сойти с коня, как подошли секунданты, оба Высокие: светлый Лукаш и тёмный Сигурд. Тёмный помахал рукой, и Горан обрадовался, что не схитрил с амулетами. Лукаш неприязненно скривился:
— Говорил я вам, Сигурд, в этом нет необходимости. Горан всегда дерётся честно.
На арене уже стояла высокая фигура, вся в чёрном. Сердце Горана забилось чаще. Вот она, радость боя, божественный огонь в крови. Ещё не разгорелся, но уже близко.
Сошлись в центре, пожали друг другу руки.
— Ну что, раз мы оба уже здесь, начнём? — предложил Ольгерд. — Не будем терять времени. У меня сегодня занятой день.
— Вы беспримерный наглец, Высокий, — с улыбкой ответил Горан.
Улыбнулся и Ольгерд, приветливо, без обычной усмешки:
— Я знаю.
Разошлись каждый в свою сторону, остановились шагах в пятидесяти друг от друга у противоположных концов барьера, вдоль которого несутся на турнирах всадники. Прозвучал усиленный магией голос Сигурда:
— В последний раз: не желают ли благородные соперники решить вопрос миром? В мире нет бесчестья, свидетели тому порукой.
Оба покачали головой. Горан видел, как вокруг соперника колышется воздух, будто жаркое марево в июльский полдень. Да и у самого покалывало кончики пальцев. Магию, как норовистую кобылу, все труднее становилось сдерживать.
Теперь заговорил Лукаш:
— Бой ведётся до неспособности одного из противников продолжать поединок, будь то смерть, паралич или тяжелая рана. Проигравший может сдаться на милость победителя. В воле победителя — даровать такую милость или же в ней отказать. Любое решение не приведёт к бесчестью.
Да когда же они закончат! Оставаться на месте было уже невозможно, всё существо Горана наполнялось нетерпеливой дрожью. Он не позаботился ни о каком особенном плане поединка, он просто отпустит себя, как на войне, как в бою, и скорее бы уже!..
И упало с небес желанное:
— К бою!
С ладоней тёмного сорвались тени, похожие на быстро вращающиеся серпы: Лезвия Тьмы. Горан поставил щит, послышался противный скрежет металла о металл, будто и оружие, и щит были материальными. Молнии Горана разорвали серый полдень, наполнили его ослепительно-белым светом, запахом озона, сухим звоном. Это был мощный удар, в который он вложил достаточно силы, чтобы сжечь вражий дозор, но смертельные заряды бледными ручейками стекли со щита тёмного, и прежде, чем померкло их холодное сияние, Горан почувствовал, как воздух покидает его лёгкие, как невидимая сила сдавливает его грудь. В глазах уже потемнело, когда он смог, наконец, разорвать заклятие, которым тёмный связал воздух в его груди с пустотой Бездны. Ольгерд не шутил. Он убивал. Внезапно острый ужас парализовал Горана, не страх смерти, а чёрное, беспричинное, необъяснимое отчаяние. И в то же самое время тихий голос где-то у его плеча зазвучал мягко и ласково: «Опусти щиты, Горан. Отдайся, доверься, всё будет чудесно, вот увидишь…» Где-то на пределе зрения вставали причудливые тени, протягивали к нему мёртвые руки, и в панике Горан потянулся за оружием, которое никогда его не подводило. Блеснул в полутьме серебристый клинок, прогоняя тени, и ужас прошёл, мгновенно сменившись эйфорией. Он был жив и ощущал жизнь каждой клеткой своего тела, каждым волоском на коже, и не было на свете большего счастья, чем просто жить! Со смехом раскинул он руки, и серебряный град обрушился на тёмного. Тот пошатнулся, и Горан бросился вперёд, но внезапно песок арены вздыбился океанской волной и двинулся ему навстречу, мгновенно набирая скорость. «Иллюзия», — решил Горан и ошибся, удар невероятной силы сбил его с ног, он ослеп, и оглох, и задохнулся в туче ставшего воздухом песка. Сгруппироваться, покатиться по песку, стать пушинкой на ветру. Попытайся остаться на ногах — и страшная сила сотрёт тебя в порошок, но что она может сделать с солнечным зайчиком на перилах арены? Клинок Света снова в руке, а тёмный уже совсем рядом. Оказывается, всё это время они шли друг другу навстречу и вот теперь, лицом к лицу, с клинками в руках сошлись в поединке, и сколько радости в их глазах! Нет высшего счастья, нет жизни более насыщенной, нет, нет, нет! Дрожит под ногами земля, и Горан оказывается на острой вершине крошечного островка в море кипящей кроваво-красной лавы. Фигура тёмного возвышается над ним гигантским утесом, закрывая небо, взмах его чёрного меча вспарывает горизонт. Горан смеётся и прыгает вперёд, в левой руке его Бич Агни, огненной змеёй обвивает он фигуру тёмного, и исчезает горное плато, лава и каменные клыки. Снова песок арены подрагивает под ногами. Тёмный устал, последняя иллюзия далась ему нелегко. Он уже только отступает, щиты его ещё крепки, но атаковать он больше не пытается. Горан снова смеётся. Он ещё смеётся, когда сминается горизонт, причудливыми отражениями в кривых зеркалах вытягиваются, изламываются трибуны, и барьер, и фигура тёмного. Немыслимая, нечеловеческая сила сбивает Горана с ног, поднимает в воздух и тряпичной куклой бросает на песок. В глазах темно, он не может сделать вдоха. На губах — солёный вкус крови. Он знает — его тело превращено в смятую тряпицу. Тьма уже собирается по углам, тьма окутывает его. Знакомый голос звучит рядом, но смысл слов ускользает:
— Ну, что же ты, Горан! Давай, дыши! Дыши, Высокий светлый…
— Не волнуйтесь, Лукаш, от пары сломанных рёбер ещё никто не умирал…
— Сигурд, не сочтите за труд…
— Разумеется… Поздравляю, теперь в ордене Света четверо Высоких, а могло быть на одного мастера-мага меньше…
— Он был близок, просто и сам не знал… Удивительная сила, тонкое мастерство, а какие щиты! Он дрался со мной на равных, господа, мне просто немного больше повезло…
— Вы слишком снисходительны, Ольгерд…
